Темные отражения - Александра Бракен

2. Она/он уделяет повышенное внимание урокам, игнорируя вас и окружающих.

3. У нее/него бывают галлюцинации, рвота, хронические мигрени, провалы в памяти и/или обмороки.

4. Она/он испытывает склонность к немотивированным вспышкам агрессии, безрассудным поступкам или нанесению себе физического вреда (ожоги, ушибы и внезапно возникающие порезы).

5. Она/он проявляет необычные способности, ведет себя агрессивно по отношению к вам или окружающим.

ЕСЛИ У ВАШЕГО РЕБЕНКА ПРИСУТСТВУЕТ ЛЮБОЙ ИЗ ЭТИХ СИМПТОМОВ, СООБЩИТЕ НАМ О ТОМ, ЧТО ОН БОЛЕН ОЮИН. ЗАТЕМ ОЖИДАЙТЕ БРИГАДУ МЕДИКОВ, КОТОРАЯ ДОСТАВИТ ВАШЕГО РЕБЕНКА В БЛИЖАЙШЕЕ МЕДИЦИНСКОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ.

Дочитав до конца, я аккуратно сложила листок и положила его на прежнее место. А потом меня вырвало в раковину.

Бабушка позвонила на той же неделе. В своей обыкновенной «бабушкиной» манере она объяснила, что повсюду умирают дети моего возраста. Врачи работают над этим, так что мне не стоит особенно беспокоиться: я ведь ее внучка, а значит, со мной все будет в порядке. От меня требуется лишь быть хорошей девочкой и рассказать родителям, если я замечу что-то странное, не так ли?

Скоро дела пошли еще хуже. Спустя неделю после того, как похоронили троих или четверых соседских ребятишек, президент обратился к народу с речью. Мама и папа смотрели ее по компьютеру в прямом эфире, я подслушивала за дверью.

– Я хочу обратиться ко всем американцам, – начал президент. – Сегодня мы столкнулись с чудовищным бедствием, которое ставит под угрозу не только жизни наших детей, но и все будущее нации. Надеюсь, вашу скорбь немного уменьшит то, что в Вашингтоне разрабатываются программы, направленные на поддержку пострадавших семей, а также детей, которым посчастливилось выжить после этого кошмарного вируса.

В тот момент мне больше всего хотелось увидеть его лицо. Потому что он знал – не мог не знать, – что все эти обещания светлого будущего не смогут помочь тем, кто уже умер. Погребенные в земле или сожженные в крематории, они превратились в мучительные воспоминания для тех, кто их помнит и любит. Потому что они ушли. Навсегда.

А эти листовки с симптомами – те, которые учителя так аккуратно сложили и разослали по всем домам? Их текст зачитывался по телевидению сотни раз, и каждый раз видеорядом к нему были сменяющие друг друга лица умерших детей. Никто не беспокоился за тех, кто пока оставался в живых, не думал о той пустоте, которая останется после того, как они уйдут.

Они боялись нас – тех, кто не умер.

Глава вторая

В день, когда нас привезли в Термонд, шел дождь. Так продолжалось всю неделю, и следующую неделю тоже. Ледяной дождь, который мог бы превратиться в снег, будь на улице пятью градусами холоднее. Я помню, как смотрела на стекающие по окну школьного автобуса капли. Если бы все это происходило дома, в одной из машин родителей, я бы могла провести по мокрым дорожкам кончиками пальцев. Сейчас мои руки были крепко связаны за спиной. Люди в черной униформе усадили нас по четыре человека на сиденье. Здесь едва можно было дышать.

От жара сотен прижатых друг к другу тел окна автобуса быстро запотели. Теперь они казались окнами в другой мир. Вскоре окна желтых школьных автобусов, которые они использовали для перевозки детей, покрылись грязными потеками. Это никого не волновало.

В течение всей пятичасовой поездки я сидела у окна и потому успевала иногда рассмотреть сквозь мокрые дорожки куски проплывающего за окном пейзажа. Однако все эти куски казались похожими друг на друга, как близнецы: зеленые луга, темная масса деревьев. Должно быть, мы еще в Вирджинии – вот и все, что я смогла определить. Девочка, сидящая рядом со мной, которую позже пометили синим цветом, издала слабый вздох и пристально посмотрела мне в глаза. Что-то в ней показалось мне смутно знакомым. Возможно, она жила со мной в одном городе, а может, в соседнем. Думаю, все дети здесь были из Вирджинии, однако точно сказать невозможно. Главное правило здесь было одно: молчание.

После того как меня забрали из дома, мы, вместе с остальными детьми, просидели целую ночь в помещении, сильно напоминающем какой-то склад. Комната была неестественно ярко освещена. Нас усадили на грязный цементный пол, а затем направили в глаза три прожектора. Спать не разрешалось. Мои глаза так сильно слезились от пыли, что я с трудом могла разглядеть несчастные бледные лица вокруг. Не говоря уже о лицах солдат, которые стояли за прожекторами, наблюдая на нами. А ведь в какой-то другой жизни они были обыкновенными мужчинами и женщинами. В сером мареве полусна они представлялись мне состоящими из маленьких жутких кусочков реальности: бензиновый запах полироля для обуви, скрип грубой кожи, скривившиеся в отвращении рты. Удар в бок острым носком ботинка заставил меня проснуться.

Во время утреннего отъезда кругом царила тишина, которую прерывали лишь звуки радио да детский плач где-то в конце автобуса. Малыш, сидящий на противоположном конце нашего сиденья, обмочил штаны, но сообщить об этом стоящей рядом рыжеволосой женщине-солдату не решился. В прошлый раз, когда он робко пожаловался ей, что не ел уже целый день, она просто его отшлепала.

Опуская голые ступни на пол, я надеялась, что коленки будут дрожать не слишком сильно. От голода у меня кружилась голова, и каждый раз, когда сердце охватывала волна страха, это чувство становилось просто невыносимым. Сфокусировать взгляд было почти невозможно, сидеть неподвижно – тем более. Я словно съежилась, пытаясь как можно сильнее вжаться в кресло, а лучше вообще исчезнуть. Связанные руки уже начали терять чувствительность. Попытки расшатать пластиковую стяжку ни к чему не привели. Полоска лишь сильнее врезалась в кожу.

Силы специального Пси-подразделения (СПП) – что-то подобное говорил водитель и остальные солдаты, когда нас забирали со склада.

– По приказу командующего силами специального Пси-подразделения, Джозефа Тэйлора, вы должны следовать за нами, – он протянул мне письменную форму, чтобы я могла убедиться – это правда. Мне пояснили, что разговаривать со взрослыми строго запрещено.

Автобус сильно тряхнуло: он свернул с узкой дороги на еще более узкую и грязную. Те, кому повезло провалиться в сон, тут же проснулись. Мужчины и женщины-солдаты засуетились. Что-то за лобовым стеклом привлекло их внимание.

Первой из детей забор увидела я. Утренний туман окутал окружающий ландшафт голубоватой дымкой. Но к забору это не относилось. Он сиял безупречным серебряным цветом, и ветер со свистом прорывался сквозь распахнутые ворота. Множество мужчин и женщин окружили автобус и, словно эскорт, шли рядом, пока он медленно, сотрясаясь на ухабах, въезжал внутрь. Охрана на пропускном пункте отсалютовала водителю.

Наконец автобус остановился. Нам приказали стоять неподвижно, пока ворота лагеря не закрылись. Засовы с грохотом опустились. Наш автобус не был первым – первый прибыл сюда год назад. Не был он и последним. Последние новобранцы прибыли спустя долгих три года, и к тому моменту лагерь был заполнен до отказа.

Когда в дверях появился солдат в черном дождевике, все в автобусе на мгновение застыли на своих местах. Водитель потянул ручник, и последние надежды на временную остановку канули в Лету.

Это был чудовищный громила. Примерно так в фильмах изображают великанов, а в мультиках – злодеев. Солдат СПП сильно надвинул капюшон на глаза, его лицо и волосы оказались в тени. По-видимому, чтобы в дальнейшем мы не смогли его опознать. Хотя все это было не важно. Он говорил не только от своего имени – от имени всего лагеря.

– Сейчас вы встанете и начнете выходить из автобуса! – прокричал он. Водитель протянул ему микрофон, однако солдат отклонил его руку. – Вас разделят на группы по десять человек, после чего вы отправитесь на тестирование. Не пытайтесь бежать. Не разговаривайте. Не делайте ничего, кроме того, о чем вас попросят. Нарушившие правила будут наказаны.

Я была одной из самой младших в своей десятке. Несколько человек оказались еще младше меня, но большинству было двенадцать или даже тринадцать. И если меня полные ненависти взгляды заставляли съеживаться, то для других, более старших детей они скорее являлись поводом к мятежу.

– Засунь это все себе в задницу! – крикнул кто-то из заднего ряда.

Мы все повернулись одновременно, как раз в тот момент, когда женщина с рыжими волосами ударила прикладом обреза прямо по губам мальчика. Затем она сделала это еще раз, и он взвыл от боли. Когда подросток сумел выдохнуть, изо рта у него вылетел фонтанчик крови. Со связанными за спиной руками он был абсолютно беспомощен. Оставалось лишь подчиняться.

Они начали выталкивать детей из автобуса, по четыре зараз. Однако я все еще не могла оторвать глаз от подростка, вокруг которого словно сгустилось облако тихой ярости. Я не знаю, случилось ли это из-за того, что он почувствовал мой взгляд или из-за чего-то еще, однако мальчик обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. А потом ободряюще кивнул. Его губы разошлись в улыбке, обнажая ряд окровавленных зубов. Я почувствовала, как меня поднимают с сиденья, а затем, не успев прийти в себя, оказалась под проливным дождем. Другой солдат поднял меня с колен и повел к двум девочкам примерно моего возраста. Одежда облепила их тела, словно вторая кожа, прозрачная и обвисшая.