Соседи. Записки квартиранта - Сергей Новиков

– Я щас выкручу! Ну-ка жрать мне давайте, пока светло!

На четвертую ночь традиционную репризу, служившую прелюдией к поеданию коровьей ноги, неожиданно прервала дочка.

– Мама, а с какого это ты сегодня спишь с папой? На этой неделе моя очередь!

– А ты, сука, почему вчера до коридора не дошла? Я тебе говорила не ср… ть в комнате?

И вместо дружного поедания коровьей ноги у соседей случилась визгливая женская драка.

…Утром Ваня сидел на кухне спиной к двери и вдумчиво смотрел в окно. Когда я показался в дверном проёме, он, не поворачивая головы, с элегической интонацией произнёс:

– Ну вот. А служил я тогда на дизельной подводной лодке…

«Но вообще-то люди не самые плохие. Например, у меня не воруют», – подумал я, подарил Ване старые футбольные бутсы, чтоб сподручнее ему было ходить за грибами с мясом, и переехал в Москву, сняв комнату в доме под капремонт на Китай-городе. Комнату мне сдал Федя.

Исход

1

У Феди были худые, жилистые ноги, плотный торс, сломанный нос и обросший крепким салом ровный живот бывшего спортсмена. Находясь дома, он, как и Ваня, носил белую майку и советские байковые тапки, но брюкам-галифе цвета хаки предпочитал длинные трусы в крупные сиреневые розы. А вот выходной дресс-код зависел от дальности вылазки. Если Федя курил во дворе, то ограничивался описанным выше домашним костюмом. Когда шёл на Солянку в магазин или выгуливал собаку возле памятника героям Плевны, надевал брюки, а тапки менял на сандалии. Собираясь ехать на метро, самоотверженно влезал в рубашку.

Квартира моего арендодателя, расположенная на третьем этаже, оказалась единственной по-настоящему жилой во всём подъезде. Первый этаж, судя по вывескам, когда-то занимали частный медкабинет и офис страховой компании, стальные двери которых в настоящий момент были небрежно приварены к дверным коробкам. За пустующие апартаменты на втором вели войну разномастные гастарбайтеры. Азиатов (при них я въезжал) вытеснили кавказцы, потом на этаже окопались люди славянской внешности, которые немного погодя были выбиты с плацдарма интернациональной группой немых.

В квартире напротив Фединой местный ЖЭК приютил провинциалок, без взаимности влюблённых в деньги и вообще – девушек, весьма неприятных во всех отношениях. Эти молодые уборщицы с дворничихами имели самомнение и не имели воспитания, образования, профессии, а также тяги к тому, другому или третьему.

Новое жильё завораживало сочетанием бывшего размаха с нынешним упадком. Коридорные просторы наводили на мысль о конных прогулках. Размеры ванной позволяли вальсировать двум парам одновременно. А в туалете не слишком привередливый гость столицы мог бы запросто организовать себе ночёвку на раскладушке. Правда, ручаться за уют такого ночлега было сложно – стену, отделяющую туалет от подъезда, рассекала изрядной ширины трещина, стыдливо прикрытая обложкой «Огонька» за апрель 1956-го года. Сквозняки ежеминутно задирали листок вверх, и это позволяло посетителю туалета видеть всё, что делается перед парадной дверью, ну, а тем, кто что-то делал перед парадной дверью – рассматривать посетителя туалета. Упомянутая выше с целью художественного изображения трещины парадная дверь тоже была чистой воды фикцией. Она давно пошла щелями и усохла едва ли не до полной невесомости. От малейшего колебания воздуха дверь подолгу вибрировала, выстукивая судорожные сливающиеся дроби всей своей металлической оснасткой: петлями, крючком, ручками, шпингалетом, язычками трёх замков и жестяным почтовым ящиком. Конечно, парадную дверь можно было закрыть (а уж запереть её было можно столько раз, что будьте любезны), но, даже закрытая, она не мешала лампочке, включённой ночью в прихожей, вполне сносно освещать (сквозь многочисленные щели) лестничную площадку. А вот пристроившаяся при жирной, влажной и находящейся вне зоны влияния сквозняков кухне дверь чёрного хода к старости лишь нагуляла неподъёмной солидности. Она выглядела вросшим в стену монолитом и всем своим видом заверяла, что уж через неё-то никакие злоумышленники в квартиру не проникнут.

Полезная площадь была нарезана фанерой на пять комнат. Одну занимало Федино семейство (с Федей жили жена Галя, пожилая овчарка Грета и толстый кот), а четыре сдавались жильцам в аренду. Мне досталась комната, смежная с хозяйской. За другой стеной жил незаметный бухгалтер. Отдельные детали его внешности – то, что на милицейском языке называется «приметы» – нельзя было запомнить даже нарочно. Во время таких попыток вместо цвета глаз, длины волос, формы носа или ушей в голову в произвольном порядке лезли: деревянные счёты, лозунг «экономика должна быть экономной», нарукавники и тусклая лысина, прикрытая неопрятным зачёсом. Причём, лысины у соседа, кажется, не было.

Конец ознакомительного фрагмента.