Последнее интервью - Феликс Сарнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оставьте, – сказал он, – дам послушать мадам, может, ее тоже развлечет. Кстати… – он на пол секунды задумался, – а ваши… ну из аудио-отдела, кто пишет – слушали это?
– Две девчонки могли, – пожав плечами, сказал Директор.
– И больше никто?
– Только мы с Вами. А…. Что?
– Да нет, ничего, – опять махнул рукой с часами Президент. – тоже развлеклись, наверное… Удачи.
Директора опять кольнуло это во второй раз произнесенное слово, а холодный взгляд серых глаз Первого…
«Как бритвой полоснул, – подумал он, уже подходя к своей машине, – И на кой черт нужны такие сложности… такие игры с этим сраным Молчановым?.. И про тех, кто слушал… И что это за «поработать с документами», он никогда после ужина не работает, это железное правило, и…» – он вдруг поежился от холода, хотя… вечер был теплый, а пальто на нем – верблюжьей шерсти.
Часть 1
Веселья час…
1
Очередной (и последний) рабочий день Директора ФСБ начался с 8-ми утра. В своем кабинете, куда не могло попасть ни одно живое существо без его, Директора, ведома (а если бы и попало, не прожило бы и 20-ти секунд), он долго и обстоятельно разъяснял своему Заму по «общим вопросам», что надлежит предпринять по поводу бывшего журналиста «Лас-Вегас Таймс», Алексея Молчанова. Зам внимательно слушал, делая пометки в своем блокноте и ничему не удивляясь. Способность ничему не удивляться была главной особенностью этого Зама (Директор за это его и держал) – если бы ему приказали повесить Молчанова на Лобном месте, тело сжечь на Красной Площади, а потом захоронить его прах с почестями в Кремлевской стене, Зам бы тоже не удивился.
Потом Директор пил травяной чай и готовился к расширенному совещанию с начальниками Главных Управлений своего ведомства.
Потом проводил это самое совещание.
Потом съел обед (диетический и совершенно безвкусный) у себя в кабинете.
Потом побарабанил пальцами по столу (барабанил минут пять), нажал на кнопку селектора, связывающую его с начальницей отдела аудио-записей, и затребовал у нее запись № S42D645287.
Через девять с половиной минут на селекторе загорелся огонек, Директор опять нажал на ту же кнопку, и начальница отдела аудио-записей, слегка запинаясь от страха, доложила ему, что таковая запись отсутствует.
– Так спросите у своих девок, что писали, куда они ее подевали, – раздраженно буркнул Директор.
Начальница отдела, уже почти заикаясь от страха, сообщила, что спросить у «девок» нет никакой возможности, поскольку старший лейтенант Ковалева и капитан Вершинина сегодня на работе в назначенный час не появились, а отправленные к ним на квартиры по протоколу группы проверки обнаружили… Обнаружили их обеих в своих апартаментах без наличия признаков жизни.
– Причины смерти? – помолчав, спросил Директор.
– В-вскрытия еще не было, т-товарищ Директор, – но п-признаков насильственной н-не обнаружено. По п-предварительному заключению – с-сердечные п-приступы.
Директор дал отбой.
В мозгу прокручивались отрывки вчерашнего разговора с Первым: «Кстати… а ваши… ну из аудио-отдела, кто пишет – слушали это?.. – Две девчонки могли… – И больше никто? – Только мы с Вами. А…. Что? – – Да нет, ничего, – тоже развлеклись, наверное…»
– Но почему? – шепотом спросил сам себя Директор. – Должна же быть какая-то серьезная причина, какая-то с х е м а, а тут… Молчанов этот ведь вообще никто, и вдруг…
И вдруг в мозгу у него начала вырисовываться с х е м а. Она была настолько чудовищной, настолько невероятной, что просто не могла быть истинной. Но Директор был человеком начитанным и знал знаменитое изречение классика детективного жанра: нужно отбросить все невозможное, и тогда то, что останется, каким бы невероятным ни казалось, и будет истиной. Кроме того, Директор, сталкиваясь с чем-то опасным и даже страшным, никогда не прятал голову в песок, наподобие страуса. А еще он обладал прекрасным логическим мышлением, и это мышление сейчас подсказало ему… Подсказало, что для завершения этой «схемы», этого «домика» из косточек домино нужно еще одно… Нужна еще одна «косточка», и тогда можно будет…
Он нажал другую кнопку на селекторе и сказал:
– Мне нужно точное местонахождение Валерия Урин… – тут он запнулся, поняв, что говорит в мертвый аппарат. Связь в его кабинете невозможно было отключить, но она была отключена. И самое интересное – это его совершенно не удивило.
Как не удивило и то, что из-за тяжелой портьеры, закрывающей фальшивое окно, вышла Смерть, облаченная в хорошо сидящий серый костюм и держащая в руках предмет, похожий на обыкновенную перьевую авторучку. Это не только не удивило его, но даже обрадовало, поскольку избавить его сознание от кошмарной, навалившейся на него тяжести этой самой «схемы», могла только…
– Точное местонахождение Валерия Уринсона, – мягко сказала Смерть, надевая колпачок на заднюю часть авторучки, – морг 62-ой городской больницы. Вторая секция, третий стол – сейчас как раз идет вскрытие. Заключение будет – острая сердечная недостаточность.
Последняя косточка этого «домино» легла на свое место.
Возле правой ноги Директора находился небольшой выступ в паркете. Стоило лишь слегка надавить ногой на этот выступ, и любое существо, любой объект, излучающий тепло, близкое к температуре человеческого тела (кроме самого Директора), был бы мгновенно прошит разрывными пулями с разных сторон.
Просто ради интереса (прекрасно зная, каков будет результат) Директор надавил на этот выступ правой ногой. Система была так же мертва, как селектор на его столе.
– Знаете, что – не собака, палкой не отобьешься? – спросила Смерть в сером костюме?
Директор улыбнулся, кивнул и сказал:
– Знаю. Судьба. Значит ты так его называешь? Скажи… Ты читал «Остров сокровищ» Стивенсона?
– Возможно, – сказал серый костюм, – а что?
– Помнишь, там есть такой капитан Сильвер? Ну, одноногий пират?
– Помню, – кивнул костюм, – только если можно, побыстрее, а то у меня еще дела есть, – добавил он, если и пошутив, то хорошо скрыв это.
– Так вот этот Сильвер там говорит: «Через час… те из вас, кто останется в живых, позавидует мертвым.»
– Это все?
– Все, – кивнул Директор. – Только помяни мое слово: Ты еще мне позавидуешь. А вот он… Тот, кто тебя послал – он завидует мне уже сейчас. И знаешь, я р е а л ь н о ему сочувствую, ведь я – знаю лишь несколько минут, и уже жду тебя, не дождусь, а вот он… – Директор улыбнулся, – Он знает, видимо, уже давно, и ему еще придется с этим жить. Давай, не тяни.
– Не буду, – сказала Смерть.
Серый костюм направил авторучку на Директора. На шее у того, над накрахмаленным воротничком белой рубашки, заплясала красная точка и он ощутил в этом месте слабый укольчик, не сильнее комариного укуса. Через две с половиной секунды его сердце стукнуло в последний раз и остановилось. Тело откинулось на спинку кресла и замерло. А посиневшие губы продолжали улыбаться.
Эта улыбка оставалась на его губах, когда хирургическая пила с визгом резала его грудную клетку в спецморге при спецбольнице на вскрытии (заключение – острый инфаркт миокарда), когда потом эту грудную клетку зашивали, и даже на третий после кончины день, когда тело обряжали в дорогой темно-синий костюм, готовясь уложить его в красного дерева гроб. И только уже в гробу, перед выносом в огромный зал, где уже застыл почетный караул и все было готово к приезду Президента, главному хирургу-косметологу было велено подправить губы – придать им подобающее волевое выражение, как бы присущее покойному при жизни.
Президент прибыл к самому началу гражданской панихиды, выразил соболезнование жене и дочери покойного, пообещал не забывать о них и принимать участие в их дальнейшей судьбе (они знали, что он сдержит свое слово), коснулся правой рукой (с часами Patek Philippe) края гроба, постоял у гроба 25 секунд с опущенной головой, и отбыл – вершить дальнейшие судьбы страны и мира.
Исполняющим обязанности Директора пока был назначен его Зам по «общим вопросам». Чему удивились все – от родственников, до подчиненных, – кроме… него самого.
2
Очередной (нерабочий) день экс-журналиста, а ныне писателя, Лешки Молчанова, начался с рюмки выдержанного портвейна (после вчерашнего), овсяной каши и чашки зеленого чая.
Продолжился день вычесыванием кота Лени (Лешка, ненавидевший Совок во всех его проявлениях, любил старые советские песни и обожал Леонида Утесова) и очень неожиданным звонком. Городского телефона, которым Лешка практический не пользовался (зачем, если есть мобильник?), а в последние месяцы, когда поднимал трубку, слышал лишь что-то, вроде: «Еще жив, гнида жыдо-бандеровская?!. Ну, бл.., это ненадолго…», или: «Получил печеньки от пиндосов? Ну, жри их, только смотри не подавись, пидор!..». В таком вот духе. Лешка вздохнул, снял трубку и услышал… совсем другое:
