Ноктюрн для ночного города. рассказы - Анна Самойлова

ЗАГС. Маруся с большим животом в белом платье и фате, с маленьким букетиком в руках. Рядом красавчик. Он пьян и еле стоит на ногах. Играет вальс Мендельсона. Из гостей только родители.

В кроватке орёт младенец, а Маруся и пьяный красавец орут друг на друга. Внезапно он с размаху бьёт Марусю по лицу. Она что-то кричит, швыряет ему в лицо погремушку. Он уходит, хлопая дверью. Маруся обессиленно опускается на пол. Ребёнок закатывается в крике. Маруся подползает к кроватке, берёт младенца, прижимает к себе, успокаивая. По её щекам текут слёзы. Дверь открывается, и красавец возвращается в комнату не в силах уйти.

Ребёнок спит в кроватке. Маруся стоит за гладильной доской, гладит ползунки. У неё под глазами тёмные круги. Она осунулась. Красавец с трудом стоит на ногах. Его глаза мутны. Он подходит к телевизору и включает его – громкость на всю катушку. Ребёнок просыпается и начинает плакать. Красавец орёт на ребёнка. Маруся роняет на пол утюг и кидается с кулаками на красавца. Он размахивается и бьёт её в челюсть. Маруся падает шеей на утюг и умирает…

…Аглая слышит голос Маруси и словно выныривает издалека, смотрит на девушку, а та говорит горячо:

– Я так сильно Сашу люблю! Я за один день с ним что угодно готова сделать! Он такой замечательный! Умный, красивый! Вы себе не представляете! Он такой… такой…

– Какой? – сухо спрашивает Аглая.

– Он самый лучший! – не задумываясь отвечает Маруся.

Аглая задумчиво смотрит на девушку.

– Вы ведь мне поможете? – с надеждой глядя на ведьму, спрашивает Маруся, – Он меня полюбит? Мы будем вместе? Мне сказали, что вы очень сильная ведьма…

– Сильная, – соглашается Аглая. – Помогу. Кто я такая, чтобы мешать твоему счастью?

Волшебная палочка

Ночь догорала, как свеча. Пушистый снег падал крупными хлопьями. В заштатном городишке Н-ске на кухне в гордом одиночестве сидела хрупкая девушка-тинейджер – сама невинность. Её мраморно-белая кожа была холодна, как лёд. Девушка качалась на задних ножках стула и прятала руки в рукава толстовки. Юной душе так хотелось тепла и любви! Она мечтала о Серёже из параллельного класса.

На столе лежали учебники и тетради, но они были небрежно сдвинуты на угол. Бездонные глаза взирали на чистую страницу общей тетрадки, а длинные тонкие пальцы сжимали обыкновенную авторучку.

Девушке нужно было учить уроки – учителя в конце полугодия просто озверели: тест за тестом, контрольная за контрольной. Каждый день задавали столько всего, что времени гулять совсем не оставалось. И попробуй не сделать! Останешься после уроков и будешь зубрить до опупения. Она забыла уже, когда в последний раз нормально гуляла с друзьями!..

Серёжа никогда не оставался после уроков. Он был отличником, занимался боксом и музыкой. То мама, то папа возили его на тренировки или на репетиции. Не то, что её родители…

Учиться девушке было нужно – выпускной класс, как-никак! Ещё чуть-чуть, и она будет свободна! Уедет куда-нибудь далеко-далеко и начнёт взрослую, самостоятельную жизнь, подальше от… Только нужно решить вот эти задачки и написать вот этот реферат.

Но девушка, вместо этого, сочиняла стихи. Морщила носик, смотрела в потолок, потом на луну в окошке. Записывала что-то, зачёркивала, снова записывала. Дело в том, что её постоянно сбивали с ритма доносящиеся из родительской спальни звуки.

Изящные строчки ложились на листок:

К тебе летит моя мечта —Скучаю, по тебе скучаю.Хочу любить тебя всегда,В твоих руках, как снег…

«Ещё! Ещё!», – неслось из родительской спальни. И девушка перечёркивала написанное, словно резала строчки и слова. Потом писала снова:

Ты мой единственный герой,Но между нами расстоянье.Найду ль когда-нибудь покой?Услышишь ли моё…

«А! А! А-а-а-а!», – раздавалось за стенкой. И снова девушка остервенело резала авторучкой слова и строки.

Наконец в спальне затихли.

Девушка с облегчением вздохнула и улыбнулась своим мыслям. Теперь беспрепятственно можно отдаться поэзии! Серёжа… Авторучка вдохновенно прикоснулась к листу, но тут в кухню вошли родители – усталые и довольные.

Мама девушки – роковая женщина, длинноногая блондинка с лебединой шеей, высоко вздымающейся грудью и осиной талией была по-кошачьи грациозна.

Непокорные вихры отчима уже тронула серебристая седина. Хитрый прищур глаз, отрешённый взгляд из под мохнатых бровей, волевой подбородок говорил о непростом характере.

Новый папа сел за стол напротив приёмной дочери, закурил и, пристально глядя в вырез её толстовки, спросил:

– Как школа?

Девушка молча пожала плечами. Нового папу ответ, видимо, удовлетворил, потому что он откинулся на спинку стула и затянулся. В это время к нему подошла мама, обняла за шею, изящным движением забрала сигарету из папиных рук и тоже затянулась. Папа глянул на неё пронзительно и усмехнулся в усы.

Где-то там, далеко Серёжа с родителями пьёт вечерний чай. Они всегда вместе пьют вечерний чай и разговаривают. Когда она будет жить сама и обзаведётся семьёй, то точно так же будет пить вечерний чай и разговаривать…

Девушка тоскливо посмотрела в окно. Крупные хлопья снега медленно кружились в лунном свете. И белоснежная рука вывела на листе:

Всегда быть рядом я хочу,Касаться пальчиками кожи.Мечта летит, и я лечу —Мы с ней немножечко…

– Что пишешь? – спросила мама, прижимаясь к новому папе.

Девушка прикрыла строки ладошкой и снова ничего не ответила – не успела. Папа, глядя на девушку, потянул к себе маму и усадил на колени. Его рука скользнула под шёлковый халатик, отодвинула отворот и по-хозяйски легла на грудь.

Девушка брезгливо поморщилась и возмущённо крикнула:

– Прекратите немедленно!

Но папа уже прильнул губами к соску и, крепко ухватив маму за ягодицу, принудил развернуться к нему лицом. Халатик больше ничего не скрывал. Папа целовал, буквально впивался в мамину шею, плечи, грудь. Мама застонала от наслаждения.

– Фу, мерзость! – скривилась девушка и снова тоскливо глянула на луну, потом на груду учебников, на листочек с недописанными стихами…

Ей стало тошно. Хотелось блевать. Она не могла выйти из кухни, потому что папа с мамой перекрывали путь. Они совсем перестали обращать на неё внимания. Девушка почувствовала себя невидимкой в своей семье. Вот если бы Серёжа…

Ну почему у неё нет волшебной палочки. Сейчас взмахнула бы, и всё!

Стоны мамы становились сильнее. Противный запах разгорячённых тел, особенно тошнотворный похотливый запах матери, ударил в ноздри девушки, и она решилась – взмахнула авторучкой так, будто это была волшебная палочка. Да не просто волшебная палочка, а обоюдоострая. Взмахнула, перечёркивая….

И… рассекла сплетённые тела. На пол упали две головы: одна – блондинистая, другая – с непокорными седыми вихрами. Изумление застыло на лицах, увидевших, наконец, дочь. Шлёпнулись руки, раскромсанные куски плоти. Кровь двумя фонтанами брызнула в потолок, на стены, мебель, на девушку, залила пол… Кровь была похожа на кетчуп. Много кетчупа… Целое море…

А потом воцарилась тишина.

Девушка посмотрела на ручку, на свои белые руки с каплями крови, на испачканный лист бумаги. И понимая, что теперь Серёжа для неё уже никогда не будет доступен, что теперь они никогда не будут вместе пить вечерний чай и разговаривать, грустно вздохнула и, тщательно выводя буковки, написала чернилами, перемешанными с кровью:

Улыбка нежная твояПусть будет для меня наградой.Есть в этом мире ты и я,А больше никого не надо!

***

Луна печально посмотрела в окно на девушку, на её тонкий стан, на кетчуп, испачкавший всю кухню. Потом – в соседнее окно, где точно такая же девочка-тинейджер с чуткой душой, сидела точно так же – с грудой учебников и в перепачканной кетчупом кухне. А этажом ниже, среди залитых кетчупом стен билось трепетное сердце мальчика-подростка. И в той квартире… и в этой… и в соседнем доме… и в дальнем…

Волшебная палочка, блин!..

«Есть по Чуйскому тракту дорога…»

Есть на Алтае тракт – Чуйский.

Красивая стремительная дорога,

как след бича, стеганувшего по горам.

Много всякой всячины рассказывается,

поётся, выдумывается о нём.

Все удалые молодцы,

все головорезы былых лет,

все легенды все с Чуйского тракта.

Пётр хлопнул дверью «королы филдер», повернул ключ зажигания и вдавил педаль газа в пол. Машина с визгом сорвалась с места.