Тонкий голосок безымянного цветка - Зиновий Юрьев

«Что ж я лежу? — вдруг подумал я. — Пришла Катя, а я…»

Катя покачала головой, и легкая ее челочка затрепетала. Она еще раз грустно фыркнула, молча кивнула и исчезла.

Зачем она приходила? Я ведь почти никогда не вспоминал о ней, разве что в последний год-два, когда стал изредка видеться с Сашей, нашей дочкой. Зачем моя память воссоздала ее?

Заснул я только под утро, но не успел закрыть глаза, как меня разбудил Сурен Аршакович.

— Гена, вы нужны мне, и нужны срочно! — зачем-то кричал оъ в трубку, хотя слышно было прекрасно.

— Я не могу, — простонал я, — я ужасно себя чувствую.

— Что случилось? Я привезу вам врача. Хотите?

— Нет, просто хандра…

— Вы сможете быть на студии к десяти?

— Я не знаю…

— У нас сегодня павильон, эпизод на почте, и я вдруг подумал, что нужно добавить одну-две реплики Шурочке.

Спорить было бессмысленно. Режиссер-постановщик Сурен Абрамян был не столько материальным телом, сколько сгустком энергии… Мне иногда начинало даже казаться, что, подобно фотону, он не имеет массы покоя. Стоит ему остановиться на мгновение, как он тут же исчезнет, превратившись, скажем, в двух вторых режиссеров или трех ассистентов.

Спорить с ним было бесполезно еще и потому, что все аргументы и доводы проходили сквозь него свободно, ни за что но цепляясь, и не оказывали на него ни малейшего воздействия, К насмешкам и даже оскорблениям он был невосприимчив. Он был доброжелательно жесток и эгоистичен.

— Гена, вы действительно выглядите неважно, — приветствовал он меня на студии.

— Я ж вам сказал, — пожал я плечами.

— Вы ведете противоестественный образ жизни, — решительно сказал Сурен Аршакович, вскочил с креслица и начал метаться по крошечной комнатке нашей съемочной группы. — Человек не может и не должен жить один. Его конструкция на это не рассчитана. Вы следите за моей мыслью?

— За ней трудно не уследить, она у вас одна.

— Это прекрасно. Гена. Никогда не держите больше одной мысли зараз в голове. Они цепляются друг за друга и только мешают. Человек — стадное животное. Все несчастья оттого, что люди, спустившись с деревьев, начали разбредаться. Последняя трагедия — это постепенное исчезновение коммунальных квартир.

— А вы поменяйте свою трехкомнатную квартиру на комнату к коммуналке. И добавьте в объявлении: малонаселенных не предлагать.

— Мне этого не надо, Гена, — с достоинством сказал режиссер. — На сорока шести метрах жилой площади у меня жена, две дочери, сын и пудель Гриша.

— Странно, только его вы называете всегда по имени.

— Единственное существо в семье, кто относится ко мне с уважением, — пожал плечами Сурен Аршакович. — Гена, у Гриши скоро будут дети. Мне полагается за это два щенка.

— Я думал, вы эксплуатируете только меня, а вы еще и на собаке зарабатываете.

— Много на вас не заработаешь, — вздохнул режиссер.

— Вы имеете в виду меня или Гришу?

-. Обоих. Но собачку вам надо взять. Или жениться.

— Я уже дважды был женат.

— Хотите, выпишем вам армянскую девушку, а? Откуда-нибудь с гор, стройную, смуглую, молчаливую? Неизбалованную и покорную? Ну, что вы молчите? У меня брат живет в Армении, в горах, я сегодня же позвоню ему. Я ее видел, она ткет поразительные ковры. А вы знаете, что такое ручной ковер?

— А просто ковер нельзя? Без горянки?

— Вы циник, Гена. Я понимаю, почему от вас уходят жены. — Сурен Аршакович сокрушенно покачал головой и вдруг деловито сказал: — Хорошо. Берите собаку.

— А сколько раз надо гулять с собакой?

— С взрослой — два раза в день.

— А со щенком?

— Чем чаще — тем лучше.

— А я ведь живу на четырнадцатом этаже, — сказал я. — Для девушки-горянки это, может быть, и не помеха, но для многократных прогулок со щенком…

В комнату заглянула ассистентка режиссера Леночка. Она изъяснялась преимущественно движениями ресниц. Вот и сейчас она поздоровалась, взмахнув ими, как бабочка-махаон крыльями.

— Леночка, вы читали приказ о категорическом запрещении пользоваться. на студии электроплитками, электрочайниками и елочными гирляндами? — спросил режиссер.

Леночка утвердительно опустила ресницы.

— Отлично. Вскипятите нам тогда чайку. Или кофе. Я думаю, лучше кофе. Ладно, Гена, не вешайте нос, что-нибудь придумаем. Займитесь пока диалогом. Скоро павильон. Понимаете, когда Шурочка узнает, что одна из ее сотрудниц хандрит, что ее обманул молодой человек, она как-то слишком вяло у вас реагирует. Она же решительная женщина. Бой-баба. Эдакая мать-командирша. Что значит полюбил-разлюбил? Она этого не понимает. Обманул — отвечай. Так? Что вы молчите, Гена? Это же ваш сценарий, ваша, выражаясь возвышенно, нетленка, а вы сидите с постной физиономией, будто вам наплевать на Шурочку и на картину. Все, садитесь и пройдитесь по эпизоду.

Я сидел и тупо прохаживался по сцене на почте, когда дверь вдруг с грохотом отворилась и в комнатке снова появился режиссер:.

— Геночка, я все придумал.

Я с облегчением брезгливо отодвинул от себя сценарий.

— Нет, дорогой, вы меня не поняли. Я говорю не о Шурочке, а о вас. Я вас познакомлю с Александром Васильевичем. С дядей Сашей.

— С кем?

— Вы ж его видели, это наш бутафор.

— Такой порхающий, суетливый старичочек?

— Экий у вас язык! Александр Васильевич — кротчайший и нежнейший человек, а вы: суетливый старичочек.!

— И чем он мне должен помочь?

— Он одинокий человек, в прошлом году у него умерла жена, ему под семьдесят, а вы только взгляните на него: он так и лучится спокойствием, дружелюбием, жизнерадостностью.

— Кто знает, если я доживу до его лет, может, я тоже буду лучиться…

— Если вы доживете до его лет, Геночка, вы будете писать жалобы на соседей в товарищеский суд и пинать ногой котят на лестнице.

— Спасибо, Сурен Аршакович. — Я вдруг поймал себя на том, что обиделся. По многолетней привычке и молчаливому согласию мы пикировались в перчатках, избегая наносить удары в наиболее чувствительные места. Да, собственно говоря, это и не был удар ниже пояса. Наверное, просто тяжкая бессонная ночь натянула мои нервы. Я посмотрел на Сурена Аршаковича. Нет, он явно не хотел по-настоящему уязвить меня. — И чем же должен помочь мне ваш старичок?

— Поговорите с ним, Геночка, поговорите. Не будьте таким самоуверенным, не упивайтесь своим одиночеством: разве он одинок? Вот я одинок так одинок!

Я засмеялся.

— Что, попал? — спросил Сурен Аршакович.

— Десятка.

— Ну и отлично. Вы что-нибудь сделали с эпизодом?

— Не-ет…

— Геночка, если я хожу и думаю, как помочь вам, это не значит что я готов стать на четвереньки, подвязать на шею седло и попросить вас усесться в него. Мы сделали с вами три фильма, может не бог знает каких, но и не самых бездарных. У вас тяжелый характер, но вы меня устраиваете как сценарист. В моем возрасте трудно менять привычки. Тем более сценариста. Я бы хотел, чтобы вы сохранили работоспособность. Остальное меня волнует много меньше. Поэтому я и предложил вам поговорить с моим бутафором. Но это не значит, дорогой мой, что вы можете плевать на мои просьбы. Шурочке нужно добавить несколько реплик. Хорошо?