Письма с Земли. Городская фантастика - Наталья Астахова

— А что теперь думать? — тонко протянула Олюшка. — Ни в одной больнице уже не помогут — поздно. Придется рожать. А что такого? Валька у тебя уже большой, и очень хорошо, двое — золотые детки.

— Я же не прошу тебя говорить глупости. — Ирина Петровна широкими шагами мерила гостиную, старательно обходя разбросанные вещи. — Ну, Олюшка, — Ирина Петровна прижалась щекой к ее щеке. — Надо все-таки что-то придумать. Пойми, диссертация горит.

Олюшка недовольно, однако согласно кивнула, вздохнула и тут же убежала.

Ирина Петровна быстро уничтожила следы разгрома в квартире и следы страдания на лице. Мужу решила ни о чем не говорить. Знала, как он отнесется к подобному известию, а поскольку его мнение никогда ничего не решало, то и сейчас не стоило тревожить его попусту. Когда он вернется из командировки, уже и говорить-то будет не о чем.

Через час она спокойно занялась диссертацией и вполне успешно работала до одиннадцати. Потом не торопясь умылась, дочитала перед сном нашумевший роман, так и не поняв, почему вокруг него такой ^ум.

Уснула Ирина Петровна быстро и спала спокойно.

Глубокой ночью ее разбудил телефонный звонок.

Сначала голос в трубке был почти не слышен, что-то там шуршало и потрескивало. Ирина Петровна, не совсем проснувшись, бормотала возмущенно:

— Кто это? Алло!

— Простите, — голос наконец стал внятным и четким, и даже показался знакомым. — Это Ирина Петровна Колоскова?

— Да, это я. — Ирина Петровна села в постели и переставила телефон с тумбочки на колени.

— Скажите, пожалуйста, какой у вас сейчас год?

— Очень остроумно. — Трубка грохнулась на рычаг, но не успела Ирина Петровна поставить аппарат на место, как звонок раздался снова.

— Пожалуйста, не бросайте трубку, мне очень трудно с вами соединяться, это можно только в исключительных случаях. Скажите, у вас сейчас восьмидесятый год?

Ирина Петровна от злости даже пнула телефон коленкой, но трубку не бросила, ей все больше казалось, что где-то она уже слышала этот голос.

— Да, сейчас восьмидесятый год, если вам это так необходимо знать. И время не совсем раннее. Два часа ночи. Что еще?

— Простите еще раз. Пусть вам не покажется странным то, что вы сейчас услышите. У нас гораздо более позднее время. Вы понимаете, с вами говорят из будущего.

— Что ж тут непонятного? — Ирина Петровна подозревала розыгрыш, однако что-то заставляло ее сомневаться. — Обычное дело. Спиритизм, телепортация или что-то еще? Ну, и чего же вы хотите? — Она все-таки здорово боялась остаться в дураках и потому держалась в несколько лихом тоне.

— Понимаете, какое дело, — я хочу родиться.

У Ирины Петровны начали подрагивать кончики пальцев.

— Ну и что? — Она уже не пыталась казаться спокойной.

— Как же «ну и что»? Это ведь только от вас зависит, а вы решили меня убить, кажется.

— Прекратите, пожалуйста! Что за шутки? — Но в голосе не было желаемого гнева, он предательски срывался. — Раз вы со мной говорите из этого самого будущего, значит, вы живы.

— Сейчас я вам объясню все по порядку. Это довольно просто. Понимаете, я гений. Да не фыркайте вы так презрительно. Это у вас не принято признавать гениев при жизни. А здесь все проще. Но суть не в этом. Так вот, я гений. Рано или поздно я все равно появлюсь на свет. Если вы сейчас убьете меня… Не нужно так возмущенно дышать. То, что вы собираетесь сделать, именно так и называется. Так вот, если вы это сделаете, я появлюсь позднее и не у вас. Но для человечества было бы лучше, если бы я родился сейчас.

— Ну, если вы все равно родитесь, так что же вы мне голову морочите. При чем здесь я? — Ирина Петровна поверила, что с ней не шутят, но сейчас ее возмущало наглое вмешательство в ее личную жизнь. Какое дело ей до столь отдаленного будущего? Ведь у нее сейчас живым огнем горит диссертация.

В трубке будто угадали ее мысли.

— Вашу диссертацию забудут через два года А если вы позволите мне родиться, весь мир будет вас чтить как мать гения.

— Вы что, торгуетесь? — Ирину Петровну возмутило такое предсказание судьбы монументального труда.

— А что же мне остается? Взывать к вашим чувствам? Так вы всех давно уверили, что у вас их нет. Вот я и пытаюсь вам доказать, что выгоднее родить гения, чем корпеть над никому не нужной диссертацией.

— Вы не смеете! И потом, вы сами сказали, что все равно родитесь. Что же вам еще?

— Кто же мог подумать, что вы так резко измените ход вещей? Я уже развил здесь бурную деятельность и совсем близок к открытию. Если вы меня убьете, это сделают без меня, потому что решение висит в воздухе моей лаборатории. Его сделает мой лаборант. Но ему для этого понадобится еще десять лет. И его мать, а не вас все будут славить как мать гения.

— А вы?

— А я появлюсь еще лет через сто и совершу что-нибудь великое, но вы уже не будете иметь к этому никакого отношения. А может быть, никогда не появлюсь, кто знает, у природы тоже бывают просчеты.

Голос звучал грустно. Ирина Петровна узнала жалобные нотки. Конечно, точно такой голос у ее сына Вальки. Так он будет говорить, когда станет взрослым… А этот… это… он, сколько ему лет?

— Не волнуйтесь, я рано совершу открытие, вы еще будете молодой.

— А почему ты говоришь мне «вы»? — Ирина Петровна как-то быстро свыклась с тем, что у нее где-то есть взрослый сын, ее не очень смущало, что она каким-то образом оказалась почти одного с ним возраста. И то, что говорит с ним на такие темы, не казалось ей странным. — Не видать твоему лаборанту открытия, как своих ушей.

— Спасибо, я знал, что мы поладим.

Голос растворился в шорохах, шуршаниях, исчез. Ирина Петровна снова уснула спокойным сном. А утром позвонила Олюшке и попросила не беспокоиться.

Муж был вне себя от радости. И, главное, был сражен самоотверженностью жены. Пожертвовать диссертацией — на это, согласитесь, в наше время не каждая женщина способна.

Ирина Петровна с величайшей осторожностью вынашивала гения.

Ранней весной у нее родилась прелестная девочка. Все находили, что она очень похожа на Олюшку. Так ее и назвали.

3. Неправда, я вам не снюсь

Сквозь сплошную пелену дождя ничего не было видно. И угораздило же его именно сегодня задержаться в лаборатории. А теперь — дом далеко, и ни одного магазина рядом, где можно переждать этот дождь.

К стене одного из домов прижалась телефонная будка. Игорь Александрович Четвергов, уже не очень молодой, недавно «остепенившийся» сотрудник института виноделия, в кругу друзей отличался повышенной трезвостью и жуткой неторопливостью. Считалось, что он вообще лишен способности делать резкие движения. Видели бы друзья, как резво ворвался он в телефонную будку.