Серый прилив - Дмитрий Градинар

Не каждый горел желанием сыграть в рулетку. К тому же человеку-донору навсегда закрывалась дорога сквозь Прилив. Почему-то реципиенту это позволялось загадочными законами Прилива, а донору — нет.

В распоряжении Джокта имелось две недели... Большего требовать от системы жизнеобеспечения он не мог.

Едва взглянув в зеркало после возвращения к жизни, он понял, что все оставшееся время, все четырнадцать дней, будет проклинать командора, давшего согласие на помещение пилота в Пантеон «Монблан», расположенный где-то в северной провинции Евразии.

Джокт был опытным пилотом. Он умел мгновенно оценивать ситуацию и. всегда принимать верные решения. Ведь для того, чтоб уцелеть более чем в двадцати крупных сражениях, необходимо быть почти провидцем. А его последнее сражение... Оно просто не имело верных решений.

Но сейчас не было необходимости использовать расчет и интуицию, хватало простого понимания человеческой психологии. Джокт сразу определился, что это за место, в которое он попал, и. как здесь будет приниматься последнее в его жизни решение... Кем-то — за него. За или против...

На свой же случай он уже придумал некую модель. Кормление зверей в зоопарке! Вот что напоминало ему пребывание в Пантеоне.

«Ты хороший лев — на тебе хлеба! Ты — красивая лиса — возьми конфетку. А ты — уродливая гиена, и поэтому ничего не получишь!»

Джокт, с маской страдания вместо живого человеческого лица, казался себе хуже гиены. Ну, верно, обычная армейская рациональность и ничего больше — если нет гарантии, что подвергшийся воздействию Лучей смерти найдет двойника-донора, зачем же тратить время и силы, чтобы «заштопать» его. Военный маркетинг — штука из разряда тупого юмора. Какой-то умник доказал, будто люди охотнее проявляют сострадание, если видят перед собой как можно больше ран пациента в Пантеоне.

Среди сплошного месива обнаженных лицевых мышц и синего носового хряща, под которым уродливо выступали оплавленные зубы, едва прикрытые сожженными лохмотьями губ, словно карие самоцветы беспрестанно светились лишь его большие глаза. Без век и ресниц.

Он стал уродом, монстром. И люди, пришедшие в Пантеон, едва завидев такого «нуждающегося» еще издалека, спешили свернуть в другой коридор, наполненный другими страданиями и иной болью. Кому какое дело могло быть до того, что именно Джокт был единственным пилотом, сумевшим защитить и провести сквозь звездные посты Бессмертных пассажирский транспорт «Элма», на борту которого, возможно, находились те самые люди, которые отворачивались от него сейчас?

Еще сохранился у Джокта его глубокий грудной голос, которым он успокаивал когда-то персонал искореженной артплатформы «Вулкан», заставив людей на этом грозном, но лишенном оптики прямым попаданием в навигационный пост звездолете сначала просто успокоиться, затем взять себя в руки... А затем...

Находясь в маленьком «Витраже» перед надвигающейся армадой врага, Джокт не прыгнул сквозь Прилив и не оставил экипаж платформы дожидаться своего горького часа. По его сигналам канониры на «Вулкане» разворачивали в указанные им сектора пространства гигантские орудия и били, били по вражескому флоту до тех пор, пока оставшиеся звездолеты Бессмертных не повернули обратно.

И все это время его истребитель висел в неподвижности, являясь легкой добычей. А Джокт ожидал каждое мгновение одного-единственного мерцания импульсной пушки, но не тронулся с места на форсаже, боясь изменить сетку координат для прицеливания батарей монитора.

Как память о том сражении перед телом Джокта подвешенный в силовом поле, рядом с десятью другими боевыми наградами, лежал орден «Лунной радуги». Но даже старые заслуги, воплощенные в платину и золото, не могли привлечь никого к живому мертвецу по имени Джокт.

В первый же день пребывания в Пантеоне к нему подошел какой-то проныра в ладно скроенном двубортном пиджаке цвета маренго. Он крутился рядом целых полчаса, и Джокт почти поверил в свое счастье...

Но незнакомец тут же пропал, едва находящийся рядом с Джоктом ветеран-артиллерист с военного транспорта «Тристан», уничтоженного месяц назад Бессмертными, завращал звериными желтыми глазами.

У артиллериста оказались разбиты гортань и бронхи, были сожжены легкие, но даже с такими ранами компьютер даровал ему время в полгода. Время, за которое его мог избрать Двойник. К тому же существовала большая надежда на то, что либералы проиграют в политической борьбе, и тогда право выбора станет чьей-то обязанностью.

Джокт вначале сильно изумился такому поведению ветерана, едва сумев побороть родившуюся подлую мыслишку, что артиллерист таким образом отпугивает Двойников от других несчастных из чувства скорбной зависти — «почему не меня?». Но на следующий день ему все стало понятно, и. он устыдился прежних мыслей.

Человек, потративший на созерцание Джокта свое время, являлся представителем крупного киноконцерта. И появился вновь уже с двумя похожими на него прощелыгами и какими-то бумагами.

— Вы можете читать... э — э... пилот Джокт? — поинтересовался он, взглянув на информационный экран, находящийся рядом с силовым полем.

— Да, — ответил Джокт, — еще могу.

— Тогда ознакомьтесь с этим документом, чтоб мы не тратили много времени и. я не объяснял вам всей очевидности предлагаемого вам блага.

Джокт прочитал.

И если бы смог покинуть свою невидимую клетку, то убил бы и кинодельца, и его приспешников. Потому что предложенное навряд ли можно было счесть благом.

Ему предлагался контракт, и. он должен был дать свое согласие на съемку в очередной версии фильма о чудовище Франкенштейне. Взамен же он получал Двойника, назначенного быть таковым. Ну и, конечно же, решались кое-какие формальности с флотом.

С некоторых пор кинокартины с участием живых актеров переживали новый бум. Пресыщенные зрители устали видеть совершенные компьютерные формы киногероев, да и. с передачей эмоций все было не так гладко у программистов-режиссеров.

— Я приду через двенадцать дней, за четыре часа до вашей окончательной смерти. У вас останется всего шестьдесят минут, так как за три часа до истечения срока поддержания жизнеобеспечения служащие Пантеона переведут вас в самую отдаленную из галерей, чтоб никто из посетителей не заметил вашей кончины. А потом вас кремируют. И все из-за того, что в вас слишком мало рассудительности и чересчур много неуместной в таких случаях гордости... Поверьте, я умею уговаривать!

С этими словами человек ушел, оставив в душе Джокта очередной гниющий рубец.

Джокт отлично понимал, что, подписав такой контракт, он отдавал киностудии вместе с телом свою душу. Быть пожизненной декорацией концерна — вот что предлагалось ему!