Стихи Марии - Мария Аввакумова

«Природе что́: она то шьёт, то порет…»

Природе что́: она то шьёт, то порет,то солнце выкатит сизифье – и народхоть в пляс иди… А то опять Федорена грядки море выльет в огород.А то закрутит больно ивьи рукида по щелям, как бес, заверещит.Природе что! Ещё не то от скуки,бывает, совершит.

Ей спишется. Она – сама царицаи госпожа всему. Зато сижу сейчас,прижавшись к печке тёплой, и страницабелеет парусом лирическим у глаз.Ну что же, длись, нескладная погода,унылый май и холода застой.Сейчас со мной и воля, и свобода,и мне тепло от печки золотой.

Чёрные нитки

Устала быть всезнающей змеёй.Устала от черняги испытаний.Я – целый век, при всех царях – изгой,устала от привычки улетаний.

Литавр не бил и не сверкала медь:Я их своей рукою отстранила.А то, что мне хотелось бы иметь…нечистая смахнула сила.

А всё-таки хорошее сказатьтак хочется об этой жизни-блудне,оставить слово, даже слог связатьиз сумасбродства буден (или будней).

Уж солнечной и светлой не прослыть.Но оцени, Господь, мои попыткилуч света спеть, изобразить иль свить.Но под рукою чёрные все нитки.

Под звёздами

Где Север – там ещё, как инок на столбах,стоит какой-то свет, хоть всё вокруг погасло.…Я ничего не знаю о звездах,не смыслю ни аза в простом и ясном.

И если коростель-дергач и он же драчиктрещит всю ночь в один и тот же тон,что делает он: славословит?.. плачет?..Иль молится самозабвенно он?

Не знаю… Нет, не просто всё ночное.Как омут – сон людишек-карасей,где ловит нас на свой крючок иное,к чему не подступиться жизнью всей.

(Коля Тряпкин)

Плакал поэт над своими стихами,плакал, что их написать дал Господь,а над бессильными телесамиженскими складками падал исподь.

Был он по немощи страшной обряженв бабью рубаху и чисто побрит,был он помыт и, как кукла, усаженв угол постели, да там и забыт.

Строчки ему прочитает Наташа.Строчкой своей содрогнётся старик,и изо рта выползает, что каша,речи творить отказавший язык…

Словно грядущая мира кончинарядом присела к нему на кровать.Тут погибает не просто мужчина –русского духа боянова стать.

Пикалка

Я мукалка, я пикалка:пипи-муму-хаха.Зверушка-недотыкомка,промашка петуха.

Я пикалка, я мекалка:пипи-хаха-меме.Такая моя песенка,и я в своём уме.

В своём уме, не в вашенском:пипи-хихи-хаха.Хлебнёшь ли чистой,кашинской,а лезет требуха.

Всё хрен да чепуховина…И каждый божий часкакая-то хреновинарастёт в стране у нас.

И через эти тернии,древнея с каждым днём,мы с мукалкой,мы с пикалкой,куда-нитось бредём.

Куда-нитось да вышвырнетвитиеватый путь,и выучен, и вышколен –наступит новый жуть.

«Цветок засохший, безуханный…»

Цветок засохший, безуханный,Забытый в книге вижу я…

Играют дяди в миротворцев,играют тети в лекарей,а кровь… а кровушка все льетсяиз нас – азийских дикарей.

Им вздумалось вложить в компьютервсе наши нежные миры,извлечь итог за три минутывысоколобой их игры:

куда нам плыть… когда… далече ль…и сколько жить оставить нас,кого-то завтра покалечить,а этих погубить сейчас.

А все ли там у них в порядке,в их намагниченных мозгах?Кто как, а мне темно и гадкожить в надзираемых снегах.

Ты жив ли, брат, и ты жива ли,и есть ли где вам уголок?Или уже мы все пропали,как сей неведомый цветок?

«Наши матери стали старыми…»

Наши матери стали старыми,стали слабенькие совсем.Наши матери знали Сталина,знали прелести разных систем.

Да и мы уже столько закусипоиспробовали на веку:и Занусси там был, и «Затеси»…Пир запомнится бедняку.

Запрягай опять клячу тощую,разбросай пашеницу и рожь.Напрягай опять жилы-мощи-то:сей добро – никогда не помрешь!

…Собираются мамы старыес узелочками – в старину.Наши матери знали Сталина.Наши дочери – Сатану.

«Какие-то люди… с какою-то тёмной любовью…»

Какие-то люди… с какою-то тёмной любовью…Бог с вами! да что же вам надо от нас?Мы, россы, ведомые тёмной неспешною кровью,без вас обойдёмся на нашей земле без прикрас.

Что в помыслах ваших: найти развлеченье от скуки?..Подспудное зверство: кого бы замучить и вам?..Идите себе!.. Я отвожу свои руки:и вашу в свою не возьму, и свою не подам.

Такие ль вцеплялись в нее сипуны-вурдалаки,такие ли птички желали ее щекотать,да хватит об этом… Когда-то мы были варяги!Теперь – доходяги. И вот он бесчинствует – тать.

Какие-то люди у нас, с иноземной любовью.Гляди: окружают заботой, идут по пятам.Но я на лукавые зовы не дрогну и бровью.И я их руки – не возьму. И свою – не подам.

«Земля пролетает в молозиве…»

Земля пролетает в молозивевраждующей с нами материи –как будто сквозь долы колхозные,где выросло, да поутеряно;где мы, как колосья съедобные,стоим-дозреваем-качаемся…в земные свои неудобиякамнями обиды кидаемся.

…

Но мне – угольку человечества, мнек пламени честному хочется,где детство невинное греетсядля будущего одиночества.Всё там – что случилось хорошего.Всё там – у печурки за Вологдой,где тёплых поленьев наношеносудьёй человечьего холода.

Рождественская звезда

Омовейное нежное детство –даже в голоде, вошках и струпьях, пожалейменя словом жалейнымпод холодные вьюжные хлопья.Словом-звуком… глубоким, коровьимподыши в свои тёплые ноздри,словно в сеннике, в яслях господних –предрождественской россыпи звёздной.

И забьётся во мне ретивое,и сомнётся в прощённой обиде,и сквозь пласт заглушённого вояиз нутра что-то тяжкое выйдет.Выйдет-выпадет-грянется оземь…и тогда-то взойдёт из печализолотая! – овечья и козья –и обнимет, как мамка, лучами.

Это глория! Это свеченье!Это слёз перекушенных струйки…вихре-конь… столбовое верченье…

и мороза звенящие сбруйки.

Образ Тихвинской Божьей Матери – покровительницы Севера

Образ Тихвинской, написанный Лукой…Сколько чудного за бедной сей строкой:в тёмной зелени протеплевших небеслуч ли… серп ли магнетический воскрес.

Нечто жизнью переполненное там:мать с дитём?.. иль ветер бродит по стогам,загибая кудреватые верхи?..Небеса вокруг пустынны и тихи.

Только пуще виден он со всех сторон –розоватый серп как есть окровавлён,

и прозреешь – только резь пройдёт в очах –золотые нимбы сполохов в ночах.

Образ Тихвинской, написанный Лукой.Ангел Севера водил его рукой.

Устюжская икона[1]

Намалеваны в соборе Устюжскомиконы с любовною страстию:чьи-то дролюшки, чьи-то утушки,безымянные Марьи да Настюшки.

И черны они, и красны дотоль,что икон мы таких не видывали.На щеке – пожар, на руке – мозоль…А пожгли-то их, повыкидывали!..

Побывали вы, Марьи, на паперти.Посидели вы, Насти, во заперти.На печных горшках покривили рты.Покатали на вас рубелём порты.

…Вот хожу я по городу Устюгу,по Великому Устюгу Сухонскому.Во реке ребятишки сопливые,В учрежденьях людишки сонливые.

А во главном соборе святынямиразвеселые ряхи крестьянские.Полыхают глаза окаянские:карим-карие, синим-синие!

Отец

Он не знал, как сделать,чтобы его любили,чтобы его любилхоть кто-то на этом свете.Он не знал. И поэтомуЖил сам-один незаметно.Как соловей в куртине.(А может – Христос в пустыне.)

Как соловей одинокий,в шапочке такой же татарской,в таком же халате сером,сером халате больничном –соловей стариковской больницыс последнею кличкой «профессор» –отец! – соловей отпетый.(А может – Христос распятый.)

О, спой мне, отец, сквозь чащу,сквозь непроходимую толщу…И, может быть, я услышу,пойму тебя сердцем прозревшим.(А может – Христос воскресший.)

«Рождённый в песках, в пещере…»