Ловушка для тигра - Николай Мороз

— Все, Логинов, иди, дослуживай. Все у тебя нормально будет, полтора года перекантуешься как-нибудь. Только… — И майор осекся, уставившись на гладкую поверхность стола.

Вот оно, наконец-то. «Только» — как много в этом звуке, ради него и длилась эта вся почти полуторачасовая канитель. Максим поставил стакан на стол, запихнул руки в карманы камуфляжных штанов, развалился на стуле. Ну давай, майор, на бис, аплодисменты будут, не сомневайся. Кадровик — туповатый служака, обрюзгший мужик лет сорока восьми — все прекрасно понял. Покраснел еще сильнее, сжал зубы, сдерживаясь, чтобы не заорать по привычке. Но справился с собой — истерика в сценарии этой беседы не предусматривалась. И заговорил глухо, сквозь зубы, не глядя на уже открыто улыбавшегося Максима:

— Тут такое дело… Тебя касается, кстати. Ты помнишь, тогда, три года назад, когда вы… ты… Ну, сколько их там тогда было? Пятеро?

— Шесть человек, из них две женщины, — перебил кадровика Максим. — Все я помню. И приказ помню, и того, кто мне его передал. Я еще три раза переспрашивал, три раза подтвердили. Все мои люди слышали, не только я, они подтвердить могут. А что случилось-то? — Максим сделал вид, что очень удивлен.

— Такое дело, — невнятно проблеял майор, и было видно, что слова Максима уничтожили в нем остатки решимости. Не помогло даже выпитое, теперь Максим уже не сомневался, «для храбрости».

— В общем, родственники их в суд подали. Справедливости хотят. И компенсации. Денег им уже дали, но этого мало оказалось. Кто-то за смерть их родственников ответить должен, закон у них такой. Ну, ты и сам знаешь, не мне тебе рассказывать… — Эти слова майору дались нелегко, он долго их подбирал. Выговорил все и замолк с облегчением, откинулся на спинку стула, давая возможность собеседнику сделать свой ход.

Но Максим не торопился, обдумывал услышанное, вспоминал. Хотя чего тут вспоминать — тот день он забудет не скоро, если такое вообще возможно. Не остановившаяся по его приказу машина обстреляна, водитель и почти все пассажиры убиты. О приближении машины было известно заранее, а «Нива» неслась на огромной скорости и сбила одного из бойцов Максима и его самого, бросившегося наперерез. Да, машина еще и скорость потом увеличила, уйти пыталась, пришлось стрелять. Если так ведут себя мирные жители, которым, по логике, нечего опасаться досмотра, то он — солист ансамбля песни и пляски Советской Армии. А то, что в машине ни оружия, ни взрывчатки не оказалось, так это ничего не значит — стволы могли находиться в схроне, куда и прорывалась машина, а наличие женщин с целью прикрытия в подобных группах — дело обычное. Главари боевиков, чтобы прощупать обстановку, всегда пускают впереди машину с «мирными жителями». Тем более это была засада, а расстрел свидетелей места устройства засады разведгруппы — нормальное явление во время войны, отвечающее всем канонам и нормам обеспечения скрытности. Да и приказ, который повторили трижды, не оставил сомнения в том, что тем, кто наверху, виднее. Пусть они и отвечают.

— А я тут при чем? — безразлично поинтересовался Максим. — Кто командовал, с того и спрос. Я человек подневольный, приказ выполнял: не допустить прорыва из окруженного села, где находился один из главарей боевиков. И выполнил. Кстати, трое еще живы были на тот момент, когда я обстановку докладывал, мы им даже первую помощь оказали.

— Да-да, — кадровик согласно закивал головой. — Выполнял. Вот только тот, кто приказ тебе отдал, демобилизовался давно, да и где его теперь найдешь…

— Ты мне лапшу-то не вешай. — Максим рывком выпрямился на стуле, подался вперед, хлопнул ладонью по столу. — А то я не знаю, кто такие приказы отдавать должен. Руководитель операции это был, полковник, только фамилию его я забыл. То ли Стрельченко, то ли Стрелков — не помню точно. Зато Устав знаю и то, кому я подчиняться должен, тоже. Я все правильно сделал. Ищите полкаша того и родственникам тех, кто по его приказу погиб, сдавайте. Ни я, ни люди мои тут ни причем. Все, я пошел. — Максим вскочил на ноги, отпихнул к стене стул.

— Да погоди ты, погоди. — Кадровик тоже поднялся, но слишком резко, поэтому сразу же плюхнулся назад, едва не промахнувшись мимо стула.

Максим остановился в дверях, чуть повернул голову.

— Никто тебя ни в чем не обвиняет, выполнял приказ — вот и правильно. Ты пойми, от родственников тех убитых так просто не отделаешься, надо им кость кинуть, чтобы отстали. Ты вот что…

Майор со второй попытки выбрался из-за стола, заковылял к Максиму, заставил снова усесться на стул. Сам пристроился на краю стола, приблизился почти вплотную, так что от запаха сивухи Максим скривился. Кадровик, не обращая внимания на реакцию капитана, зашептал несвязно:

— Суд уже назначен, здесь проходить будет, вся родня тех убитых сегодня приехала. Тебя, как единственного свидетеля, — заметь, свидетеля, — вызовут. Ты вот что, дави на то, что слышно было плохо — шум, помехи в эфире. Кто приказал, что приказал — непонятно. Времени прошло много, никто ничего не помнит. Если понадобится, то справку тебе сделаем: плохо видишь, плохо слышишь, с памятью проблемы. Молчи, самое главное, и мы промолчим, — уже еле слышно пообещал майор. И снова, сбиваясь, заговорил: — А как суд закончится, дослужишь как положено, все получишь, уедешь к Москве поближе…

Закончить кадровик не успел. Максим рассмеялся негромко, глядя в пьяные, покрасневшие от напряжения глазки кадровика, снова поднялся со стула. Провел ладонью по губам, чуть прикусил себя за палец, чтобы успокоиться, и тихо ответил:

— Кость — это я, так ведь? Хорошо придумали, молодцы. Я их законы хорошо знаю, меня правосудие их меньше всего волнует. Вернее, они и слова-то такого не слышали. Им человека на части порвать — что тебе курицу разделать. Прикрыться мной решили? Хрен вам, скотам!

Вытянутый в недвусмысленном жесте средний палец оказался перед глазами кадровика. Майор в изумлении свел к переносице оба глаза, пытаясь понять, как это вообще может быть — в его кабинете и вдруг такое? Ему… начальнику отдела кадров… какой-то капитан… Но Максима было уже не остановить, теперь-то уж точно терять ему было нечего — здесь уже не просто неполное служебное несоответствие светит, а досрочное увольнение в запас со всеми вытекающими. Черт с ними, пусть подавятся. Переживем как-нибудь, не пропадем.

— Ты хозяевам своим так и скажи: пусть идут на… — Максим сдержался, сквернословов он не выносил да и сам матерился крайне редко. «Не порти карму», — говорила ему в таких случаях Ленка, а жену Максим любил, и к словам ее прислушивался. Да и не тот сейчас случай, чтобы одним в запале сказанным, неосторожным словом портить себе и без того непростой цикл грядущих рождений и воплощений. Но о жестах в индийской религии и философии не упоминалось, поэтому кары за комбинацию из пальцев можно не опасаться.

— Я молчать не буду, — пообещал Максим. — Скажу все, что знаю. Родственники, если захотят, сами все выяснят — и фамилию, и место жительства того, кто операцией тогда командовал. Я выполнял приказ полковника, — повторил Максим, — с него и спрос.

В коридоре послышались голоса, звуки торопливых шагов, кто-то остановился рядом с дверью соседнего кабинета, зазвенел ключами. Майор словно очнулся, уставился на непокорного капитана исподлобья и сделал последнюю попытку уговорить строптивца:

— Да ты хоть представляешь, что с тобой будет, если ты не согласишься, дурак? Даже не с тобой — с семьей твоей. Дочери твоей сколько — девять лет, кажется? Ты их видел, тех, родственников? Им ее только покажи да фамилию твою назови — и все. Хорошо, если… — Кадровик попятился, наткнулся задницей на стол, плюхнулся на него, вытаращил глаза.

Максим мгновенно оказался рядом, брезгливо, двумя пальцами взял его за отворот форменной зеленой рубашки и тихо, с расстановкой, произнес:

— Я-то их видел чаще и ближе, чем тебя, сволочь. В разных видах, живых и не очень. Если хоть одна тварь к моей дочери или жене подойдет, я тебя сам родне тех убитых отдам. Живым и, по возможности, здоровым. Поэтому не пей и поджелудочную свою лечи, чтобы раньше времени не загнуться.

Пальцы левой руки непроизвольно сжались в кулак. От греха подальше пришлось убрать руку за спину, отпустить жертву. Еле живой от страха кадровик зашевелился, попытался сползти со стола, но Максим стоял слишком близко. Майор затих, смотрел почти жалобно, как пойманный хозяином за поеданием дохлятины пес. Максим направился к дверям, но остановился на полпути.

— Придурок ты, Логинов, какой же ты придурок! — прошипел ему вслед майор.

Максим не стал отвечать, давно пора было прекратить это представление. Сам виноват, сработал глубоко сидящий в сознании постулат: не ждать подлянки от своих, грубо говоря, надеяться, что дерьмо запахнет фиалками. Уж к тридцати пяти годам мог бы сообразить, что так не бывает и запах у этой субстанции всегда и везде один и тот же, так нет — все ждет чуда. И вот дождался, в очередной раз наступил на милые сердцу грабли. А майор просто так отпускать Максима не желал, жаждал сатисфакции за пережитое унижение.