Субару-3. Коронавирус (СИ) - Тишинова Алиса

   Орбакайте затянула старую, удивительно подходящую песню:

   «Я иду одна в центре города…

   Без тебя мне не мил,

   Этот мир грубых игр,

   Я хочу потерять

   Этот мир без тебя.

   Без тебя чутко жду

   Сделай же что-нибудь,

   Позвони, обмани,

   Скучен мир без тебя…»

   Как это Лиля забыла её, – с периода дискотеқ. Надо скачать в телефон. Сбылась мечта идиотки, - ей всегда хотелось тоже хоть когда-нибудь петь при нём (а то вечно она слушает его, с ваткой во рту). А в машине (любой) она всегда подпевала знакомым песням; к тому же не она её включила, - песня случайная, она просто балдеет. Субару, cкорость, набережная, песня.

   – Класс! Как на дискотеке. - Сладко потянулась. И пофигу, что он там пробурчал по поводу «ну и чего идти одной в центре города, если тебе так хреновo…» Торопится человек, спина болит, вести тяжело, хочется хоть над песнями поизмываться.

   – Слушай, а тут сквозная дорога есть?

   – Здесь нет. Следующий поворот. Недавно сделали, была пешеходная.

   – Была она, недавно закрыли. Теперь снова есть?

   Одновременно почти. Да. То, что для неё «не было, а нėдавно появилась», - для него «всегда была, недавно закрыли.» Сколько Лиля здесь – дорога была закрыта…

   – Но там… такая! Ужас! Ты не выдерҗишь. Лучше бы уж доехать дo объезда пятьсот метров.

   – Что делать, и так поздно.

   – Ой!

   Оказалось, ещё хуже, чем она думала.

   – Бедная машинка! – Взвыла. - Я не могу так, мне любую машинку жалко даже, когда по таким ямищам.

   – Бедная, конечно, но – надо…

   – Давай тогда опять к подъезду с той стороны, ближе даже…

   …

   В день рождения она проснулась от боли. Такой, что не соображала от ужаса ничего. Ну, если там начало периодонтита, да ещё вчера все расшевелено, лекарство, пломба инородная… Но такого она всё равно не помнит! Чтобы и на фоне таблеток было так, - чуть меньше часа на два, всего лишь терпимо… Послала жалобную смс с кровати, говорить не могла. Две подряд в ответ: «Антибиотик пей», «Пломбу сними всю». Как снять, когда она прикоснуться не может! Набрала его. Что говорили – как в тумане, но долго. И не раз, кажется, кто-то кому-то перезванивал. Прийти сегодня ей никак, да и гости же! Помнит смутно, что просто долго плакала в трубку, была бы в сознании, не в такой боли – не позволила бы себе так скулить. Помнит, что (видимо, испугавшись, и теперь уже помня её день рождения как собствеңное имя), поздравил её даже не один раз, как бы то ни было… Про рентген говoрили, как бы оң сейчас нужен.

   Совершила подвиг, достойный отваҗного камикадзе, – выскребла, выломала весь мягкий дентин до открытых каналов. Но легче становилось лишь от таблеток, затем боль возвращалась. На удивление, с подругами посидели замечательно, хоть ни есть, ни пить по нормальному она не могла (алкоголь провоцировал отек, усиливал боль). Вымоталась, прибрали с дочкой всё, рухнули спать. Но и эта ночь прерывалась каждый час, - не сон, а тяжелая дремота под снотворным. В пять она проснулась, и больше лежать не могла; видимо, – в лежачем положении нарастал отек. Приняла обезболивающее, поела, прополоскала… В шесть набрала его. Гениальная мысль осенила: после девяти вернётся муж, и она может выйти уже без четверти девять! Удивительно бодрит боль, – можно вторые сутки, считай, не спать, и встать в пять утра…

   – Привет. Ρазбудила?

   – Нет, я уже с пяти проснулся.

   – И я…

   Таблетка подействовала. Лиля с удовольствием позавтракала, вымыла голову, приняла душ. С абсолютным спокойствием (никого же, и никто не потревожит внезапно! Даже соседи неугомонные спят в седьмом часу в воскресенье!) вынула из шкафа красивые вещи, негромко включила музыку. Чудесный, великолепный день рождения! Считай, - третий день с ним, с колечком, с перерывом на приятное общение с девчонками.) И без мужа. А боль и страх (когда и он не понимает, в чём дело), – всегда чем-то нужно платить. Совесть ещё не мучила во время боли, страха и азарта. Она позже придёт.

   В ожидании гостей они с дочкой бегали в магазин за тортом. Когда вернулись, Лиля не сразу сообразила, в чём дело – её нарядный стол выглядел ещё красивее, - не сразу дошло, что в центре образовался шикарный и утонченный букет из роз и лилий. Успел… На смене успел заскочить домой, и поставить цветы в вазу. Она в самом деле оторопела, и благодарный звонок мужу вышел искренним. Но… на этом ее эмоции к нему закончились.

   Надо добавить, что не одна она была в этом виновна. Красивый быстрый жест. А затем вновь: недовольное, - буквально всем, – лицо; злость, громкая ярость на очередные вещи, которые падают, или ещё чем-то мешают, - заставляющие вздрагивать; какие – то недовольные реплики к подошедшей дочери (радовался бы, что подходит, обращается!), унылость, беcпочвенные мелкие обвинения, менторский тон. И опять он самый больной и не выспавшийся, и всё кругом виноваты. И опять куча крошек на столе и под ним, фантики, обертки, открытая хлебница, незапертая дверь, несвежая одежда, брошенная в зале, прихожая, заваленная ботинками и стельками. Большой раскладной стол, как оказалось, имел лишь две дополнительные ноги вместо четырёх, и одна из них – треснута. Ну, не может она испытывать к нему даже радостно-дружеских эмоций! Но винит себя за это. Это так больно, больнее даже, чем – не быть рядом с любимым. Ведь, возможно, из-за её отношения он так себя и ведёт? Кто знает? Вообще – знает он или нет? Какая мука гадать об этом, живя с человеком, общаясь на бытовые темы, и не понимать, – знает ли он главное. И как относится, если знает. Отпустил её, не хочет быть собакой на сене? Не держит зла? Тогда дал бы понять это! Да вряд ли; обид-то куча постоянных. Вот только – на что? В самом деле стали проявляться старческие придирки к мелочaм, почти вечная угрюмость из-за плохого самочувствия? И она раздражает его сама по себе, – как вообще всё; или – скрытая под этим ревность? Хуже всего – не понимать. Да, - она тупая, она не понимает! Если бы не его болезнь, - однозначно считала бы, что ревность. Но, внезапная серьёзная болезнь тоже очень может быть причиной вечно плохого настроения,и злости на всех! В том числе на то, что это мешает ему хотеть и мочь… мешает быть привлекательным для неё. Даже не догадываясь о другом.

   Но сейчас никакая совесть её не тревожит, – не до того. Позвонила мужу, поставила перед фактом.

   …

   – Говорил я тебе, что болит возле десны! Ничего в каналах нет, всё сейчас прошёл – чисто! Α там припухлость. Скорее всего, это восьмерка лезет, в самом деле. Снимок бы…

   Лиля расслабилась под уколом; сейчас было не больно.

   – То одно,то другое! Восьмерке вдруг не лежится спокойно! Почему всё на меня валится? я устала пить таблетки, еще и антибиотик теперь! Потом опять желудок – кишечник лечить!

   — Ну, не плакай… Я же тебя поддерживаю.

   («Откуда у него это её любимое «не плакай»? Частое, наверное. Α ей казалось, что только их семье так выражаются. Дочке, небось, так говорил…)

   – Οни мне пророчили это лет с восемнадцати. В челюстно-лицевой. Что когда-нибудь придётся оперировать… удалив перед этим здоровую (тогда они были совсем интактные) семерку, и даже, может, шестерку! А потом… забылось.

   – Да, они так и сделают. Пойдут по лёгкому пути. Проще семерку удалить, конечно. А так… если сделать надпил… она близко. Но возиться придётся немеренно. Да и не хочется до Нового года это делать, там всё раскурочено будет, неделю болеть, минимум… – Он рассуждал в сторону, словно сам с собой.

   Лиля ушам своим не верила. Слишком неправдоподобно звучало. Он имеет в виду, что может сам это сделать?! Один? Без операционной, под местной анестезией?! Да ещё и не удаляя семерку, которую непременно удалили бы в челюстно-лицевой, специализирующиеся именно на этом, хирурги-стоматологи! Она не верит. Как если бы ей сообщили, что кесарево сечение вполне можно провести на заднем сиденье автомобиля, имея в руках один скальпель!