Невидимая девочка и другие истории (сборник) - Туве Янссон

Его шёрстка уже немного подсохла – спереди она была нежная и светло-коричневая. Зверёк снова потрогал рюкзак и осторожно спросил:

– А ты не мог бы… Ведь ты так много путешествовал…

– Нет, – сказал Снусмумрик. – Не сейчас.

И с досадой подумал: «Дались им мои путешествия! Неужели не понятно, что слова только всё разрушают? А потом ничегошеньки не остаётся: пытаешься припомнить, как оно было, и вспоминаешь только свой собственный рассказ».

Они долго молчали. Снова крикнула ночная птица.

И тогда зверёк встал и едва слышно пропищал:

– Ну что ж, тогда я пойду домой. До свидания.

– Пока, – сказал Снусмумрик и поёжился. – Слушай. Кстати… Ты про имя спрашивал. Ты мог бы зваться Титиуу. Титиуу – как тебе, а? Весёлое начало и долгое «у» в конце.

Зверёк стоял, глядя в одну точку, и глаза его горели жёлтым в отсветах костра. Он обдумывал своё новое имя, которое принадлежало только ему одному, пробовал его на вкус, прислушивался, заползал внутрь него и наконец, обратив мордочку к небу, нараспев протянул:

– Тити-у-у! – так печально и заворожённо, что у Снусмумрика по спине побежали мурашки.

В вереске мелькнул коричневый хвостик, и всё стихло.

– Тьфу! – Снусмумрик пнул ногой угли. Вытряхнул трубку, потом наконец встал и крикнул: – Эй! Вернись.

Но лес молчал.

– Что ж, – сказал Снусмумрик. – Невозможно всегда быть общительным и любезным. У меня на это просто нет времени. К тому же имя своё зверёк получил.

Снусмумрик снова сел и стал ждать песню, прислушиваясь к ручью и к тишине. Но песня не приходила. Она улетела, понял Снусмумрик, и так далеко, что её уже не поймать. Возможно, никогда. В голове звучал только радостный и смущённый голос зверька, который всё говорил, говорил и говорил…

– Таким лучше дома сидеть, с мамочкой, – сердито сказал Снусмумрик и растянулся на еловых ветках.

Полежав немного, он сел и опять крикнул в сторону леса. Долго прислушивался, потом надвинул шляпу на нос и собрался спать.

На следующее утро Снусмумрик двинулся дальше. Он не выспался, настроение было скверное. Он брёл на север, не глядя ни вправо, ни влево, и под шляпой у него не звучало ничего похожего на мелодию.

Зверёк никак не шёл у него из головы. Снусмумрик помнил каждое его слово и каждое своё слово и мысленно раз за разом повторял вчерашний разговор, пока ему не стало дурно; он не мог больше идти. Измождённый и совершенно сбитый с толку, Снусмумрик сел.

«Что это со мной? – разозлился он. – Никогда я таким не был. Должно быть, я заболел».

Снусмумрик встал и медленно побрёл дальше, снова и снова перебирая в памяти, что сказал зверёк и что он ему ответил.

Наконец он понял, что больше так не может. Когда солнце было уже высоко, Снусмумрик развернулся и зашагал обратно.

И вскоре он почувствовал себя лучше. Он шагал быстрее и быстрее, он спотыкался и бежал. Возле ушей кружили разные коротенькие мелодии, но ему было не до них. К вечеру он дошёл до берёзовой рощи и закричал:

– Тити-у-у! Тити-у-у!

Ночные птицы проснулись и – ти-у-у, ти-у-у! – ответили на его зов, но зверёк не откликался.

Снусмумрик исходил весь лес вдоль и поперёк, он искал, искал и звал, пока не наступили сумерки. Над полянкой взошёл месяц, Снусмумрик стоял и смотрел на него, совершенно растерянный.

«Новый месяц народился, – подумал он. – Надо бы загадать желание».

Он хотел было уже загадать, как всегда, новую песню – или, как случалось иногда, новые дороги, – но быстро передумал и сказал:

– Разыскать Титиуу.

Потом три раза повернулся и пошагал через поляну в лес и напрямик через кряж. В кустах зашуршал кто-то светло-коричневый и взъерошенный.

– Тити-у-у! – медленно позвал Снусмумрик. – Я вернулся с тобой поговорить.

– О! Привет! – сказал Титиуу, выглянув из кустов. – Это хорошо, а я покажу тебе, что я сделал. Табличка на дверь! Смотри! Моё собственное новое имя, которое будет висеть на моей двери, когда у меня будет свой дом. – Зверёк показал обломок сосновой коры, на котором было вырезано его имя, и важно продолжил: – Красиво, правда? Все просто в восторге.

– Замечательно! – сказал Снусмумрик. – Значит, у тебя будет новый дом?

– Ага! – ответил зверёк, сияя от радости. – Я ушёл из дома и зажил настоящей жизнью! Это так увлекательно! Понимаешь, пока у меня не было имени, я только метался туда-сюда, смотрел и принюхивался – как бы просто так, а события мельтешили и проносились мимо. Иногда они были опасные, иногда неопасные, но ни одно из них не было настоящим, понимаешь?

Снусмумрик хотел что-то сказать, но зверёк продолжал:

– Теперь я – самостоятельная личность, и всё, что происходит, имеет какой-то смысл. Потому что это происходит не просто так – это происходит со мной, с Титиуу. И Титиуу смотрит на вещи так или сяк. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Конечно понимаю, – заверил его Снусмумрик. – Я очень рад за тебя!

Титиуу кивнул и опять завозился в кустах.

– Знаешь, – сказал Снусмумрик. – Пожалуй, я всё-таки навещу Муми-тролля. Мне даже кажется, что я по нему соскучился.

– О?! – сказал Титиуу. – Муми-тролля? Ну да, конечно.

– И если хочешь, я могу тебе немного поиграть, – продолжил Снусмумрик. – Или порассказывать истории.

Зверёк выглянул из кустов и сказал:

– Истории? Ну да, конечно. Может быть, вечером. Сейчас я немного тороплюсь – надеюсь, ты меня простишь…

Светло-коричневый хвостик мелькнул в вереске, несколько секунд ничего не было видно, а потом чуть вдалеке показались уши, и Ти-ти-у радостно крикнул:

– Пока! Передавай привет Муми-троллю! Я должен торопиться жить, ведь столько времени потрачено зря!

Не успел Снусмумрик и глазом моргнуть, как Ти-ти-у исчез.

Снусмумрик почесал в затылке.

– Так-так, – сказал он. – Ясно. Вот, значит, как.

Растянувшись во мху, он поглядел в ночное весеннее небо, синее сверху, а над деревьями зелёное, как море. Где-то под шляпой зашевелилась его песня – та, в которой будет толика приятных предвкушений и две толики весенней грусти, а остальное – бесконечный восторг одиночества.

Страшная история

Средний хомса пробирался на четвереньках вдоль забора. Иногда он ненадолго останавливался, высматривая врага в щели между досками. Младший брат следовал за ним.

Добравшись до огорода, хомса лёг на землю и дальше пополз на животе по грядкам салата. По-другому было нельзя. Вражеские шпионы были повсюду, некоторые даже в воздухе.

– Я буду весь чёрный, – сказал младший брат.

– Молчи, если жизнь тебе дорога, – прошептал хомса. – Конечно, ты будешь чёрный, а каким бы ты хотел стать в мангровых зарослях, синим, что ли?

– Это салат, – возразил младший хомса.

– Этак ты, пожалуй, скоро повзрослеешь, – предупредил его брат. – Станешь как мама и папа – и поделом тебе. Потом ты научишься видеть и слышать, как все, а это значит, что ты разучишься видеть и слышать, а там тебе и конец придёт.

– Ой, – сказал младший брат и запихнул в рот горсть земли.

– Эта земля отравлена, – коротко сказал хомса. – И то, что на ней растёт, тоже отравлено. Теперь нас заметили, и всё из-за тебя.

Через гороховые плети на них спикировали два шпиона, но хомса быстро с ними разделался. Задыхаясь от напряжения и усталости, он сполз в канаву и замер неподвижно, как лягушка. Он вслушивался так, что дрожали уши, а голова раскалывалась на части. Другие шпионы бесшумно приближались, они медленно ползли по траве. По траве прерий. Их было не счесть.

– Эй, – позвал младший брат сверху. – Я хочу домой.

– Вряд ли ты когда-нибудь вернёшься домой, – мрачно заметил средний хомса. – Твои кости навсегда останутся белеть в прериях, мама и папа, оплакивая тебя, утонут в собственных слезах, и всё превратится в ничто и огласится одиноким воем гиен.

Младший брат открыл рот, набрал воздуха и заревел.

Судя по звуку, реветь он собирался долго, поэтому дальше хомса пополз один. Он не имел ни малейшего представления о расположении противника и не знал уже даже, как он выглядит.

Чувствуя, что его предали, хомса гневно подумал: «И зачем только нужны эти младшие братья! Лучше бы они сразу рождались взрослыми или не рождались вообще. Они ничего не знают о войне. Лучше бы их держать в ящике, пока не наберутся ума».

В канаве было мокро, поэтому хомса встал и зашагал по воде. Это была большая и длинная канава. Хомса решил открыть Южный полюс и всё шёл и шёл вперёд. Он устал, силы были на исходе, потому что вода и провизия кончились и его, к сожалению, укусил белый медведь.

В конце концов канава ушла под землю, и Южный полюс целиком и полностью достался хомсе.

Он стоял на болоте.

Болото было серое, местами тёмно-зелёное, с блестящими чёрными озерцами. Повсюду, точно снег, белела пушица. Приятно пахло сыростью.