Краски - Виктор Злобин

Зимняя сказка

Приехал на дачу – январская стужа!С охапкой берёзы протиснулся в дом.И вот уже мир обогрет и разбужен,И жизнь словно в сказке запела кругом.

В окошке хлопочет настырная муха.На люстру с восторгом летит мотылёк.Все рады теплу, только мне – невезуха:Залёг в спячку зимнюю винный ларёк.

Под ёлкой кружу по скрипучему снегу.Бранюсь – изо рта вырывается пар.Вдруг вижу – калитка, штурмую с разбега,А тут – и Снегурочка, и самовар!

И робость сердец испарилась за чаем.И нам уже весело и не до сна.И мы уже времени не замечаем.И в окна о чём-то нам шепчет луна…

О, зимние дачи – волшебное царство:Сугробы как тайны на каждом шагу.Невинные встречи, любовь без коварства,И строчки романов на белом снегу!

Помолчим

Давай немного помолчим.Когда слова острее бритвы,Мы не дадим простора им,И вспомним тихие молитвы.

Упрёки ложные, поверь,Наносят раны, что кинжалы.Не обойтись нам без потерь,Когда мы холодны, как скалы.

Лишь только нежности порыв,Той, что мудра и молчалива,Поможет совершиться диву,И не скатиться под обрыв.

Давай немного помолчим,Сердцами вверившись надежде,И снова трепетно, как прежде,Друг другу руки подадим.

Троица

Босоногое «когда-то» –На планете голубой.Помню я сестёр и брата,Речку, луг и летний зной…Ах, как были мы богатыДнями Троицы святой!

Босоногое «когда-то» –Лучик детства золотой.От зари и до заката,Ног не чуя под собой,Мы гонялись не за златом,А за сказкой и мечтой.

Босоногое «когда-то» –С родниковою водой.Закатилось всё куда-то,Поросло быльём-травой;Но всё чаще та утратаБудоражит сон ночной.

Босоногое «когда-то» –Самый светлый праздник мой.Голоса сестёр и брата,Речка, луг и летний зной –Я хочу, чтоб до закатаВ память Троицы святойОставались вы со мной.

Босоногое «когда-то» –И над каменной плитойДа звенят слова крылатойПесни милой и простой:«Вся земля на ТроицуТравушкой покроется.И вздохнёт влюблённая,Солнцем утомлённая…»

Времена года

Весна –Без сна.Всё лето –Раздета.А осень –С вопросом:Как жить –Не тужитьЗимойНе одной?..

Мой сад

Встреча в храме Христа Спасителя

Когда усталый и больнойВ господнем храме я молился,Как будто ангел надо мнойВ обличье девичьем склонился.

В руках волшебная струна,Златые косы, голос звонкий.Напоминала мне онаМою далёкую сестрёнку.

Напоминала и меня:Как жил в горах – худой и бледный,Но сердце, полное огня,На всё бросало взгляд победный.

Теперь уж я совсем не тот:Глаза погасли, кровь остыла.И сердце ноет, не поёт,То сердце, что так жизнь любило.

И я готов сойти в приют,Укрыться каменной плитою.Пусть птицы надо мной поютИ наслаждаются весною.

Я не жалею ни о чём,И плакать обо мне не надо.Я с Верой жил, как Бог: вдвоём,Под сенью собственного сада.

Из мыслей, слов и чувств мой сад,Он, словно Космос, бесконечен.Он – плач, и смех, и звездопад,Как океан, как небо вечен…

Поёт волшебная струна,Ласкает сердце голос звонкий.В моём саду цветёт весна.Покойно мне мечтать в сторонке.

В кафе

В кафе на тихой улочкеСижу, смотрю в окно.Кусаю с маком булочки,Со смаком пью вино.

А там, за дальним столиком,И тоже у окна,С известным алкоголикомСидит моя жена.

Грустит моя красавица,А он ей чушь несёт.И что в нём может нравиться?Кто женщину поймёт…

Ушёл. Бреду понуро я.Вдруг, слышу за спиной:«Прости, какая дура я,Единственный ты мой.»

Обняв её за талию,Заметил добрый знак:В слезах небо Италии…Какой же я дурак!

С тех пор на той же улочкеВсегда мы с ней – вдвоём,Кусаем с маком булочкиИ чай со смаком пьём.

Измена

Итак, всё скомкано, всё смято.Они явились тут и там.Что было дорого и свято,Отброшено ко всем чертям.

Смотрю на компас, он как преждеУпрямо кажет: север – юг.И мне, советскому невежде,Не верится в измену – вдруг.

Сжимаю пистолет – заряжен.В кого пальнуть: в него, в себя?Вопрос фемидой не отлажен,И я всплакнул, врага любя…

Утихнет боль. Уйдёт смятенье.Моя Россия, я – с тобой.Я верю, чудо возрожденьяТебе означено судьбой!

Деревня

В содомии с бездушными маскамиНе заметил, как время прошло.Утомлённый вконец телесказками,Из столицы махнул я в село.

Колыбель ты моя неоглядная,Разметались глаза вдаль и вширь.Где гуляла гармонь однорядная,Там в крестах, как в колючках, пустырь.

Величался колхоз «Красным пахарем».Колосились под солнцем овсы.Городским ловеласам и хахалямМы не раз утирали носы.

Выпекались тут хлебы душистыеИ парное текло молоко.Хороводы девчат голосистыеОпьяняли – светло и легко.

Где красавицы наши колхозные?Ни доярок теперь, ни коров.Повилика ест кучи навозные.Вороньё – на костях тракторов.

Кои лета уж травы некошены,И в руинах дворцы для скота,И дороги, и пашни заброшены,И кругом – нищета, нищета!..

В содомии с бездушными маскамиНе заметил, как солнце зашло.Утомлённый вконец телесказками,На коленях молюсь за село.

Где-то

Стружку поднял на дороге, онаПахнет ядрёной смолой.Где-то росла и шумела сосна,Где же, в сторонке какой?

Где-то… безбрежны просторы страны,Сосенка где-то опять,Выйдя на место могучей сосны,Солнце мечтает достать.

Раб

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.Могу быть галантным и ласковым быть.Но рос я, простите, в партийных застенкахИ громко, увы, не привык говорить.

Заложены уши мои были ватой.Одно только слышалось слово – марксизм.Умом моим правил мудрец бородатый.Пропитан утопией был организм.

И вот уже новые меты на шее,И дышится трудно – сдавила петля.То пленником был я великой идеи,Теперь я – ничтожнейший раб у рубля…

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.Могу быть галантным и ласковым быть.Но, как мне, невольнику душных застенков,Заставить себя этот мир полюбить?

Пылинки времени

Борису Панкину

С резцом кочуя по Вселенной,Он, как искусный ювелир,Брал минерал обыкновенныйИ превращал его в нетленныйАлмаз, рубин или сапфир.

И даже времени пылинки,Халат отряхивая свой,Он переплавил все в картинки,И миру книжные новинкиЯвил как свиток золотой.

И в этом свитке самотканом,Где кружат в вальсе тень и свет,Предстал окутанный туманом –Весёлым, грустным и желанным,Эпохи сгинувшей портрет.

Эхо

Там, у Лавры, молодыеВ яме узники сидят.Сын Кавказа, сын РоссииПротянуть им руку рад.

Верит он, Рамзан Кадыров,Путь один достойный естьИ к согласию, и к миру –Путь Аллаха – Долг и Честь!..

Саид

Грустит молитва над Гихами,[1]Колени преклонил аул:Саид-ага, простившись с нами,Здесь тихо вечным сном уснул.

С печатью гордого Казбека –Он светел был, как солнца луч,В жестоких лабиринтах векаБыл несгибаем и могуч.

Ни сталь у горла, ни пожарыИз глаз не выдавили слёз.Судьбы коварные ударыЗастыли в сединах волос…

В объятьях звёздного закатаНочь, как намаз,[2] светла, тиха.И рвётся к брату сердце брата,Которого он звал – Ваха.

Я верю, к небу вознесётсяДух, что в страданьях был велик,И с новой силой жизнь забьётсяНад речкой смерти – Валерик!

На Парнасе

Названьем кулинарным слух лаская,Вокруг собрав посольства разных стран,Гурманов привлекает Поварская:Тут самый лучший в мире ресторан.

Из ЦДЛ[3] спешат сюда поэты,В руке зажав как рифмы пятаки,Несут свои усохшие скелеты:Отмыть бы их от ржавчины-тоски.

Прозаики и критики тут вместеЦитатами хрустальными звенят.И, градусы почувствовав, без лестиДруг другу комплименты говорят.

Что рыба без воды, тиха цензура.Во всём демократический покой.Голодная, как смерть, литератураШагнуть не может дальше Поварской.

Тень Каина