Третий лишний (СИ) - Игорь Черемис

— Да почти ничего, мы же не устраиваем совместные пижамные вечеринки, — я пожал плечами. — Так тебе нужен совет?

Повисло недолгое молчание. Она думала, я ждал — и был уверен, что Натаха думает в правильном направлении.

— Д-давай… — решилась она. — Только быстро…

Быстро — так быстро.

— Наташа, ты хороший человек, — я сильно покривил душой, но так было нужно. — И если ты будешь заниматься комсомольской работой не только потому, что Саша такой красавчик и ваще, то у тебя есть шанс оставить в стороне наши заборы, которые тебе, очевидно, никуда не уперлись, а сделать другую карьеру. Комитет комсомола института, потом райком, потом — чем черт не шутит — переход в райком уже партии… Станешь годам к тридцати партийным чиновником с хорошими перспективами… А если будешь смотреть по сторонам, а не только на своего Сашу, — я жестом остановил её протестный выкрик, — то всё у тебя будет замечательно. Впрочем, на Сашу смотреть тоже можешь, он хороший пример того, как оно работает. В том смысле — как простой активизм может обеспечить всю жизнь.

Я не был уверен, что в будущем Саше поможет его активизм, хотя такой характер и стиль жизни ещё никому не помешали. Да и события, которые ещё не случились, не предполагали сильного продвижения по комсомольско-партийной линии. Натаха была моей ровесницей, и тридцать лет ей исполнится в 1996-м. Если всё пойдет так, как и раньше, это будет другая страна, жизнь в которой будет складываться по другим принципам. Хотя те же райкомовские чиновники, кажется, без особых проблем перелезли в мэрии и управы почти на те же должности, так что определенный смысл в моём совете был. Будет Натаха каким-нибудь старшим специалистом по делопроизводству, получать зарплату в конвертике от начальственных щедрот, а если повезет, то её вообще посадят на какой-нибудь ручеек бюджетного распределения. Ну а там можно многое получить, если особо не наглеть, выполнять договоренности и делиться с нужными людьми.

Рассказывать ей обо всём этом я, конечно же, не стал.

— Откуда тебе всё это знать, Серов?

— Потому что я умный, — безразлично ответил я. — Я тебе совет дал, а ты можешь поступать, как тебе вздумается. Сохнуть и дальше от своей любви, в которой нет никаких перспектив…

— Ты о чём? — взвилась она.

— Да всё о том же… так вот… Сохнуть — или всё-таки жить полной жизнью, в которой будет буквально всё, от простой любви до любимого дела. Ну а выбирать тебе. Тут я не помощник.

Я отпустил её локоть, вернул учебник — почему-то по химии, которой у нас сегодня не было — и пошел в столовую, где меня ждала еда.

***

Новая жизнь меня слегка раздражала. Да, я был молод, здоров и почти красив; у меня была девушка, отношения с которой активно двигались к свадьбе. Я был богат, особенно по сравнению с моими сокурсниками и, пожалуй, мог бы дать фору даже Дёмычу. Но я твёрдо помнил максиму про то, что если всё идет хорошо — значит, ты чего-то не замечаешь, и сейчас, когда мне выпал второй шанс, я сполна осознал, что означает «чего-то не замечать» — и не могу сказать, что мне это нравилось. Больше всего меня раздражало то, что я имел преимущество перед местными аборигенами в виде хотя бы приблизительного знания будущего, но это знание оказалось столь же тяжелым, как и пресловутая шапка Мономаха из царской присказки.

Я, конечно, разделил этот груз, но человек, которого я выбрал на роль своего коллеги по несчастью, с того памятного разговора не давал о себе знать. Сегодня была пятница, и с того момента, когда я открыл своё инкогнито, прошло четыре дня. В понедельник я ещё не осознал, что натворил — у меня и так был отходяк от предыдущих событий, и признание, которое я сделал Валентину, меркло на его фоне. Но уже во вторник я впервые проснулся от кошмара; он, конечно, был вызван вполне естественными причинами в виде тяжеловатого одеяла, некстати заползшего на моё лицо. Но пробуждение было неприятным, и потом я целый день чувствовал себя разбитым.

Это повлияло и на доклад, который я изготовил для нашего комсомольского вожака. Я и в молодые годы не отличался повышенной писучестью, а за прожитую первую жизнь окончательно растерял даже те навыки, что имел. И хотя у меня имелся опыт какого-то общения на различных форумах и в чатах, на большую простыню текста его было невозможно натянуть. В итоге вводную часть я нагло позаимствовал из купленной по дороге «Правды» — на поход в книжный и поиск трудов Стуруа меня уже не хватило. Потом я бегло прошелся по актуальному состоянию Детройта и роли империалистической военщины во всем этом, добавил немного безадресной воды по поводу «детей цветов», уделив чуть больше внимания рок-музыке, о которой хоть что-то помнил и про которую имел собственное мнение.

Именно эту хрень и завернули бдительные товарищи из райкома комсомола, чему я был даже рад. Это оставляло мне время на переживания. И не только по Валентину или прошедшей совсем недавно перестрелке..

***

Например, я очень беспокоился о своей внешности. Нет, с ней всё было в порядке, но, например, лезвия «Нева» почти перестали справляться с моей щетиной, а утреннее бритье как-то незаметно превратилось в ежедневную и очень болезненную пытку. Я не помнил, как у меня обстояли дела в предыдущие восемнадцать лет, но, кажется, тогда я брился гораздо реже.

Вообще-то я начал бриться классе в десятом, причём, кажется, ближе к концу — меня вынудил к этому мой странный организм. Брить мне было особенно нечего, но борода у меня пробивалась какими-то кустами, которые в естественном состоянии выглядели забавно — что для подростка в пубертатном возрасте смерти подобно. Я помнил, что отец на моё меканье на тему бритвы посмеялся, но как-то не слишком обидно, после чего позволил пользоваться его станком и объяснил основы правил безопасности. То есть сказал, чтобы я не пытался перерезать себе вены.

Первый блин у меня вышел комом, а поскольку я, ориентируясь опять же на отца, пытался побриться утром, перед школой. На занятия в тот день я отправился с заклеенной рожей, а после оправданий перед учительницей литературы получил кратковременную кликуху «Пластырь». К моему счастью, она не прижилась, одноклассники переключились на другие развлечения, а я так и остался Серым.

Когда я поступил в институт, то взял отцову бритву с собой, и она верно служила мне с десяток лет. Потом я