Журнал «Вокруг Света» №05 за 1962 год - Вокруг Света

В столовой на двери часто ломаются ручки. И не только в столовой, но и в парикмахерской, в магазинах, на почте... Мирненцы не буяны и не чемпионы-силачи — опять все дело в морозе!

При минус пятидесяти и сталь становится более хрупкой.

— Ручки у дверей — это еще что! — мой сосед по столу, широко улыбаясь, подмигнул сотрапезникам. — Вот недавно на руднике монтировали пятикубовый экскаватор. Лопнул трос. Десятитонная стрела упала и разбилась на три части. Как стеклянная.

За столом рассмеялись. Смеялся и я. Над теми, кто пытался меня разыграть. Потом проверил. Оказалось — правда. Разбилась стрела.

Что ж, люди вправе шутить и над сталью, коли она сдает.

Глава вторая, в которой часто повторяется слою «история», потому что эта глава как раз и посвящается началу истории города Мирного

По крохам я собирал факты из истории алмазограда. Рядом с мелочами оказывались события крупные, значительные, явно несущие в себе дух героизма. Например, история с доставкой энергопоездов. Долгое время город и предприятия сидели на голодном электрическом пайке. Наконец в Усть-Кут (по железнодорожному справочнику это Лена, по речному — Осетрово) прибыли пять энергопоездов. Их предстояло демонтировать, погрузить на баржи, сплавить на сотни километров вниз по реке, а потом снова собрать.

Но решили сделать иначе. Не демонтировать поезда. Поставить рельсы на баржи, загнать на них составы, а в Мухтуе вывезти на берег. Смелая мысль. Это все равно что перевезти на обычной лодке легковую автомашину. Но речники и энергетики совершили то, что казалось невозможным. Алмазные фабрики и Мирный получили энергии вдоволь и на несколько Месяцев раньше, чем можно было ожидать.

Монтажники в кратчайшие сроки закончили и линию электропередачи от Мухтуи до Мирного. Сейчас ЛЭП тянется к новорожденному городу Чернышевску. Он назван так в честь великого русского демократа Н.Г. Чернышевского, который отбывал ссылку в этих местах.

И, конечно, людям, что дали городу это имя, будущее представляется не в снах, как в романе «Что делать?». Они стали непосредственными участниками великих преобразований, совершаемых просвещенным, вооруженным наукой и техникой народом, они и есть те самые люди будущего, о которых всего сто лет назад мечтал Николай Гаврилович.

Собственно, с рассказа о таких людях и начинается история юного города, история первой его улицы — Ленинградского проспекта. Об этом я узнал от первого историка города Петра Вечерина, который очень помог мне в моих исторических изысканиях. Вечерни — учитель. Окончил исторический факультет Якутского педагогического института. Потом его выдвинули на профсоюзную работу. Сейчас он председатель объединенного постройкома Вилюйгэсстроя. Вечерин написал дипломную работу, которая посвящена возникновению и строительству Мирного.

Вечерин и рассказал о начале освоения якутского алмазоносного бассейна.

Это произошло вскоре после декабрьского Пленума 1956 года. Промышленность страны остро нуждалась в алмазах. А первая разведка трубки «Мир» показала, что по запасам и содержанию алмазов она является месторождением с будущим.

Но для создания рудника в сердце Якутии, среди глухой тайги, требовалось много средств, техники, людей. И страна дала все это.

К тому времени от ближайшего порта на реке Лене — поселка Мухтуя — была уже проложена зимняя дорога. В ноябре началась регулярная перевозка первоочередных грузов. Население Мирного насчитывало около семисот человек. Из деталей финских домиков геологи собрали клуб. Работала первая школа. Правда, все четыре класса размещались в одной комнате и занятия вела одна учительница.

Уже в январе 1957 года был образован трест «Якуталмаз».

И в те же дни первые патриоты получили комсомольские путевки на строительство алмазного цеха страны. К пионерам строительства Мирного и адресовал меня Вечерин.

Глава третья, в которой вы познакомитесь с тремя самостоятельными парнями, а также узнаете, что такое «белое безмолвие»

Михаил Лейконен критически огляделся.

Снег. Низкорослые голые лиственницы стояли редко. Их раскинутые а стороны ветви словно пытались загородить дорогу. Лиственницы были похожи на кресты.

Лейконен недовольно фыркнул:

— А еще говорили, «непроходимая, дремучая тайга». Да здесь от ствола до ствола не докричишься.

Потер щеку, добавил:

— Вот мороз — настоящий.

Михаил Орлов и Николай Михайлов стояли молча.

В окружающей тишине таилась какая-то сила. Непонятная, давящая. Ни птицы, ни звериного следа. Даже снег чужой — мелкий, сыпучий.

Позади неразлучной троицы из Ленинграда — десятка два парней. Так уж повелось: и в поезде, и в самолете, и во время долгого ожидания погоды в Мухтуе два Михаила и Михайлов становились ядром, вокруг которого собирались люди.

Казалось, что в дорогу тронулась одна семья, трое братьев, дружных, веселых. У каждого оказалось свое дело, свои заботы: Орлов был финансовым богом, Лейконен доставал газеты, журналы, книги. Путь-то не близкий: почти месяц в дороге. Михайлов обеспечивал кипятком, выполнял разные поручения по провиантской части. Они резко отличались от тех заводил, что собирали около себя парней с «широкой натурой». Праздников с конца января по март не предвиделось. По такому случаю был введен сухой закон.

Сначала над ними подтрунивали, потом стали приглядываться, затем призадумались — и стали брать пример. Некоторые с опозданием, но брали. А после этого как не держаться около таких самостоятельных парней. Ясно, с ними не пропадешь... Палатку поставили уже затемно. Печку раскалили так, что перед сном пришлось проветривать помещение. Посмеялись над морозом, разделись, забрались в спальные мешки.

Проснулся Орлов от озноба. Точно на снегу спал. В палатке стояла тишина. Такая же, что и вчера на улице: неподвижная, давящая. Она украдкой вползла ночью.

Орлов покосился на товарищей: над спальными мешками к потолку поднимались белые столбы пара. Судя по неровному дыханию, соседи не спали. Михаил повернулся на другой бок и поджал ноги, стараясь согреться. Подумал: «А кто вчера последним за дровами бегал? Вроде я. По всем законам общежития, печку растапливать не мне». Вздохнул.

В других мешках тоже вздыхали.

— Да, — прервал зябкое молчание Николай Михайлов, — только тог, кто читает Джека Лондона в теплой комнате да на диване, может считать его «романтиком». Им ли знать, что это такое — белое безмолвие?

— Белое безмолвие, — поддержал разговор Орлов, — это не только пейзаж. Это мороз. — И, подумав, добавил: — Ночные дежурства надо установить. Чтоб всю ночь печка топилась.

— У тебя, Миша, — заметил Лейконен, — открываются невиданные организаторские способности. Даже не подозревал.

Орлов улыбнулся про себя. Орлова, секретаря комсомольской организации силикатно-кирпичного завода и бригадира лучшей бригады слесарей, с Мишей Лейконеном связывала дружба. Они вместе ходили на лыжах, бывали друг у друга в гостях и часто вели долгие разговоры о месте человека на земле.

И наступило время, когда друзья решили поехать вместе. К ним присоединился шурин Орлова — Николай Михайлов.

Так и очутились они здесь, в Мирном.

Первым выскочил из спального мешка Коля Михайлов и принялся исполнять замысловатый танец одевания.

— По справедливости, — подбадривал его Лейконен, — по справедливости. Ты вчера за дровами не ходил.

Через десять минут, когда бок железной печки раскалился докрасна, остальные обитатели палатки с царской неторопливостью совершили обряд подъема.

Когда завтракали, Орлов глянул на часы:

— Через пятнадцать минут — на работу.

— Послушай, Миша, — сказал Лейконен. — Ты не возражай, даже из скромности. Я думаю, что тебя надо оставить на прежней должности. Бригадиром.

— Согласен, — ответил Орлов. — Но не меняй должность и ты. Будешь отныне комиссаром бригады.

— А я — главным истопником, — сказал Михаилов. — Мне это нравится.

— Тогда я — водовозом, сказал Орлов.

— Не слишком ли много у тебя будет нагрузок? Вода здесь большая редкость, чем алмазы.

Об алмазах говорили часто: и в дороге, И вчера, в первый вечер. Но Михаил Орлов обратил внимание, что говорят о драгоценном минерале просто и обыденно, будто о силикатном кирпиче.

— Надо бы телеграммы женам отправить, — сказал Михайлов. — Вот только адреса-то полного у нас нету. «До востребования» — беспокоиться будут: вот, не устроились, да что там, да как там.

— Я, конечно, не очень сведущ в таких делах, — произнес Лейконен, — но, по-моему, название улице дают те, кто первым поселился на ней. Вот мы и назовем.

Взял кусок неструганой доски, положил на стол и, мусоля химический карандаш, вывел: