Ночная стража - Терри Пратчетт

— … молода, — закончил Ваймс.

— Я бы сказал, она богаче годами, чем многие primi-gravidae, — поправил Вилликинс. — Но она прекрасно сложена, если вы не против, а в ее семье обычно было мало проблем при родах…

— Трими что?

— Впервые рождающие, ваша светлость. Я уверен, что ее светлость предпочла бы, чтобы вы ловили преступников, нежели протирали дыру на ковре в библиотеке.

— Полагаю, ты прав, Вилликинс. Э… ах, да, в старой компостной яме плавает юная леди.

— Хорошо, ваша светлость. Я немедленно отправлю туда поваренка с лестницей. И сообщить в Гильдию Убийц?

— Хорошая мысль. Ей понадобятся чистая одежда и ванна.

— Возможно, душ из шланга на старой кухне будет более уместен, ваша светлость? По крайней мере, для начала?

— Разумеется. Проследи за этим. А я должен идти.

В заполненном людьми главном офисе стражи в Псевдополис-Ярде сержант Колон рассеяно поправил веточку сирени, прикрепленную к шлему наподобие плюмажа.

— Они становятся странными, Шнобби, — говорил он, вяло листая бумаги. — Это работа полицейских. Со мной было то же, когда у меня были дети. Становишься жестче.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил капрал Шноббс, вероятно, живое доказательство того, что все же существует некое промежуточное звено между человеком и животным.

— Ну-у, — Колон откинулся на спинку стула. — Вроде… ну, когда достигнешь нашего возраста… — Он нерешительно посмотрел на Шнобби. Капрал всегда говорил, что ему «вероятно 34»; Шноббсы не слишком-то следят за цифрами.

— То есть, когда мужчина достигает… определенного возраста, — снова начал он, — он знает, что мир никогда не станет идеальным. Он привык, что тот немного, немного…

— Грязный? — предположил Шнобби. За его ухом, где обычно была сигарета, сейчас находился увядающий цветок сирени.

— Точно, — согласился Колон. — То есть, он никогда не будет совершенен, так что ты просто делаешь все, что можешь, понимаешь? Но когда появляется ребенок, ну, вдруг все становится иначе. Думаешь: мой малыш будет жить в этом бардаке. Пора навести порядок. Пора сделать Этот Мир лучше. Он несколько… увлекается. Проявляет характер. Когда он услышит о Рукисиле, здесь будет довольно… Доброе утро, мистер Ваймс!

— Обо мне говорите, а? — спросил Ваймс, проходя мимо них. Он не слышал их разговора, но лицо сержанта Колона можно читать, точно книгу, а Ваймс выучил ее наизусть много лет назад.

— Просто думаем, случилось ли… — начал Колон, следуя за Ваймсом, шагающим через ступеньки.

— Нет, — коротко ответил Ваймс. Он открыл дверь в свой кабинет. — Утро, Моркоу.

Капитан Моркоу поднялся на ноги и отдал честь.

— Доброе утро, сэр! Госпожа…

— Нет, Моркоу. Еще нет. Что нового за ночь?

Взгляд Моркоу скользнул по ветке сирени и вернулся к лицу Ваймса.

— Ничего хорошего, сэр, — ответил он. — Убит еще один офицер.

Ваймс встал как вкопанный.

— Кто? — спросил он.

— Сержант Рукисила, сэр. Убит на улице Паточной Шахты. Опять Карцер.

Ваймс посмотрел на часы. У них оставалось десять минут, чтобы дойти до дворца. Но вдруг время перестало иметь значение.

Он сел за свой стол.

— Свидетели?

— В этот раз трое, сэр.

— Так много?

— Все гномы. Рукисила даже не был на дежурстве, сэр. Он сдал пост и покупал крысиный пирог и жареный картофель в лавке, как вдруг наткнулся на Карцера. Тот ударил его в шею ножом и сбежал. Должно быть, думал, что мы нашли его.

— Мы искали его неделями! А он столкнулся с бедолагой Рукисилой, когда гном думал о простом завтраке? Ангва взяла след?

— Только вначале, сэр, — неловко ответил Моркоу.

— Почему?

— Он — ну, мы подозреваем, это был Карцер — бросил анисовую бомбу на Саторской площади. Практически чистое масло.

Ваймс вздохнул. Просто удивительно, как быстро приспосабливаются люди. В Страже есть оборотень. Эта новость очень быстро распространилась, особенно в криминальной среде. И потому преступникам пришлось изыскивать возможности выжить в обществе, где у закона был чрезвычайно чуткий нос. Решением стали ароматические бомбы. Не было необходимости в излишнем драматизме. Просто бросаешь на улице, где пройдет множество людей, флакон с чистой мятой или анисом, и сержант Ангва столкнется с сотнями, тысячами перекрещивающихся следов и, в конце концов, сляжет в постель с ужасной головной болью.

Он мрачно слушал, как Моркоу докладывал о людях, возвращенных с отпусков или поставленных на двойную смену, об информаторах, доносчиках, стукачах, что собирали информацию по улицам, держа нос по ветру и ушки на макушке. И он знал, как мало все это значит. В Страже все еще было меньше сотни людей, и то, включая буфетчицу. А в городе — миллион человек и миллиард мест, чтобы спрятаться. Анк-Морпорк был построен на катакомбах. Кроме того, Карцер был кошмаром.

Ваймс привык к разным психопатам, которые ведут себя вполне нормально — до определенного момента, пока вдруг им что-то не стукнет в голову и они не размозжат человеку череп кочергой за то, что он слишком громко сморкается. Но Карцер был другим. У него на все было два мнения, но, вместо того, чтобы мешать друг другу, они бежали наперегонки. На каждом его плече сидел демон, подстрекавший другого.

К тому же… он вечно улыбался, вполне жизнерадостно, и действовал, в точности как прохвост, зарабатывающий на жизнь продажей золотых часов, которые зеленеют через неделю. И, казалось, он был убежден, совершенно искренне убежден, что ничего плохого не делал. Он мог бы стоять посреди хаоса с окровавленными руками и драгоценностями, спрятанными в кармане, и вопрошать с видом оскорбленной невинности: «Я? А что я сделал?»

И в это можно было верить до того момента, пока ты не всматривался в его нахальные смеющиеся глаза. И откуда-то из их глубины на тебя глядели демоны.

… но в них нельзя смотреть слишком долго, потому как это значило бы, что ты не следишь за его руками, и уже сейчас одна из них сжимает нож.

И простым полисменам трудно справиться с подобными людьми. Полагалось, что люди, если их серьезно превзойти по численности, просто сдаются, или пытаются договориться, или, хотя бы, останавливаются. Никто не ожидает, что они будут убивать за пятидолларовые часы. (Хотя, стодолларовые часы — совсем иное дело. В конце концов, это же Анк-Морпорк).

— Рукисила был женат?

— Нет, сэр. Он жил в Новых Сапожниках вместе с родителями.

«Родители, — подумал Ваймс. — Это хуже.»

— Кто-нибудь уже ходил к ним? — спросил он. — И не говори, что это был Шнобби. Нам ведь не нужно повторения всей этой ерунды вроде «спорю на доллар, вы вдова Джексона».

— Я был, сэр. Как только мы узнали.

— Благодарю. Очень плохо это восприняли?

— Торжественно, сэр.

Ваймс застонал. Он мог представить их лица.

— Я напишу им письмо, — произнес он, открывая ящик стола. — Пусть кто-нибудь отнесет его, хорошо? И скажет, что я приду позже. Наверное, сейчас не время… — Нет, стоп, они ведь гномы, а гномы денег не стыдятся. — Забудь об этом — пусть скажет, что мы позаботимся о его пенсии и всем прочем. Погиб при исполнении. Ну, практически. Так даже лучше. Все сложится воедино. — Он порылся в ящиках. — Где его документы?

— Вот, сэр, — ответил Моркоу, осторожно протягивая папку. — В десять мы должны быть во дворце, сэр. Комитет. Но, я уверен, они поймут, — добавил он, увидев выражение Ваймса. — Я пойду, освобожу его ящик, сэр, и, полагаю, парни скинутся на цветы и все прочее…

Когда капитан вышел, Ваймс задумался над бланком письма. Личное досье, он должен был обращаться к чертову досье. Но ведь теперь полисменов стало так много…

Скинутся на цветы. И гроб. Всегда присматривай за своими. Так говорил сержант Дикинс, много лет назад…

У него не слишком-то получалось произносить речи, и уж тем более писать, но, заглянув пару раз в досье, просто чтобы вспомнить, он написал все, что мог.

И это были хорошие слова и, более или менее, верные. Но, по правде говоря, Рукисила был простым гномом, которому платили за работу полисмена. Он поступил в Стражу, потому что теперь это был отличный выбор карьеры. Хорошая оплата, приличная пенсия и прекрасное медицинское обслуживание, если у тебя достаточно крепкие нервы, чтобы позволить Игорю оказать тебе помощь. А через год или около того анк-морпоркский полисмен мог уехать из города и получить работу в страже любого города на равнинах с незамедлительным повышением. Такое случалось постоянно. Сэмми — так их называли даже там, где никогда не слышали о Сэме Ваймсе. И он некоторым образом гордился этим. «Сэмми» — это стражник, который может думать, не шевеля при этом губами, который не берет взяток — слишком много, да и то, ограничиваясь пивом и пончиками, что даже Ваймс считал необходимым, вроде масла для колес — и, в целом, заслуживал доверия. По крайней мере, в определенном смысле этого слова.