Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

Признательный - исполненный добровольных признаний - маньяк и синьор Антонио пели дуэтом, точнее, маньяк служил для синьора основной темой и толчком к вариациям и импровизациям. Наверное, это была джазовая композиция. Черт ее знает. Максим не любил джаз, от него он быстро начинал чувствовать себя механизмом, рассыпающимся на составные части.

Как сейчас. Комната основательно плыла, пол плясал под ногами как палуба. Вот ты какая, морская болезнь.

- Я не хочу даже знать, что именно он там наговорил по мотивам репортажа - кстати, о чем был репортаж? Дайте-ка угадаю, о поимке Доктора Моро? - дожидается кивка... кивок - большая ошибка; продолжает: - Я хочу знать, как вы ухитрились приложить это к себе!

А действительно, как? Вот вещал наш белый айсберг прохладным убедительным голосом, что все эти маньяки и прочие носители личностных расстройств - имя же им легион - совершенно неинтересны. В подоснове лежит банальная душевная лень и отсутствие доброй воли. Нет такой клепки в голове, отсутствие которой нельзя было бы как-нибудь скомпенсировать. Если преступник этого не сделал, значит не хотел приложить нужное усилие, других причин нет. А при наличии минимальной воли, можно горы свернуть - да вы хоть на себя посмотрите...

- Триста лет судебной психиатрии идут лесом... - пожал плечами Максим, залпом допил сок и демонстративно прибавил звук: синьор Антонио мешал слушать цветистые рассуждения позирующего перед камерой Доктора Моро, серийного убийцы, который орудовал во Флоресте лет восемь. Три года назад у полиции появились новые сервера - и оказалось, что в стране действует серийщик. Il Dottore Moro - или El Doctor Moro, как прозвала его пресса.

Акция протеста успеха не возымела. Негромкий вроде бы да Монтефельтро мастерски перекрывал мощные динамики здоровенной плазменной панели. Разрешение у нее было посредственное, маньяк, раза в четыре больше себя самого, расплывался и шел пятнами, а теплом тянуло - обогреватель позавидует...

Максиму, в отличие от да Монтефельтро, криминологию преподавали - пусть по верхам, но преподавали, и серийные убийцы в программе были тоже. Поэтому его куда более привлекал телевизор: практика все-таки. Одно дело - слова на бумаге, другое - живой и подвижный представитель типа.

Подвижный - и охотно делящийся опытом. Вот, даже глаза затуманились. Понять никто не мог, зачем это ему - нервные узлы жертвам всякой химией заливать, органы удалять или трансплантировать... это помимо всего прочего. А ему, оказывается, просто нравилось. Рассказывает, пальцами шевелит. Объясняет - про убожество современной скульптуры, про вызов времени. Что-то с Доктором Моро странно. А показывают только лицо и руки, которыми он помогает себе объяснять. Все, что ниже подбородка - стонет и плачет. Видимо, вдохновенно билось о ботинки полиции.

- Он же все знал, - продолжает да Монтефельтро. - Только ни разу не попытался перевести знание в действие, в поведение.

Энергичная, ритмичная речь. Так и ждешь, что синьор Антонио сейчас начнет в такт размахивать вилкой или салфеткой. Не дождешься. На жесты оратор скуп.

- Экспертиза разберется, знал или не знал. - Жаль только, что у нас институт судебной психиатрии пребывает в состоянии "два ежа и белка". Отправят в Толедо, видимо.

- Помилуйте, - усмехается айсберг, который не подтаял даже в рестийской жаре, - что может сделать экспертиза? Доказать, что он не понимал, что трансплантация органа в домашних условиях неизбежно приведет к смерти? Вот как делать трансплантацию - понимал, а что получится - не понимал? Глупости, Максим. Не желал понимать - слишком уж хотелось поиграть в живых кукол. Среди таких, как он, есть и просто дураки. Так они и за художества по телу не берутся. Они простые преступления совершают, на своем уровне, на том самом, где тоже все понятно. Взял молоток - и убил хозяйку ломбарда. Не нужно быть философом, чтобы не понять, что тут плохого. Или тот же покойный Личфилд, которого вы инфарктом накормили. Он не мог не знать, во что обходятся другим его истерики, но не знал, потому что не хотел.

Максим широко улыбнулся, проглотив приятнейшее воспоминание и нежные чувства к напомнившему. Да, накормил. Правда, не инфарктом - а всего лишь публичной демонстрацией подвигов, на весь мир, в прямом эфире. Знал ли он тогда, чем на самом деле кормит мистера Личфилда? Не мог не знать, что пожилой человек с лишним весом, с определенным характером подобного конфуза скорее всего не переживет? Не мог не знать, но не знал, потому что не хотел. Так по логике оратора и получалось...

Улыбаемся и машем.

- За всем этим стоит только недостаток воли к добру. Ничего более. А поскольку такая воля является обязанностью всякого члена социума, то не нужно придумывать никаких иных преступлений, обстоятельств и мотивов. Дело только в нежелании проявить волю и увидеть неприятное для себя, но необходимое.

Айсберг уставился на стенку и принялся цитировать по памяти:

- Естественный порядок начинается там же, где и воля к нему - внутри человеческой личности. Только приведя свой собственный внутренний мир в соответствие традиционной иерархии естественного порядка, человек может обрести целостность, необходимую для успешных действий в окружающем мире. Инстинкты, чувства, эмоции, память и соображение должны быть подчинены воле, воля - цели. Такова традиционная иерархия внутри человека. Узнаете? Это ваш соотечественник, между прочим, - поведал синьор Антонио, словно это должно было быть важно. - Или вот, великолепно там же сказано: "Справедливость принципа взаимного служения более или менее чувствуют все люди. Но немногие способны понять, что служение не унизительно, хотя и подчеркивает нашу зависимость. Дело в том, что мы в равной мере зависим друг от друга, и это одна из самых главных истин жизни. Вопрос лишь в том, добровольно ли мы следуем этой истине, сознавая ее справедливость, или видим в ней нарушение эгоистического стремления "получать больше, чем отдавать". Только добрая воля к взаимному служению реально объединяет людей между собой, рождая здоровое и жизнеспособное общество." Понимаете, в чем дело? Эти люди - те самые эгоистически устремленные личности. Вот вам и вся экспертиза.

Доктор Моро тем временем объяснял, почему он не выставлял свои творения на общее обозрение, а пытался спрятать или уничтожить тела - оказывается, умершее произведение искусства теряло для него значимость. Эта мысль показалась Максиму неожиданно здравой. Обычного человека Максим просто уронил бы на пол, зафиксировал и спросил - какой недостаток воли мешает ему встать. Но синьор Антонио был произведением искусства.

Очень яркий человек. Очень эргономичный. Безупречная инсталляция аксессуарами и атрибутами по биологической оболочке, а внутри несколько мощных процессоров и... что-то лишнее. Мухомор, бабочка или... саперная лопатка. Та самая толика безумия и нелогичности, которая нужна картине или поэме, чтобы преодолеть грань между поделкой и творением, как это объясняли на лекциях по теории искусства. Слава усиленной программе: теперь можно опознать таковое.

- Вот, слышите, - указал перстом в телевизор да Монтефельтро. - Чистейшей воды эгоизм. Сделал для себя живую игрушку, сломал и зарыл. Заметьте, зарыл - а не оставил там, где легко найти. И улики за собой подчистил. А можно было бы, например, создавать мобайлы, да хоть из анатомических манекенов. А попросить о помощи - остановить его в его устремлениях, если уж самому трудно себя придержать и переориентировать - еще проще, психиатры в этой стране все-таки есть. Но для этого нужно произвести над собой небольшое, но такое неприятное для подобных людей усилие... признать, что с тобой что-то не в порядке. Согласиться, что ты перед кем-то за что-то отвечаешь. - Да Монтефельтро покачал головой. - На самом деле, это все поправимо. Не так уж трудно научить людей следить за собой, если начинать достаточно рано. Конечно, это не дело одного дня и еще год-два назад такой проект никто бы не пропустил, но учитывая масштаб нынешних перемен - кто заметит еще одну подвижку?

Репортаж закончился, начались столичные новости культуры.

- То есть, - переспросил Максим, - вы предлагаете с детства учить людей подчинять инстинкты, чувства, эмоции, память и соображение воле, а волю - цели?

- Ну разумеется, - обрадовался синьор Антонио. - Согласитесь, что вам самому было бы куда легче, если бы до вас донесли эту простую истину еще в детстве? Вы бы не потеряли столько времени. Обучать воле к добру, как языкам, нужно с раннего возраста.

Мысль о том, что этот счастливый человек сравнительно недавно уже спровоцировал одну революцию, Максима посетила. Но потом. А в тот момент он только осознал, что стены помещения почему-то накренились в разные стороны, окно выгнулось внутрь - и вообще геометрию нужно было срочно спасать.

- Я хочу знать, как вы ухитрились приложить это к себе!.. - Ах да. Я не там. Я уже здесь. И нужно отвечать, благо, окончательно ясно - как.