Неспелый колос - Сидони-Габриель Колетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Посмотри-ка, Вэнк. Вон подбирается превосходная дичь!
Рука Вэнк скользнула, как в браслете, в неплотно сжатых пальцах Флипа, и они сомкнулись на её запястье.
– Тебе её не поймать. Ну же, Флип, она уходит!
Чтобы не выпустить из виду креветку, Вэнк нагнулась ниже, и рука её снова проскользнула до локтя в его ладонь. В зеленоватой воде крупная креветка цвета серого агата уже касалась усиками обода сачка, теребила его щупальцами. Достаточно было одной ловкой подсечки, и… но юноша медлил, быть может, блаженствуя от того, как покорно замерла в его ладони её рука, как на мгновение прильнула к его плечу головка, пряди волос упали на лицо… впрочем, Вэнк тотчас отпрянула.
– Ну быстрей, Флип, сачок вверх!.. Ах, ушла! Почему ты дал ей уйти?
Флип перевёл дыхание, уронил на подружку полный тщеславия взгляд, в котором читалось ленивое удивление человека, которого чуть-чуть раздражает лёгкая победа. Он отпустил тонкую руку, уже не рвавшуюся на свободу, и с плеском прочертил сачком по спокойной глади:
– Да что ты! Она сейчас вернётся… Стоит только подождать…
II
Они плыли рядом: он – чуть более светлокожий, круглая голова облеплена смоляными волосами, она – сильнее пропечённая солнцем, как это свойственно блондинкам, с головкой, обёрнутой голубой косынкой. Всепоглощающее молчаливое блаженство этого ежедневного купания возвращало им умиротворение детства, которое переходный возраст грозил разрушить. Вэнк легла на спину и, словно маленький дельфин, пустила изо рта вверх фонтанчик воды. Туго завязанная косынка оставляла открытыми точёные розовые ушки, обычно упрятанные в волосах, и полоски белой кожи у висков, доступные солнечным лучам лишь во время купания. Она улыбнулась Флипу. В свете предполуденного солнца её нежно-голубые глаза отливали зеленью сверкающей воды. Её спутник внезапно нырнул и, схватив её за ступню, утащил под набегавшую волну. Оба изрядно нахлебались и вынырнули отплёвываясь, переводя дух, хохоча и словно позабыв: она – о своих пятнадцати годах и терзавшей её страсти к другу детства, а он – о внушавшем ему чувство превосходства шестнадцатилетии, о пренебрежительной мине недурного собой юнца и рано проявившемся чувстве собственника и повелителя.
– До той скалы! – рассекая воду, выкрикнул он. Но Вэнк не последовала за ним, она поплыла к ближнему пляжу.
– Ты уже уходишь?
Она рывком, словно скальп, содрала с головы косынку и встряхнула непокорными белокурыми прядями:
– Нас ожидает к обеду некий господин! Папа велел одеться поприличнее!
Она побежала, похожая на мальчика-переростка, но более тонкая, с длинными мышцами, скрытыми под блестящей влажной кожей. Вопрос Флипа приковал её к месту:
– Ты должна переодеться? А я? Не могу же я завтракать в рубашке нараспашку?
– Почему бы и нет, Флип! Тебе можно и так! Тебе это даже больше идёт!
Мокрое загорелое личико Перванш застыло, взгляд выразил тоскливое ожидание, мольбу и жажду услышать от него в ответ что-то ободряющее. Но он угрюмо замкнулся в себе, и Вэнк понуро зашагала по поросшему цветущей скабиозой песчаному откосу.
Оставшись один, Флип продолжал мерно работать руками. Какое ему дело до того, что больше нравится Вэнк? Он проворчал вслух: «Я и так достаточно хорош для неё… И вообще в последнее время ей ничем не угодишь!»
Явственное противоречие, заключённое в этих двух фразах, вдруг заставило его улыбнуться. Он перевернулся на спину, позволил солёной воде наполнить его уши гулкой тишиной. На солнце наползло маленькое облачко: Флип открыл глаза и увидел, как над ним пронеслись сероватые тела, тонкие клювы и поджатые в полёте тёмные лапки куликов.
«Что ей взбрело в голову? – ворчал про себя Флип. – Нет, ну до чего нелепый наряд. У неё вид обезьянки в кружевном передничке… Или мулатки, отправившейся к причастию…»
Рядом с Перванш сидела её младшая сестрёнка, почти точная копия старшей: на круглом загорелом личике, увенчанном снопиком прямых светлых волос, сияли голубые глаза, сжатые кулачки благовоспитанно покоились около тарелки. Два одинаковых белых платьица из органди с воланами, отглаженные и накрахмаленные, топорщились на сёстрах.
«Воскресное утро на Таити, – ухмыльнулся про себя Флип. – Никогда не думал, что она может быть так некрасива».
Мать, отец и тетушка Вэнк, родители Флипа и он сам сидели вокруг стола в зелёных свитерах, полосатых фланелевых куртках и пиджаках из тюсора. Здесь же присутствовал заезжий парижанин. В загородном доме, нанимаемом обоими семействами, царил утренний аромат горячих булочек и мастики для натирания пола. Среди по-пляжному одетых взрослых и смуглых детей седеющий господин, прибывший из Парижа, выглядел каким-то хрупким, бледным и по-городски нарядным иностранцем.
– Как ты изменилась, малышка Вэнк, – произнес он так, что было ясно: это комплимент.
– Это ещё как посмотреть! – раздражённо пробормотал Флип.
Приезжий склонился к уху матери Перванш и вполголоса зашептал:
– Она делается просто восхитительной! Неотразимой! И двух лет не пройдёт… вот увидите, сколь я прав!
Вэнк расслышала слова гостя, очень по-женски стрельнула взглядом в его сторону и улыбнулась. Пурпурные губы приоткрыли полоску ослепительно белых зубов, глаза, своей синевой напоминавшие барвинки, в честь которых её нарекли, полускрылись под светлыми ресницами. Флип был прямо-таки ошарашен: «Ба! Что это на неё нашло?»
В затянутой штофной тканью гостиной Вэнк подавала кофе. Она уверенно пробиралась между сидящими, ничего не задевая. В её движениях чувствовалось особое обаяние уверенной в себе акробатки. Когда порыв ветра опрокинул хрупкий столик, она ногой придержала готовый повалиться стул, подбородком прижала к груди кружевную салфетку, уже было подхваченную воздушным потоком, и всё это – не прекращая идеальной струйкой наливать кофе в чашечку.
– Вы только посмотрите на неё! – воскликнул очарованный гость. – Настоящая танагрская статуэтка.
Он заставил её пригубить шартреза, спросил, многим ли вздыхателям она уже успела разбить сердце в казино Канкаля…
– Что вы, какое казино! В Канкале нет казино!
Она смеялась, показывая ряд ровных крепких зубов, кружилась, как балерина, на носочках своих белых туфелек. Вместе с кокетством в ней проснулась женская хитрость: она вовсе не смотрела на Флипа, сидевшего насупленно в углу за пианино и огромным букетом синеголовника, что торчал из медного кувшина, и исподтишка следившего оттуда за всеми её эволюциями.
«Я ошибался, – признался он себе. – Она чудо как хороша. Вот так новость!»
Пока заезжий гость под аккомпанемент фонографа предлагал обучить Вэнк новому танцу «баланчелло», Флип выскользнул наружу и побежал на пляж. Там он плюхнулся во впадину между дюнами, уткнувшись лбом в скрещённые на коленях руки. Но и под смеженными веками не померк новый облик Вэнк, исполненной чувственной дерзости, приобретшей невесть откуда притягательную телесную округлость, блиставшей во всеоружии кокетства и лукавой строптивости…
