«Не ложися на краю...» - Олег Кожин

Проснулся Пашка оттого, что почувствовал — в комнате он не один. Нет, конечно, был еще Вовка, мирно сопящий в две дырки. Он попытался привычно-вальяжно раскинуться на полуторной койке, но уперся в своего нечаянного соседа, да так и замер вполоборота в странной неудобной позе. Пашка даже с закрытыми глазами ощущал присутствие — тепло его мягкого бока, тихое дыхание, прерываемое изредка не менее тихим причмокиванием. Но спинным мозгом, обострившимся восприятием, он знал, что рядом стоит кто-то еще. Совсем близко. Склонившись, с интересом разглядывает маленького мальчика. И самое ужасное — ночного гостя совершенно не интересует развалившийся на кровати Вовка.

Вне всяких сомнений, это оно! Именно поэтому липкий взгляд ни разу не переполз на Вовку. Оно знало, что успеет схватить только того, кто с краю. Его — Пашку.

Миллион мыслей пролетел в перепуганном мозгу, — спрятаться под одеяло, затаиться? Притвориться мертвым? Не поможет! Пашка прекрасно понимал, что ни одеяло, ни даже самая прочная броня не спасут от когтейэтого. И да, оно утащит Пашку, будь он хоть трижды мертвым. Еще бы! Оно наверняка любит «лежалое» мясо! Пашка дернул пересохшим горлом, пытаясь проглотить отсутствующую слюну. Понял, что родителей он не дозовется — все, что сейчас могло сорваться с пересохших губ, оказалось бы не громче комариного писка. Тварь услышит, родители — нет. А может, пронесет? Может, оно сегодня не голодное? Постоит да уйдет? Но Пашка понимал, что оно всегда голодно. И именно потому так ужасно. В подтверждение его мыслей колыхнулся воздух — это ночной гость склонился ниже. Пашка застыл, не в силах пошевелиться, парализованный, беззащитный. Вот что-то приподняло подушку и, шевельнувшись, словно устраиваясь поудобнее, мягко поползло вперед. Это оно просовывало свою когтистую лапу, чтобы удобней схватить лежащего с краю мальчика. Невидимая лапа застыла как раз под Пашкиным лицом. Секунду назад она ползла и вот остановилась. Пашка осознал — сейчас! Сейчас оно сдернет его с кровати! Действовать нужно сию минуту!

И тогда он, собрав всю оставшуюся смелость, что было сил ударил по страшной руке. Одновременно Пашка открыл глаза и, уставившись на склонившийся над ним черный силуэт, попытался закричать. Как он и предполагал, хватило его только на полузадушенные, перепуганные всхлипы.

Тварь отдернула лапу, воскликнув что-то удивленно, затем склонилась над мальчиком и, легко переборов вялое сопротивление, подхватила и подняла его к своей скрытой во тьме морде.

Пашка затрепыхался в сильных, на удивление мягких ладонях. Понял, что не вырваться, повис обреченно. Сил осталось только на то, чтобы умолять еле слышно, обращаясь к ночному кошмару почему-то на «вы»:

— Вовку возьмите, он толстый! Не ешьте меня! Вовку!

— Паша? Павлуша, что с тобой?

— Вовка толстый, Вовку берите! Не ешьте!

— Пашенька?!

Яркий свет нестерпимо резанул по глазам, и Пашка разревелся. Разревелся, потому что понял: свет включил отец, а он, Пашка, в полной безопасности на руках у мамы. Щурясь от слез и яркого света, он попытался улыбнуться, но лишь разревелся еще сильнее. Через всхлипы слышал урывками:

— Что случилось?

Голос отца. Обеспокоен, но виду не подает.

— Панька перепугался. Место незнакомое, не сообразил, что это я.

Голос мамы. Прямо над ухом, мягкий, тихий.

— Случилось чего?

А это уже дядя Коля Жулин. Заспанный, немного взволнованный.

— Все в порядке, Коля. — Кольцов старший щелкнул выключателем, погасив свет. — Пошли, Галинка сама справится.

Перед тем, как осторожно притворить дверь, отец сделал ночник поярче. Но Пашке это уже было не нужно. Рядом была мама, надежная, добрая. И папка тоже, пусть за стеной, но рядом. Пашка вцепился в мать руками и ногами, обнял ее крепко и спрятал лицо на плече, среди рассыпавшихся густых волос, пахнущих абрикосом и муссом для укладки. Он был готов провисеть так целую вечность, но мать, вздохнув тяжело, нащупала край кровати и, стараясь не разбудить так и не проснувшегося Вовку, присела.

— Ну, слезай, чертенок! Большой уже, спину мамке сломаешь.

Пашка послушно слез, бесцеремонно подвинул Вовку и втиснулся между ним и горячим маминым бедром. Мать неторопливо гладила сына по волосам, и Пашка начинал потихоньку понимать, что вел себя ну совершенно не как взрослый. Глупо вел. Как девчонка. Усилием воли подавив рвущиеся наружу всхлипы, он начал дышать ровнее. Заметив, что ребенок успокоился, мама тихонько спросила:

— Что-то плохое приснилось?

Пашка на секунду задумался. Как объяснить, что и не приснилось вовсе? Что на самом деле все было — и гремлины-трансформеры, и ведьма с чудовищными украшениями, и медведь, и… На секунду Пашка утратил контроль над телом и задрожал. Мать почувствовала сразу, крепко прижала к себе.

— Что-то страшное?

Чтобы избежать дальнейших расспросов Пашка кивнул. Да и как объяснить маме — взрослой, ничего не боящейся, что его только что чуть не утащили под кровать? Пашка и сам понимал, насколько глупо это звучит. Хорошо хоть Вовка не проснулся. Не придется терпеть его дурацкие шутки.

— Павлушка, все в порядке. Я рядом, папа рядом. Все хорошо, ничего не бойся.

Мама еще что-то шептала, умиротворяющее, нежное, ласковое. Что Павлушка глупыш, что никого страшного здесь нет. Но он и сам все понимал. Конечно, глупыш — надо было не спать, а готовиться. Конечно, здесь нет никого страшного… Сейчас нет. Потому что время кормежки уже прошло. Это Пашка чувствовал особенно остро. Этой ночью чудовище больше не придет. Похоже, сегодня не повезло какому-то другому ребенку из какой-то другой кровати. Ведь оно одновременно находится под миллионом детских кроваток во всем мире. Под миллионами миллионов кроваток, коек, диванов. Осознав такой масштаб, Пашка едва не задрожал вновь. Еле сдержался, боясь расстроить маму. Так и лежал — с закрытыми глазами, не шевелясь, дыша ровно и тихо, пока мама не решила, что он заснул. Медленно поднявшись с кровати, она склонилась над сыном и поцеловала в лоб. Пашка слышал, как на цыпочках, боясь разбудить детей, она идет к двери, как поворачивает ручку. Сквозь сомкнутые веки проникал свет ночника, мама не стала его приглушать. Пашка поерзал, устраиваясь поудобнее. Запустил правую руку под подушку и едва не закричал, наткнувшись на что-то твердое и холодное. Пашка закусил губу, боязливо ощупывая находку. Воображение рисовало различные ужасы — дохлая крыса, оторванная конечность — адский подарок, который оставило оно.