Неутомимый Морошкин - Кира Михайловская

— Живём мы с ним на Угловом. Спасибо, сами мы дойдём.

Но едва только бабушка сделала первый шаг, как вспомнила:

— Невестку надо вызвать срочно. Скажи-ка, милый, где здесь почта? Не знаю, что со мною сталось — всё в голове перемешалось.

Прохожий Доктор объяснил бабушке, как пройти на почту, блеснул стёклышками пенсне, и послышалось тоненькое «тю-лас!». Морошкин не успел и рта раскрыть — никого не было рядом. Ничего другого не оставалось, как идти с бабушкой на почту.

На почте бабушка отправила маме Морошкина телеграмму: «Немедленно приезжай причине болезни стихами».

Глава вторая, в которой находится выход из безвыходного положения

На другой день утром приехала мама. Она открыла дверь своим ключом и закричала с порога:

— Что случилось? Скорее объясните! Вы здоровы?

— Здоровы-то здоровы, да только от всего этого чтения, что вы покупаете и покупаете, от всей этой любознательности такое приключилось, что я второй уж день, поверь, стихами говорю теперь.

— А температура у вас есть? — спросила мама.

— Нет у меня температуры, дай мне какой-нибудь микстуры.

Мама порылась в аптечке и достала пузырёк.

— Это от кашля, — сказала мама. — Пить три раза в день, капли датского короля.

— По чайной ложке трижды в день мне выпить короля не лень, — сказала бабушка и опрокинула пузырёк в рот.

Морошкин замер. Теперь-то он был наверняка уверен: с бабушкой что-нибудь случится; но бабушка встряхнулась, поставила пустой пузырёк на холодильник и бодро произнесла:

— Вы оба мне сказать могли бы, живут на свете сколько рыбы?

Мама посмотрела на Морошкина, а Морошкин посмотрел на маму. Мама, наверное, решила не перечить бабушке и вежливо ответила:

— Некоторые рыбы живут очень долго, например, щука может жить до трёхсот лет.

— А не могли бы рыбы в иле услышать, как собаки выли? — сказала бабушка просто.

Мама во все глаза смотрела на бабушку.

— Какое безвыходное положение! — закричала мама. — Вы должны отдохнуть. Вы сильно переутомились. Выход один — я увезу ребёнка, а вы отдохнёте, — объяснила она бабушке.

Но Морошкин уже не хотел уезжать. Теперь-то, когда у бабушки стало интересно, его увозят отсюда.

— Нет, — сказал он. — Я не поеду.

— На ветках звёзды гнёзда свили, и ночью птицы нам светили. Свет птиц пришёл издалека, звезда же вывела птенца. — Бабушка достала клубочек с вязаньем. — Зажгутся скоро в небе птицы, а я возьмусь пока за спицы.

— А что ты будешь вязать, бабушка? — спросил Морошкин.

— Из шерсти белой с шерстью синей могу связать я шарф дельфиний, цвет красный стоит взять мне в руки, и я свяжу чепец для щуки.

Пока Морошкин разговаривал с бабушкой, мама, раскрыв чемодан, бросала туда все вещи Морошкина: его игрушки, кофточки и книжки. Она время от времени всплёскивала руками и приговаривала:

— Какая неприятность! Какое несчастье!

Но бабушка, как видно, совершенно освоилась со своей болезнью и шпарила стихами почём зря. Она больше не плакала, а была, наоборот, очень довольна.

И Морошкин был доволен тоже.

— Бабушка! — восклицал он. — А рейтузы ты дельфину свяжешь?

Мама схватила Морошкина за руку и зашептала:

— Бабушка больна, не беспокой её.

— Пока я говорю стихами, — обратилась бабушка к маме, — пускай живёт ребёнок с вами.

— Конечно, конечно, — засуетилась мама. — Именно поэтому я и собираю вещи. Наш сын теперь будет жить с нами.

— Давно пора! — буркнула бабушка под нос, почему-то не в рифму. Но тут же поправилась: — Ребёнку, повторю опять, не бабушка нужна, а мать.

— Бабушка, — сказал Морошкин, — я не хочу уезжать. Я хочу посмотреть дельфина в шарфе.

— Ах ты ангел мой! — сказала бабушка и заплакала. — Дай я тебя поцелую.

А мама сказала бабушке:

— У вас сильное переутомление. Этим и объясняется вся ваша болезнь.

— Может, и так, — сказала бабушка. — Я говорить стихами стала лишь потому, что я устала. И чувствую я, верь не верь, мне надо отдохнуть теперь.

— Ты теперь будешь ходить в детский садик, — сказала мама Морошкину, — а бабушка тем временем подлечится немного и приедет к нам, как только выздоровеет.

Здоровая бабушка была Морошкину неинтересна, и он попросил:

— Можно я останусь здесь хотя бы на день?

— Что ты! — сказала мама. — Ты же видишь, как бабушке плохо.

Но разве бабушке было плохо? Она сидела на маленьком стульчике, и быстро, быстро ходили спицы у неё в руках. Шарф для дельфина рос на глазах. На шарфе были белые и синие полоски, как на морской тельняшке. Бабушка бормотала что-то под нос и улыбалась. Как видно, она была довольна шарфом.

— Всё! — сказала мама. — Я всё собрала. Мы уезжаем. Выздоравливайте, пожалуйста, и пейте лекарство.

Мама подхватила Морошкина и выбежала на лестницу.

Мама бежала по улице с Морошкиным под мышкой. В другой руке у неё был чемодан. Она бежала так, как будто болезнь неслась за ними и вот-вот могла их догнать. Наконец мама остановилась, поставила Морошкина на землю и села на чемодан.

— Скажи, пожалуйста, что-нибудь, — попросила она Морошкина.

— Что сказать? — спросил Морошкин.

— Всё равно, — сказала мама. — Я хочу убедиться, что ты не заразился.

— Эта болезнь не заразная.

— Откуда ты знаешь? — спросила мама.

— Так сказал Прохожий Доктор.

— Что это ещё за доктор? — удивилась мама.

— Не знаю, — пожал плечами Морошкин. — Наверное, Доктор, который проходит мимо, когда что-нибудь случается.

Мама взяла Морошкина за подбородок, оглядела его внимательно, потрогала ему лоб и спросила:

— Головка не болит? Поехали скорее домой!

Глава третья, в которой появляются Настя, Яшка и Боря

«Тю-лас! Тю-лас!»

Морошкин открыл глаза и увидел синицу. Она прыгала по подоконнику и звала: «Тю-лас!»

Морошкин сел и подумал: «Что же такое „тю-лас“?» Прохожий ли Доктор научил синицу этому слову или синица научила Прохожего Доктора?

— Одевайся, одевайся, — весело закричала мама из кухни. — Мы опаздываем в детский садик. Он здесь, в соседнем доме.

В детском саду медицинская сестра спросила маму:

— У вас сын ничем не болен? Почему он такой толстый? Двигаться надо больше.

Так он узнал, что он толстый.

— Я — толстый, — сказал Морошкин девочке, которую звали Настя, но она даже не посмотрела на него. Она играла в зоопарк. Морошкин зашёл с другой стороны и повторил: — Я — толстый.

— Хорошо, — сказала Настя. — Тогда ты будешь слоном. У нас как раз нет слона.

— Как это слоном? — удивился Морошкин. — Что я должен делать?

— Стой, и всё.

Он стал около стенки и принялся смотреть, как Настя кормит плюшевого медведя, как дети играют в паровоз и как дерутся двое мальчиков. Но скоро ему надоело.

— Я не хочу слоном, — сказал он.

— А кем хочешь? — спросила Настя.

— Баобабом.

Настя подумала и согласилась.

Один мальчик оттеснил другого в угол.

— Эй ты, — крикнул он Морошкину. — Подержи-ка Борьку за ноги, чтоб не лягался.

— Не слушай, это Яшка бьёт Борю. Он часто его бьёт, — сказала Настя, а мальчикам она объяснила: — Не мешайте новенькому, он — баобаб.

— Баобаб? — удивился Яшка. Он бросил драться, подошёл ближе к Морошкину и стал разглядывать его.

Боря подошёл тоже.

— Ты баобаб? — спросил он неуверенно.

Морошкин кивнул.

Через минуту вокруг Морошкина собралась вся группа. Все стояли вокруг, а Настя сидела на полу и с гордостью поглядывала то на ребят, то на Морошкина.

— И вовсе это не баобаб, — сказала вдруг одна девочка. — Это новенький.

Все потеряли к Морошкину интерес, а Яшка рассердился, подскочил к Морошкину и ткнул его кулаком в бок.

— Ты чего врёшь! Отвечай!

Морошкин отступал и отступал, а Яшка всё надвигался и надвигался, пока не загнал Морошкина в угол.

— Я потому, — сказал Морошкин, когда отступать стало некуда, — что баобаб пять тысяч лет на свете живёт.

— Пять тысяч лет?! — удивился Яшка. — Пять тысяч никто не живёт.

— А баобаб живёт! — упрямо сказал Морошкин.

— И баобаб не живёт, — закричал Яшка. Он остановил бегущую мимо девочку: — Эй, ты, как думаешь, живёт баобаб пять тысяч лет или не живёт?

— Баобаб? — переспросила девочка. — Пять тысяч лет? Нет, не живёт!

Тогда сказал Боря:

— Споришь, что не живёт, а что такое баобаб, и сама не знаешь!

— Зато я знаю! — рассердился Яшка. — Баобаб — это большое и катится.

— Не катится, — поправил Боря, — а летит.