В туннеле - Эдвард Бенсон

Ты, наверное, думаешь, что это был всего лишь мгновенный сон, краткой вспышкой промелькнувший перед моими глазами, один из тех, в которые человек погружается на какую-то долю секунды, но я сам в это не верю — нет, это было видение, предчувствие. Некий человек, чью оболочку, астральное тело, или назови это как хочешь, я видел, будет когда-нибудь сидеть на том же самом месте напротив меня, размышляя и планируя.

— Но почему? — не понял я. — Почему ты решил, что видел астральное тело живого человека? А не призрак мертвого?

— Из-за моих собственных ощущений. Видение духа умершего человека, а мне пару раз в моей жизни доводилось их видеть, всегда сопровождается страхом и желанием спрятаться, ощущением холода и одиночества. Нет, я чувствовал, что видел призрак живого человека, и получил этому подтверждение — можно сказать, доказательство — на следующий день. Я встретил его самого. А потом, как ты сейчас узнаешь, снова встретил его призрак. Расскажу по порядку.

На следующий день я обедал у своей соседки миссис Стэнли: она устраивала небольшой прием, и после моего прихода оставалось дождаться последнего гостя. Он вошел в тот момент, когда я разговаривал с каким-то знакомым, и вскоре у меня за спиной раздался голос миссис Стэнли:

«Позвольте представить вам сэра Генри Пэйла».

Я обернулся и увидел своего вчерашнего попутчика. Это точно был он, и, когда мы пожимали друг другу руки, он озадаченно смотрел на меня, словно пытаясь вспомнить.

«Мы раньше не встречались, мистер Карлинг? — спросил он. — Я, кажется, припоминаю…»

На мгновение я забыл о его загадочном исчезновении из вагона и решил, что он и есть тот самый человек, которого я видел прошлой ночью.

«Разумеется, и совсем недавно, — ответил я. — Вчера ночью мы сидели друг против друга в последнем поезде метро, идущем от площади Пиккадилли».

Глядя на меня все с тем же недоумением, он нахмурился и покачал головой.

«Вряд ли. Я лишь сегодня утром вернулся из деревни».

Вот тогда я всерьез заинтересовался, потому что астральное тело, как утверждают, находится в подсознательной части мозга или души и способно помнить все, что с ним происходило, однако до сознания доходят лишь смутные, обрывочные воспоминания. Во время обеда я часто ловил на себе его по-прежнему удивленные, озадаченные взгляды, и, когда я собрался уходить, он подошел ко мне.

«Когда-нибудь я вспомню, где мы встречались, — заявил он. — Надеюсь, мы встретимся снова. Может, мы виделись… — начал он и замолчал. — Нет, не помню».

Полено, которое Энтони подбросил в огонь, теперь ярко разгорелось, и рвущиеся наверх языки пламени освещали его лицо.

— Не знаю, веришь ли ты в то, что совпадение является делом случая, — продолжал он, — но если да, то тебе следует изменить свою точку зрения. Или, если сразу не сможешь, считай совпадением тот факт, что в тот же самый вечер я снова сел на последний поезд метро, идущий на запад. На этот раз я не был в одиночестве — на платформе станции «Довер-стрит» собралась большая толпа, и, когда из туннеля донесся гул приближавшегося поезда, я заметил сэра Генри Пэйла, стоявшего в стороне от толпы в самом конце платформы, куда вскоре должен был прибыть поезд. Я подумал: «Как странно, что прошлой ночью в это же время я встретил призрака, а сейчас вижу самого человека во плоти», — и направился к нему, намереваясь сказать: «И все-таки сегодня мы встретились в метро…»

И в этот момент произошло нечто ужасное и страшное. Как только поезд показался из туннеля, он прыгнул вниз, и поезд, подмяв его под себя, остановился на платформе.

На мгновение я оцепенел от ужаса. Помню, я закрыл глаза, чтобы не видеть кошмарного зрелища. Но потом до меня дошло, что, хотя это произошло на глазах всех ожидающих на платформе, кроме меня, никто ничего не видел. Выглядывающий из окна машинист не нажал на тормоза, поезд не дернулся, не раздалось ни возгласа, ни крика, и пассажиры спокойно входили в поезд, как будто ничего не случилось. Наверное, я зашатался, меня замутило от увиденного, и какая-то добрая душа обхватила меня за плечи и помогла войти в вагон. Он представился врачом и спросил, в порядке ли я. Я рассказал ему, что мне привиделось, и он заверил меня, что ничего подобного не произошло.

Тогда мне стало ясно, что я оказался свидетелем второго акта этой психической драмы, и все следующее утро обдумывал, как мне следует поступить. Я уже просмотрел утренние газеты и не обнаружил в них никакого упоминания о вчерашнем инциденте, как, впрочем, и ожидал. На самом деле ничего не случилось, но я знал, что должно случиться. С моих глаз спала зыбкая пелена Времени, и я заглянул в будущее. С точки зрения Времени это, безусловно, было будущее, но для меня это событие относилось в равной степени и к прошлому, и к будущему. Оно уже существовало и ожидало лишь своего материального воплощения. Чем больше я об этом думал, тем отчетливее сознавал, что ничего не могу сделать.

— Ты ничего не сделал? — воскликнул я, прерывая его повествование. — Ты должен был принять меры, чтобы предотвратить трагедию.

Он покачал головой.

— Какие именно меры? Пойти к сэру Генри и сказать, что снова встретил его в метро и видел, как он совершил самоубийство? Взгляни на это с другой стороны. Либо то, что я видел, является иллюзией, плодом моего воображения и, следовательно, не имеет никакого значения, либо это реальное событие и по существу уже произошло в действительности… Или же попробуй увидеть нечто среднее между этими утверждениями, хотя это кажется не слишком логичным. Допустим, мысль о самоубийстве по неизвестной мне причине еще не пришла ему в голову. В таком случае, не опасно ли подавать ему подобную идею? Что, если после моего рассказа об увиденном он начнет об этом задумываться? Если же такая мысль его уже посетила, он лишь укрепится в своем решении. Как говорит Браунинг: «Играть с душами людей — рискованное занятие».

— Но никак не вмешаться, не сделать никакой попытки, — настаивал я. — По-моему, это бесчеловечно.

— Как вмешаться? — спросил он. — Какую попытку предпринять?

Чувство человеколюбия громко возмущалось во мне при мысли о бездействии, о том, что мой друг не попытался предотвратить трагедию, но оно, казалось, разбивается о нечто суровое и неумолимое. Сколько я ни ломал себе голову, я не мог не признать, что в его рассуждениях есть здравый смысл. Мне нечего было ответить, и он продолжил свой рассказ.

— Ты должен помнить, что я верил тогда и верю сейчас в реальность произошедшего. Причина (какой бы она ни была), побудившая его к таким действиям, уже появилась, и ее следствие — в материальной сфере — было неизбежным. Вот что я имел в виду, когда в самом начале моей истории попросил тебя задуматься о том, как трудно бывает определить время некоего события. Ты считаешь, что это конкретное событие — самоубийство сэра Генри — еще не произошло, потому что он еще не бросился под поезд. На мой взгляд, это материалистический аспект. Я же считаю, что оно уже имело место, правда, пока без вещественного подтверждения. Мне кажется, что сэр Генри, освободившийся от материальной темноты, теперь сам об этом знает.

Не успел он договорить, как в теплую светлую комнату ворвался поток ледяного воздуха и взъерошил мне волосы. Огонь в камине начал гаснуть, пламя заметалось. Я оглянулся, чтобы посмотреть, не открылась ли дверь позади меня, но там ничего не шелохнулось, а закрытое окно было плотно задернуто шторами. Когда холодный воздух достиг Энтони, он резко выпрямился и осмотрел комнату.

— Ты почувствовал? — спросил он.

— Да, внезапный сквозняк, — ответил я. — Ледяной.

— Еще что-нибудь? — допытывался он. — Какие-то другие ощущения?

Я задумался, прежде чем ответить, потому что в тот миг вспомнил о различии в воздействиях на наблюдателя фантома живого человека и призрака мертвого — все то, что мне говорил Энтони. Я испытывал ощущения, характерные для последнего, — страх, желание спрятаться, чувство одиночества. Однако я ничего не видел.

— Мне страшно, — ответил я.

С этими словами я придвинулся поближе к огню и внимательно и, признаюсь, с опаской осмотрел ярко освещенную комнату. В это же самое время я заметил, что Энтони всматривается в каминную доску — там прямо за канделябром стояли часы, которые он предлагал остановить в самом начале нашей беседы. Стрелки показывали тридцать пять минут первого.

— Но ты ничего не видел? — спросил он.

— Абсолютно ничего, — ответил я. — Что я должен был увидеть? Ничего же не было. Или ты…

— Не думаю, — произнес он.

Его ответ почему-то испугал меня. Меня так и не покидало то странное чувство, которое возникло вместе с потоком холодного воздуха. Более того, оно стало острее.

— Но ты же должен знать, видел ты что-нибудь или нет? — настаивал я.

— Трудно сказать с уверенностью, — откликнулся он. — Я говорю, что, по-моему, ничего не видел. Но я также не уверен, завершилась ли история, которую я тебе рассказываю, прошлой ночью. Думается мне, она может иметь продолжение. Если хочешь, я прерву свой рассказ до завтрашнего утра, а сейчас ты пойдешь спать.