Колыбель мертвецов - Сергей Смирнов

Словно кровью окатило снег.

Я надел шапку. Мне было холодно, тоскливо… Хотелось проснуться.

* * *

Автобус внезапно остановился. Шофер переговорил с кем-то, кто стоял на дороге, потом обернулся к нам:

— Проверка…

Дверь открылась со скрежетом. В автобусе появились двое-трое омоновцев с мини-автоматами, один сказал: — У которых нет документов — на выход по одному. Остальным сидеть.

— Что вы такое говорите? — сказал старичок. — Я инвалид войны!..

— Значит, сидите, — тут же отозвался старший, хмыкнул, оглядел всех. Пенсионные книжки сойдут, удостоверения блокадников и прочих участников тоже…

Посмотрел на меня, кивнул. Я пошел следом за ним.

— Что случилось-то? — вдогонку спросила вдова.

— Карантин, — как-то странно буркнул старший.

На дороге стоял бронетранспортер, на обочине — бело-синий «гибэдэдэшник». Несколько вооруженных людей, некоторые в касках и бронежилетах, маячили между ними. Чуть дальше виднелся шлагбаум, за которым дорога тоже была перегорожена; там стояли машины, слышались голоса и двигались люди. А еще дальше, за реденькой цепью сосен желтым светом полыхала железнодорожная платформа. На платформе толпилось множество людей, и явственно раздавался лай овчарок.

— Паспорт, военный билет? — спросил лейтенант в камуфляже, освещенный прожектором БТРа.

Паспорт у меня был с собой: по идее, в этом и не было ничего удивительного, учитывая, что еще утром я был в самолете, перелетевшим чуть ли не пол-России.

— Старенький паспорт-то, советский, — сказал лейтенант, разглядывая паспорт. — Что, гость Питера?

— На похороны прилетел, — сказал я. — Вы же видите…

— Ну-ну, — миролюбиво отозвался он. — Ладно. Паспорт я пока оставлю у себя. А вы пройдите в автобус.

— Как же я без паспорта? Меня и в гостиницу не возьмут.

— А я и не сказал, что вы без паспорта уедете…

Лейтенант кивнул омоновцу, тот легонько подтолкнул меня к автобусу.

Потом по команде омоновца автобус подал назад, освобождая место следующим автомобилям, свернул влево и въехал на пятачок возле заправки. Пятачок уже был забит до отказа, а по периметру стояли вооруженные люди в камуфляже.

Хотелось курить. Я попросил шофера открыть двери, чтобы покурить на воздухе, но не успел выйти, как где-то за машинами рявкнул мегафон:

— Водитель ПАЗа, закройте двери! Никому не выходить! После предупреждения открываем огонь на поражение!

Пришлось курить в автобусе, пуская дым в дверную щель. Шофер, сидевший за моей спиной, положил руки на руль и сдавленно матерился, глядя прямо перед собой.

* * *

В общем-то, жить было можно. Вдова пошепталась со своими старичками — и неожиданно появилась бутылка водки. Нашлись и пластиковые стаканы, а шофер, внезапно подобрев, достал пакет с двумя мятыми хотдогами.

— Берегла водку, чтобы с землекопами рассчитаться, — сказала старушка. — А там сейчас порядки другие. Водку не берут.

— За Европой тянутся, — сказал крепкий на вид старик. — А какая тут Европа? — Он кивнул за окно и плюнул. — Ну, помянем…

Помянули.

— Я от совета ветеранов районного, — сказал он, выпив и лихо крякнув. Вообще-то я плохо знал покойного, но меня попросили… Мало нас-то осталось…

Выпили еще. Появилась вторая бутылка. Когда и она подходила к концу, а деды отогрелись и повеселели, снаружи стукнули. Шофер открыл двери, в проем всунулась веснушчатая веселая рожа в шапке с кокардой.

— Распиваете? — весело осведомилась она.

— Влезай, присоединяйся! — крикнули ему.

— Влезаю! — ухмыльнулся он.

Сержант оказался веселый. И компанию так поддержал, что третья бутылка кончилась почти мгновенно. Он мигнул одному деду, другому, шепнул что-то вдове, на белом лице которой появился слабый румянец, — и высунулся в окно:

— Эй, Саньк! Тут деды с кладбища едут. Полдня мерзли… На вот тебе деньги, сбегай за фуфырем… Слышь? Закуски возьми!

Однако веселость — веселостью, но секретов он не выдавал. На мои вопросы о карантине отвечал так:

— А мне не докладывают! Я срочник — поднимут ночью и поведут на амбразуры, и как звать, не спросят, так и останусь неизвестным героем…

* * *

Потом Леха — сержанта звали Лехой — исчез. Час-полтора его не было. Старички дремали, но в автобусе становилось зябко. Шофер время от времени включал подогрев.

Снова стукнули: за окном во тьме маячило веснушчатое лицо, рот до ушей:

— Короче, старичье, вас обратно заворачивают. В город никого не велено пускать.

— Куда обратно-то? — утомленно рявкнул шофер. — На кладбище?

Леха хохотнул и исчез.

— Меня дома же ждут, — сказал шофер. — Мать их так… Карантин выдумали. Хоть бы позвонить, сволочи, дали…

Вверху застрекотало. Низко-низко над нами проплыл вертолет.

Потом еще один. Повисел над шоссе, разбрасывая пятна света, взмыл выше и исчез.

Шофер только присвистнул.

— В одна тысяча девятьсот сорок втором… — проскрипел районный совет ветеранов, — на Западной Лице…

— На чем? — спросил шофер.

— Речка такая… Так вот, мы голыми руками, считай, окопались, и так, что генерал горных стрелков Дитль больше за всю войну шага к Мурманску не сделал…

Старик, проявив неожиданную прыть, внезапно оказался у дверей:

— Открой-ка, паренек… Я вас научу в разведку ходить…

Шофер открыл было рот, покачал головой.

— Открой, я сказал!

В руке у него оказалась монтировка, вынутая, видно, из-под сиденья. Он сунул ее в щель и стал выворачивать двери.

Шофер матюгнулся, плюнул:

— Да и хрен с тобой!..

Дед вывалился наружу. Некоторое время было тихо, потом раздался звонкий лехин голос:

— Дедусь, ты куда? Стоять!..

— А что мне, в кальсоны срать?? — рявкнул в ответ райсовет.

Потом послышался шум.

Шофер покачал головой.

— Хлопнут этого Дитля. Мы ж не в Ольстере — пули у них не резиновые.

Но было тихо.

А потом вдруг что-то большое и темное показалось в дверях. Мы глянули и ахнули: разведчик пер на себе оглушенного Леху!

* * *

Леху разложили на полу, привязав его собственным ремнем к ноге сиденья. В свете единственной лампы, горевшей над передней дверью, мы склонились над «языком». Оживившиеся деды отыскали остаток водки, брызнули Лехе в лицо, потерли виски. Леха открыл заячьи глаза, опушенные белесыми ресницами.

— Вы чо?.. — сдавленно спросил он. С лица его сошла улыбка, и оно может быть, впервые в жизни — приняло осмысленное выражение.

— Не шуми, — строго сказал разведчик и приставил к лехиному носу раструб автомата. — Шутить я не буду… Прогрей-ка двигатель! — велел он шоферу. И снова наклонился к Лехе: — Стрельну — никто и не поймет, где это хлопнуло, понял?