Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

— Да, Цезарь, — сказал Агриппа, поворачиваясь к выходу.

— Агриппа!

— Да, Цезарь?

— Ты замечательно дрался со своим четвертым. — Он улыбнулся. Дышал он легко, держался свободно. — Храбрый Диомед при Улиссе. Вот так бы всегда!

— Всегда так и будет, Цезарь.

«Сегодня я тоже одержал победу. Я осадил Антония, я побил его. Через год у него не будет выбора, кроме как называть меня Цезарем перед всем римским миром. Я возьму Запад, а Антонию отдам Восток, где он похоронит себя. Лепид может взять Африку и Общественный дом, он нам не угроза. Да, нам, ибо у меня крепкая маленькая группа сторонников. Агриппа, Статилий Тавр, Меценат, Сальвидиен, Луций Корнифиций, Титий, Корнелий Галл, братья Кокцеи, Сосий. Ядро нарождающейся новой аристократии. Вот где просчитался отец. Он хотел сохранить старую аристократию, хотел украсить свою фракцию великими древними именами. Он стал устанавливать свою автократию в пределах прежней якобы демократической структуры. И не справился с этим. Но я так не поступлю. Мое здоровье и мои вкусы не стремятся к великолепию, я никогда не смогу соперничать с его величием, когда он шел по Форуму в одеянии великого понтифика, с короной воинской доблести на голове, окутанный неподражаемой аурой несокрушимости и силы. Женщины, глядя на него, теряли рассудок, а мужчин терзала зависть. Они сильно проигрывали с ним рядом, ни в чем не могли ему соответствовать. И это несоответствие заставляло их ненавидеть его.

А вот я буду их paterfamilias — их добрым, отзывчивым, сердечным и всегда улыбающимся папашей. Я позволю им думать, что они правят сами, и буду контролировать каждое их слово, каждый поступок. Превращу кирпичи Рима в мрамор. Наполню храмы Рима произведениями искусства, заново вымощу улицы, украшу площади, посажу деревья, построю общественные бани, накормлю неимущих и буду устраивать любые развлечения, какие они пожелают. Я буду и воевать, но только когда это необходимо, укрепляя незыблемость римских позиций. Возьму золото Египта, чтобы оживить экономику Рима. Я очень молод, у меня есть время все это совершить. Но сначала надо найти способ ликвидировать Марка Антония, не убивая его и не воюя с ним. Это вполне возможная вещь: ответ скрыт где-то во времени и только и ждет, когда ему появиться».

3

Не уговорив в Амфиполисе ни одного капитана отправиться за любое вознаграждение в Рим по зимнему морю, Корнелий Галл принес большой кувшин обратно — в лагерь под Филиппами. Армия все еще была там.

— Тогда, — сказал, вздохнув, Октавиан, — отправляйся в Диррахий. Там тоже есть корабли. Ступай, Галл. Я не хочу, чтобы кувшин путешествовал с армией. Солдаты суеверны.

Корнелий Галл с эскадроном германской кавалерии прибыл в Диррахий в конце года. Очень сложного года, памятного для всех. Там он нашел корабль. Его хозяин согласился пересечь Адриатику, но — до Анконы. Блокада с Брундизия, правда, уже была снята, однако адмиралы-освободители еще бороздили моря, бесконтрольно, не зная, что делать. Большая часть позже решила присоединиться к Сексту Помпею.

У Галла не было приказа сопровождать кувшин. Он передал его капитану и вернулся к Октавиану. Но кто-то из моряков прознал, какой груз повезут, ибо кувшин привлек пристальное внимание экипажа. Целый корабль, нанятый за большие деньги, только для того, чтобы переправить в Италию какую-то керамическую посудину? Немыслимо! Невероятно! Тут пошел шепоток, и он был услышан: внутри голова Марка Юния Брута, убийцы божественного Юлия! О морские лары, защитите нас! Какой дьявольский груз!

В открытом море торговое судно захватил шторм, каких команда еще не знавала. Голова! Это все голова! Когда прочный корпус получил большую пробоину, люди совершенно уверились, что мертвая голова решила убить и их. Гребцы и матросы отняли кувшин у капитана и выбросили его за борт. Как только груз исчез в волнах, шторм прекратился.

А кувшин с головой Марка Юния Брута уходил в глубину, как тяжелый камень, — все глубже и глубже, чтобы залечь навсегда на илистом дне Адриатического моря где-то между Диррахием и Анконой.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Повесть об уходе последнего великого республиканца Гая Юлия Цезаря «Падение титана, или Октябрьский конь» является последней из серии книг о республиканском Риме.

Октавий (Октавиан) Август скорее принадлежит к империи, чем к Республике, так что, рассмотрев его детство и первые шаги на мировой событийной арене, я нахожу уместным остановиться, прекратить доставлявшие мне огромное удовольствие попытки вдохнуть жизнь в историю, не искажая ее больше, чем это делает неизбежным ограниченность моих знаний.

При условии, что писатель придерживается исторических событий и подавляет искушение привить свое собственное, современное мировоззрение, свою этику, мораль и свои идеалы людям, жившим в рассматриваемый период, роман — это отличный способ исследовать другое время. Он разрешает писателю залезть в умы персонажей и идти по лабиринту их мыслей и эмоций. Роскошь, непозволительная для профессиональных историков, но она дает возможность достаточно связно изложить факты, которые иначе непонятны, таинственны и нелогичны. На протяжении этих шести книг я брала внешнее обрамление жизни некоторых очень известных исторических личностей и пыталась на этой основе создать правдоподобных, живых людей, с очень сложной внутренней организацией, в которой, исходя из здравого смысла, им не вправе никто отказать.

Я занялась тем периодом по трем причинам. Во-первых, другие писатели обычно не доводят повествование до конца, до смерти героя. Во-вторых, связь тех времен с современной западной цивилизацией состоит в том, что многое в наших собственных системах юстиции, управления и коммерции заимствовано у Римской республики. И последнее, но не менее важное. Редко бывает так, чтобы в один исторический период на исторической сцене выступало так много чрезвычайно одаренных людей, находящихся в непосредственном знакомстве друг с другом. Марий, Сулла, Помпей Великий — все были известны Цезарю и все так или иначе оказали влияние на формирование его жизненных устремлений, подобно другим знаменитым историческим деятелям, таким как Катон Утический и Цицерон. Но к концу этой книги все они уходят, включая Цезаря. Что достается от них Риму в наследство — это внучатый племянник Цезаря, Гай Октавий, который станет императором Цезарем, а потом Августом. Если я не остановлюсь сейчас, я не остановлюсь никогда!

А теперь о деталях.

Призрак Уильяма Шекспира всегда будет довлеть над нашим представлением о Бруте, Кассии, Марке Антонии и об убийстве Цезаря. Принеся извинения Барду, я решила довериться более древним источникам, которые свидетельствуют, что Цезарь, умирая, ничего не говорил и что у Марка Антония не было шанса произнести пламенную надгробную речь — толпа не дала ему сделать это.

Читателя могут заинтриговать некоторые менее известные вещи этого, вообще-то лучше всех прочих изученного, периода. Например, марш Катона по суше в провинцию Африка и судьба головы Брута. Другие, такие как сражение при Филиппах, до того запутанны, что в них трудно разобраться. Два наиболее авторитетных древних источника — Плутарх и Светоний — нуждаются в дополнениях десятков и десятков других, включая Аппиана, Кассия Диона и Цицерона (письма, речи, записки).

В одном я позволила себе вольность по отношению к историческим утверждениям. Это касается предполагаемой трусости Октавиана во время кампании, закончившейся сражениями при Филиппах. Чем больше я углублялась в изучение ранних лет его карьеры, тем менее правдоподобной казалась мне эта трусость. Множество других аспектов его поведения на этой стадии указывают, что в отсутствии смелости его упрекнуть нельзя. Он обладал поразительной стойкостью и энергично, с апломбом Суллы или Цезаря, предпринял два марша на Рим, и это в свои неполные двадцать. Между прочим, я вовсе не одинока во мнении, что парень украл военные деньги Цезаря.

По размышлении о так называемой трусости мне пришло в голову, что может иметься физическая причина подобного поведения Октавиана. Меня натолкнуло на это утверждение, что Октавиан «спрятался в болотах» во время первого сражения при Филиппах, сражения, которое, как известно, подняло такую массу пыли, что Кассий из своего лагеря даже не мог видеть лагерь Брута. Я считаю, что в этой пыли и кроется ответ на загадку. Что, если Октавиан страдает астмой? Астма — опасная для жизни болезнь, которая с возрастом может пройти или усилиться, на ее течение очень влияют разные примеси в воздухе, от пыли до цветочной пыльцы и паров воды, ее усиливают и эмоциональные стрессы. Это все не противоречит тому, что нам известно о молодом Цезаре Августе. Может быть, после того как он укрепил свою власть, стабилизировал личную жизнь и с помощью золота Египта вновь поднял империю, приступы астмы стали меньше мучить его, а то и совсем прекратились. Он путешествовал, но заядлым путешественником, таким как Цезарь, отнюдь не являлся, да и таким здоровьем, как у Цезаря, похвастать, похоже, не мог. Если у Октавиана была астма, тогда все, что случилось с ним во время кампании в Македонии, становится логичным, включая его бегство к морскому бризу и более чистому воздуху соленых болот, когда вся сухая земля покрыта пеленой удушающей пыли. Моим обращением к астме я не пыталась сделать Октавиана хорошим, это просто попытка объяснить его поведение разумным способом.