Мир приключений 1974 - Николай Коротеев

— Не пей, — сказал капитан.

Любава удивленно посмотрела на него и, ничего не спросив, вернулась к стволу.

— Семиглаз отключен, — сказал Петр, остановившись перед капитаном.

— Весь?

— Кто его знает, весь или нет, — развел руками Петр. — Те проводники, которые обнаружили, мы перерезали…

За стеной здания занималось далекое утро. Облака, все время клубившиеся под полом, приобрели новый, зловещий характер. Прежде серые, иногда полупрозрачные, они палились грозовой чернью.

— Такие облака выпускает осьминог, когда ему плохо, — топнув по полу, сказал кто-то.

— Не делайте ничего лишнего, — предупредил капитан.

Все в течение нескольких мгновении смотрели вниз. Облака, словно сытые змеи, ворочались, будто старались проникнуть сквозь пол в центральный зал.

— Семиглаз недоволен, — сказала Любава.

— Всем не угодишь, — заметил Брок. Он вооружился толстой веткой, придав ей вид копья.

— А на «Орионе» осталась лазерная пушка для распыления метеоритов, — вздохнул Петр.

— Да, вооруженьице у нас не того, — сказал кто-то. — Прямо заметим, примитивное вооруженыице.

— Как у питекантропов, — добавил Брок, щеголявший знаниями по истории Земли.

Джой Арго оглядел собравшихся, задержался взглядом на нескольких носилках, составленных у фонтана. Разговоры смолкли.

— Сейчас разобьемся на штурмовые группы, — сказал капитан. — Первая постарается вышибить дверь. Задача второй группы — удержать пролом: возможно, материал самовосстанавливается…

Белые как мел лица орионцев были полны решимости.

— Я пойду впереди, — сказал капитан, закончив свои короткий инструктаж.

Глава 6

ВЕК XXII

После возвращения на Землю работа поглотила Борцу. Кораблей из космоса приходило немало, и карантинная служба на недогрузку не жаловалась.

Каждую свободную минуту, однако, Борца отдавал своему любимому детищу — машине синтеза. Домой он заезжал нечасто-городскую квартиру Борца невзлюбил после печальных событий, первой жертвой которых стал бедняга Бузивс. В память о Бузивсе остался портрет обезьяны, сделанный одним из приятелей Борцы, художником-любителем. Писанная маслом картина изображала Бузивса во весь рост, в натуральную величину. Когда после возвращения из клиники невесомости они заехали сюда, Зарина оставила в углу портрета надпись: «Я не забуду тебя. Прощай, Мишка!..»

Сохранил Борца и очки Бузивса, придававшие обезьяне вид сварливой ханжи.

Без Мишки-Бузивса в доме стало пусто, и Борца особенно остро, почти физически почувствовал свое одиночество.

Когда выдавалось короткое свободное время, Борца летел за город, где в старинном дачном коттедже, преобразованном под лабораторию, проводил опыты.

Увлечение Борцы, «род недуга», как говорили его приятели, доставляло ему немало хлопот: машина синтеза не ладилась, капризничала, никак не желала действовать по составленной программе. Силовые поля перепутывались, молекулы своевольничали, частицы рабочего вещества, впрыскиваемые в установку, скапливались совсем не там, где им следовало, и заранее заданная модель в результате искажалась до неузнаваемости.

Борца, однако, с упорством маньяка вновь и вновь повторял опыты, до бесконечности варьируя рабочее вещество. Он знал, что подобным терпением, бесценным качеством экспериментатора, обладали и Эдисон, и Фарадей, и Попов, и вообще все великие изобретатели — от древности до наших дней.

А чем он, Борца, хуже их?. Тем, что он еще не признан? Но разве те, другие, сразу были признаны?

Прилетев на дачу, Борца наскоро перекусывал и облачался в домашнюю одежду, затем спускался в подвал, к своей установке. Он колдовал, он священнодействовал: варьировал электромагнитные поля, смешивал в различных пропорциях разные вещества. Мельчайшие частицы этих веществ, повинуясь воздействию силовых полей машины синтеза, должны были послушно выстроиться в ряды, образовав модель объекта, которую жаждал получить Борца.

Жажда, однако, оставалась пока неутоленной.

Борца возился, бывало, ночи напролет, взбадривая себя то соком трабо, то — изредка — чашечкой крепчайшего кофе, и непрерывно что-нибудь мурлыкал под нос.

Набор исполняемых песен был у Борцы особый: он признавал только песни собственного сочинения. Иногда — в крайнем случае — он к известному тексту придумывал свою мелодию.

Чужой музыки для Борцы не существовало.

Нельзя сказать, что сочиненные им мелодии отличались высокими достоинствами — во всяком случае, упомянутых достоинств не находили ни старые друзья Борцы, ни Зарика. Однако в том, что касается исполнения собственных песен. Борца был тверд как скала. Даже к «Балладе о вине», любимой поэтической вещи Федора Икарова, Борца умудрился придумать свою мелодию и частенько напевал, ковыряясь в развороченном чреве машины синтеза:

Вино, как человек, имеет сроки —Играть, бродить, янтарно созревать.Год выдержки — и золотые токиВеселый нрав начнут приобретать…

В отличие от музыки, его собственный стихотворный опус о звезде, которую «распирает лава идей», и о «немыслимом Фарадее», который ставит грандиозные космические опыты, браня своих подручных, был высоко оценен Зарикой. И Борца тут же, что называется, не сходя с места, положил это стихотворение на музыку.

И хотя Зарика демонстративно затыкала уши, едва Борца начинал исполнять свежеиспеченную песню, он не исключал и отнюдь не собирался исключать эту песню из своего «репертуара».

Не проходящее увлечение Борцы машиной синтеза доставляло ему немало хлопот и огорчений: аппарат не ладился, капризничал, не желал включаться. Борца, однако, не терял надежды. Характер у него был кремневый, под стать характеру Зарики.

С Зарикой они каждый день общались по биосвязи. Борца рассказывал о своей работе, о новых кораблях, возвратившихся на Землю, делился огорчениями, связанными с машиной синтеза, одиночеством и тоской. Зарика хвасталась научными успехами — они и впрямь были удивительны.

У Зарики выявился прирожденный талант биолога. Живая клетка была для нее открытой книгой.

Борца не раз порывался прилететь к Зарике на биостанцию, посетить Ласточкино гнездо, но девушка не разрешала этого:

— Понимаешь, у меня здесь налаживается работа. Кажется, начинает что-то получаться.

— Я тебе не помешаю. Поговорим немного, побродим у моря — и я улечу. Думаешь, от работы отвлеку?

— Не в том дело, Борца… — Биосвязь была еще несовершенной, голос Зарики дрожал и прерывался. — Я боюсь, что едва только увижу тебя в Ласточкином гнезде — и вся моя работа полетит вверх тормашками. — Где же мы встретимся?