Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3 - Антоп Чехов

{03220}

окном... Наконец мысль, что у Ряблова сели уже без него винтить и что у Марьи Николаевны уже сидят за чаем и толкуют про холеру и Герат, стала невыносимой. - Тьфу! - послал он по адресу погоды, отошел от окна и сел за круглый стол. На столе около лампы и пепельницы лежал альбом. Шмахин миллион раз уже видел этот альбом, но от скуки притянул его к себе и в миллион первый раз стал рассматривать карточки. Пред его глазами замелькали сестрицы, полинявшие тетеньки, офицер с тонкой талией, бабушка в белом чепце, отец Ефимий с матушкой, какая-то актриса в трико, он сам, покойница-жена с болонкой на руках... Взор его на минуту остановился на жене... приподнятые брови, удивленные глаза, тяжелый шиньон, брошка на груди - всё это вызвало в нем воспоминания... - Тьфу! Часы пробили половину седьмого. Шмахин поднялся с дивана, прошелся из угла в угол и без всякой цели остановился посреди комнаты. "На станции ежели сидишь и ждешь, - подумал он, - то все-таки надеешься, что вот-вот поезд придет и ты поедешь, а тут и ждать нечего... без конца... хоть вешайся, чёррт... Поужинать, что ли? Нет, рано еще, и трескать не хочется... Покурю покуда..." Идя к жестянке с табаком, он взглянул в угол и на круглом столике заметил шашечную доску. - Нешто в шашки поиграть? А? Расставив на доске черные и белые костяшки, Шмахин сел у круглого столика и стал играть сам с собой. Партнерами были правая и левая руки. - Ты так пошел... Гм... Постой, братец... А я этак! Лладно-с... увидим-с... Но левая рука знала, чего хочет правая, и скоро сам Шмахин потерял счет в руках и запутался. - Илюшка! - крикнул он. Вошел высокий, худой малый в потертом, засаленном сюртуке и в рваных сапогах с барскими голенищами. - Ты что там делаешь? - спросил барин. - Ничего-с... на сундуке сижу...

{03221}

- Поди в шашки партию сыграем! Садись! - Что вы-с?.. - ухмылялся Илюшка. - Нешто можно-с?.. - Поди, болван! садись! - Ничего, мы постоим-с... - Говорят - садись, ну, и садись! Ты думаешь, мне приятно, ежели ты будешь дубиной торчать? Илюшка нерешительно и продолжая ухмыляться сел на край стула и застенчиво замигал глазами. - Ходи! Илюшка подумал и сделал мизинцем первый ход. - Вы так пошли... - задумался Шмахин, прикрывая рукой подбородок. - Так-с... Ну, а я этак! Ходи, тля! Илюшка сделал другой ход. - Тэк-с... Понимаем, куда ты, харя, лезешь... Понимаем... Как, однако, от тебя луком воняет! Ты этак, а я... этак! Игра затянулась... Шмахину повезло на первых же порах... он брал шашку за шашкой и лез уже в дамки, но соображать и вникать в игру мешала ему одна неотступная мысль... "Приятно вести борьбу и победить человека равного, -думал он, -человека, который в общественном смысле стоит с тобой на одной точке... А какой мне интерес Илюшку побеждать? Победишь его или не победишь - один чёрт: никакого удовольствия... О, взял шашку и улыбается! Приятно барина обыгрывать! Еще бы! Луком воняет, а небось рад старшему напакостить!" - Пошел вон! - крикнул Шмахин. - Чево-с? - Пошел вон!! - крикнул Шмахин, багровея. - Расселся тут, тварь этакая! Илюшка выронил из рук шашку, удивленно поглядел на барина и, пятясь назад, вышел из гостиной. Шмахин взглянул на часы: было только без десяти семь... До ужина и до ночи оставалось еще часов пять... В окна застучали крупные дождевые капли... В саду хрипло и тоскливо промычала черная корова, а шум бегущей реки был так же монотонен и меланхоличен, как и час тому назад. Шмахин махнул рукой и, толкаясь о дверные косяки, поплелся без всякой цели в свой кабинет. "Боже мой! - думал он. - Другие, ежели скучно,

{03222}

выпиливают, спиритизмом занимаются, мужиков касторкой лечат, дневники пишут, а один я такой несчастный, что у меня нет никакого таланта... Ну, что мне сейчас делать? Что? Председатель я земской управы, почетный мировой судья, сельский хозяин и... все-таки не найду, чем убить время... Разве почитать что-нибудь?" Шмахин подошел к этажерке, заваленной книжным хламом. Тут были всевозможные судебные указатели, путеводители, растрепанный, но не обрезанный еще журнал "Садоводство", поваренная книга, проповеди, старые журналы... Шмахин нерешительно потянул к себе нумер "Современника" 1859 года и начал его перелистывать... - "Дворянское гнездо"... Чье это? Ага! Тургенева! Читал... Помню... Забыл, в чем тут дело, стало быть, еще раз можно почитать... Тургенев отлично пишет... мда... Шмахин разлегся на софе и стал читать... И его тоскующая душа нашла успокоение в великом писателе. Через десять минут в кабинет вошел на цыпочках Илюшка, подложил под голову барина подушку и снял с его груди раскрытую книгу... Барин храпел...

{03223}

УПРАЗДНИЛИ! Недавно, во время половодья, помещик, отставной прапорщик Вывертов, угощал заехавшего к нему землемера Катавасова. Выпивали, закусывали и говорили о новостях. Катавасов, как городской житель, обо всем знал: о холере, о войне и даже об увеличении акциза в размере одной копейки на градус. Он говорил, а Вывертов слушал, ахал и каждую новость встречал восклицаниями: "Скажите, однако! Ишь ты ведь! Ааа"... - А отчего вы нынче без погончиков, Семен Антипыч? - полюбопытствовал он между прочим. Землемер не сразу ответил. Он помолчал, выпил рюмку водки, махнул рукой и тогда уже сказал: - Упразднили! - Ишь ты! Ааа... Я газет-то не читаю и ничего про это не знаю. Стало быть, нынче гражданское ведомство не носит уже погонов? Скажите, однако! А это, знаете ли, отчасти хорошо: солдатики не будут вас с господами офицерами смешивать и честь вам отдавать. Отчасти же, признаться, и нехорошо. Нет уже у вас того вида, сановитости! Нет того благородства! - Ну, да что! - сказал землемер и махнул рукой. - Внешний вид наружности не составляет важного предмета. В погонах ты или без погонов - это всё равно, было бы в тебе звание сохранено. Мы нисколько не обижаемся. А вот вас так действительно обидели, Павел Игнатьич! Могу посочувствовать. - То есть как-с? - спросил Вывертов. - Кто же меня может обидеть? - Я насчет того факта, что вас упразднили. Прапорщик хоть и маленький чин, хоть и ни то ни сё, но всё же он слуга отечества, офицер... кровь проливал... За что его упразднять? - То есть... извините, я вас не совсем понимаю-с... - залепетал Вывертов, бледнея и делая большие глаза. - Кто же меня упразднял?

{03224}

- Да разве вы не слыхали? Был такой указ, чтоб прапорщиков вовсе не было. Чтоб ни одного прапорщика! Чтоб и духу их не было! Да разве вы не слыхали? Всех служащих прапорщиков велено в подпоручики произвести, а вы, отставные, как знаете. Хотите, будьте прапорщиками, а не хотите, так и не надо. - Гм... Кто же я теперь такой есть? - А бог вас знает, кто вы. Вы теперь - ничего, недоумение, эфир! Теперь вы и сами не разберете, кто вы такой. Вывертов хотел спросить что-то, но не смог. Под ложечкой у него похолодело, колени подогнулись, язык не поворачивался. Как жевал колбасу, так она и осталась у него во рту не разжеванной. - Нехорошо с вами поступили, что и говорить! - сказал землемер и вздохнул. - Всё хорошо, но этого мероприятия одобрить не могу. То-то, небось, теперь в иностранных газетах! А? - Опять-таки я не понимаю... - выговорил Вывертов. - Ежели я теперь не прапорщик, то кто же я такой? Никто? Нуль? Стало быть, ежели я вас понимаю, мне может теперь всякий сгрубить, может на меня тыкнуть? - Этого уж я не знаю. Нас же принимают теперь за кондукторов! Намедни начальник движения на здешней дороге идет, знаете ли, в своей инженерной шинели, по-нынешнему без погонов, а какой-то генерал и кричит: "Кондуктор, скоро ли поезд пойдет?" Вцепились! Скандал! Об этом в газетах нельзя писать, но ведь... всем известно! Шила в мешке не утаишь! Вывертов, ошеломленный новостью, уж больше не пил и не ел. Раз попробовал он выпить холодного квасу, чтобы прийти в чувство, но квас остановился поперек горла и - назад. Проводив землемера, упраздненный прапорщик заходил по всем комнатам и стал думать. Думал, думал и ничего не надумал. Ночью он лежал в постели, вздыхал и тоже думал. - Да будет тебе мурлыкать! - сказала жена Арина Матвеевна и толкнула его локтем. - Стонет, словно родить собирается! Может быть, это еще и неправда. Ты завтра съезди к кому-нибудь и спроси. Тряпка! - А вот как останешься без звания и титула, тогда

{03225}

тебе и будет тряпка. Развалилась тут, как белуга, и - тряпка! Не ты, небось, кровь проливала! На другой день, утром, всю ночь не спавший Вывертов запряг своего каурого в бричку и поехал наводить справки. Решил он заехать к кому-нибудь из соседей, а ежели представится надобность, то и к самому предводителю. Проезжая через Ипатьево, он встретился там с протоиереем Пафнутием Амаликитянским. Отец протоиерей шел от церкви к дому и, сердито помахивая жезлом, то и дело оборачивался к шедшему за ним дьячку и бормотал: "Да и дурак же ты, братец! Вот дурак!" Вывертов вылез из брички и подошел под благословение. - С праздником вас, отец протоиерей! - поздравил он, целуя руку. - Обедню изволили служить-с? - Да, литургию. - Так-с... У всякого свое дело! Вы стадо духовное пасете, мы землю удобряем по мере сил... А отчего вы сегодня без орденов? Батюшка вместо ответа нахмурился, махнул рукой и зашагал дальше. - Им запретили! - пояснил дьячок шёпотом. Вывертов проводил глазами сердито шагавшего протоиерея, и сердце его сжалось от горького предчувствия: сообщение, сделанное землемером, казалось теперь близким к истине! Прежде всего заехал он к соседу майору Ижице, и когда его бричка въезжала в майорский двор, он увидел картину. Ижица в халате и турецкой феске стоял посреди двора, сердито топал ногами и размахивал руками. Мимо него взад и вперед кучер Филька водил хромавшую лошадь. - Негодяй! - кипятился майор. - Мошенник! Каналья! Повесить тебя мало, анафему! Афганец! Ах, мое вам почтение! - сказал он, увидев Вывертова. - Очень рад вас видеть. Как вам это нравится? Неделя уж, как ссадил лошади ногу, и молчит, мошенник! Ни слова! Не догляди я сам, пропало бы к чёрту копыто! А? Каков народец? И его не бить по морде? Не бить? Не бить, я вас спрашиваю? - Лошадка славная, - сказал Вывертов, подходя к Ижице. - Жалко! Вы, майор, за коновалом пошлите. У меня, майор, на деревне есть отличный коновал!