Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

По словам Соссина-Арбатова, «эти автобусы также были совсем новыми и красивыми, и мы были весьма удивлены таким отношением к нам». После двухчасовой поездки по городу их высадили у «Коппенхеэ», крупповского клуба, где официанты предложили им обед из трех блюд, сигареты, любое пиво на выбор и дали почтовые открытки, чтобы они могли написать весточку домой. К вечеру их разместили в большом здании на Боттроперштрассе. Там были ванные комнаты, свежее белье – были даже немецкие горничные. Через два дня чехов отправили работать на приборостроительный завод номер 1. Соссин-Арбатов получил специальность слесаря, и ему платили 94 пфеннига в час. Это не было похоже на жизнь в Праге, но и на рабство тоже.

Почти два с половиной года иностранные рабочие были редкостью, и даже в январе 1942 года в списках «Гусштальфабрик» среди иностранцев числится еще очень мало русских и поляков. Однако летом в списки вносится почти 7 тысяч славян, а Крупп затребовал почти 9 тысяч. Эти люди были обречены уже в силу своей национальности. На протяжении десятилетия фюрер проповедовал, что к востоку от границ Германии обитают низшие расы. И теперь плакаты, развешанные по крупповским цехам, гласили: «Славяне – это рабы». Гнусное слово было произнесено официально, и с ним родился новый жаргон. Все чаще во внутрифирменных меморандумах упоминаются «рабский труд», «рабство», «рынок рабов» и «рабовладелец», то есть Альфрид. Как только начали прибывать поезда Адольфа Эйхмана, к этим обозначениям прибавились новые: подчиненным Альфрида было сообщено, что к конвейеру будет поставлен «еврейский человеческий материал». По-немецки, когда ест человек, это называется «эссен», о скотине же говорят «фрессен»; именно это слово употреблялось по отношению к рабам. Часто первые слова, которые они читали, покидая товарные вагоны, были: «Кайне арбайт, кайн фрессен» – «Без работы нет кормежки».

Первый известный случай физической расправы произошел также на вокзале. И жертвы – многозначительный факт – прибыли с Востока. Железнодорожный рабочий Адам Шмидт свидетельствует: «В середине 1941 года прибыли первые рабочие из Польши, Галиции и с Западной Украины. Их привезли в битком набитых товарных вагонах. Крупповские мастера гнали рабочих из вагонов ударами и пинками… Я своими глазами видел, как людей, еле державшихся на ногах, волокли работать».

Если рабочие, которых привозили с Запада в первые годы войны, получали трехразовое питание, безупречно чистое белье и даже возможность крутить романы с хорошенькими арийками, то теперь с этим было покончено. Первоначально называли причины идеологического характера. В нацистском представлении о порядке каждой этнической, расовой и национальной группе было отведено свое место. После того как новоприбывшие получали деревянные башмаки, одеяла со штемпелем, изображающим три крупповских кольца, и фирменную тюремную одежду (синюю в широкую желтую полоску), управление лагерей для иностранных рабочих передавало их заводской полиции, заводской охране или вспомогательной заводской полиции. А затем производилась сегрегеция. Евреи, стоявшие на самой низшей ступени, обязаны были носить желтые нашивки, а еврейским девушкам при первой возможности брили голову самым уродливым образом. Правда, такая возможность представлялась не всегда, поскольку это правило вступало в противоречие с другим принципом расовой нетерпимости: заставлять крупповских парикмахеров касаться еврейских голов значило покушаться на их арийские привилегии, а это вещь недопустимая. Следовательно, при отсутствии парикмахеров-иностранцев – никаких «фасонных стрижек».

Русские рабы носили на спинах белые буквы «SR» («Советская Россия»), а поляки – большое «Р». Другим рабочим из восточных областей предписывался синий прямоугольник с надписью «Ост», нашитый на правой стороне груди, а все остальные получали белые, синие, красные или зелено-белые повязки. Существовали и варианты. Заключенные, находившиеся непосредственно в ведении СС, например, имели на рукавах букву «О», то есть «остарбайтер», рабочий с Востока, но в 1944 году Гиммлер по непонятной причине издал указ, что ее следует заменить заплаткой, похожей на подсолнух. Пользоваться именами было запрещено – имя заменял номер, вышитый белыми нитками на одежде. Обезличение было полным. Так традиционное утверждение династии Круппов, что каждый рабочий ее заводов – это член единой, большой семьи, столкнулось с нацистской догмой. И догма победила – тем легче, что и она тоже отчасти содержалась в заветах Альфреда Великого. Как отмечал один из обозревателей, в Эссене было нечто, что сочеталось с нацистскими идеями создания Третьего рейха и обеспечения его живучести… Традиции фирмы «Крупп» и ее «социополитическая» позиция прекрасно вписывались в моральный климат «третьей империи».

Разбивка рабочих на этнические группы угождала вкусам идеологов нацизма, но для простых исполнителей она было слишком сложна; они предпочитали не вдаваться в тонкости, и на практике многие крупповские и эсэсовские стражники в 138 альфридовских лагерях не имели никакого представления, стерегут ли они привезенных сюда насильно украинцев, поляков и евреев или же это французские, голландские и бельгийские рабочие, которые приехали в Рур по доброй воле и были упрятаны за колючую проволоку уже после того, как их контракты продлили без их ведома и желания. Старые крупповцы не разбирались в повязках. После того как первое любопытство угасло, мастера, которым был поручен надзор за рабами, просто этим не интересовались. Их дело было заставлять работать. А все прочее разрешалось пожатием плеч или – если помеха становилась серьезной – крепким пинком.

К 1943 году те люди, которые гостеприимно встречали Константина Соссина-Арбатова четыре года назад, уже оставили всякие мысли не только о радушии – даже просто об индивидуальном отношении. Одно лишь число прибывающих сразило их. К перронам вокзала один за другим прибывали составы ржаво-красных битком набитых товарных вагонов, и управление лагерями захлебывалось в этом непрерывном человеческом потоке. Иностранцев было слишком много. Немецким они владели отвратительно и не понимали, чего от них хотят. И казалось, все они испускают невероятно стойкий гнилостный запах. За время пребывания в плену их кожа приобрела специфический сероватый оттенок, мертвенно-бледные лица были напряжены, они стояли столпившись, молча, с опущенными головами, как вьючные животные в ожидании погонщика. Так и было: когда из главного управления последовал приказ: «Заставьте их пошевеливаться!» – в ход были пущены кулаки, потом пинки и, наконец, дубинки и хлысты из крупповской стали. Одетые в форму конвойные постоянно нуждались в дубинках, как свидетельствует один достопамятный документ: