Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

В продолжение карнавала фокусники забавляют народ различными представлениями. Собачий балет, кукольная комедия, кабинет восковых статуй показываются на площадях. Балансеры, несгораемый человек и тому подобное иногда показывают свое искусство на театре. Ученые канарейки наиболее мне понравились. Тиролец под музыку заставляет их маршировать, берет ими бумажную крепость, из которой стреляют из пушек. Взяв крепость, расстреливают дезертира, который по учинении из пушечки выстрела падает мертвым; но когда тиролец положит его к себе на руку, канарейка вдруг вспорхнет и запоет. Удивительно, как столь малую птичку успевают приучить к повиновению и к различным движениям, не свойственным ее породе. Всего приятнее, когда они числом до тысячи все вместе поют под орган и умолкают вдруг, когда тиролец погрозит им тросточкой.

Удивительный подземный грот в Липцах, в 24 верстах от Триеста по дороге к Фиуму, возбудил во многих любопытство. Согласившись, наняли мы коляски и в числе одиннадцати человек рано утром отправились к гроту. Дорога сперва вела нас мимо загородных красивых домов, между приятными садами; но скоро принуждены мы были подыматься на высокую каменную гору, состоящую из плитника, совершенно голого. Солнце пекло, зной был несносный, шагом встащившись на вершину, мы остановились, дабы дать отдохнуть уставшим лошадям. Мы укрылись под тенью трех или четырех дерев, с нами были трубки и пиво. Отдых был приятнейший. Вид с горы вокруг представлял различные предметы. К востоку тянулся хребет гор, изредка поросший мелким лесом, почва земли близ нас состояла из бесплодного камня. Бедные жители сих гор имеют свое пропитание от продажи угольев; почему и называют их карбонариями (угольниками). К северу вдали виден был седой хребет Фриульских гор, также черных и нагих, какова и та, на которой мы находились. Близ Триеста часть моря, окруженного высокими скалами, от преломления солнечных лучей в спокойной воде блестела как зеркало. До деревни Безовицы не было никакого признаку обитаемости. Везде виден был голый камень, кремнистые скалы печально стояли посреди пустыни, мрачная тишина царствовала вокруг нас. Проехав Безовицы, я вдруг перенесся из ада в рай; тут взору моему представились плодоносные сады, прекрасные рощи и многочисленные, по зеленым лугам пасущиеся стада, и я, не скучая более палящим зноем, не приметил, как прекрасной аллеей приехал в Липцы, небольшое селение, очень красиво выстроенное. Напившись кофе и заказавши обед, мы с проводником пошли в грот.

На ровном, усыпанном множеством каменьев поле проводник показал нам глубокую яму, вокруг обросшую мелким кустарником и сухой травой. Один за одним начали мы спускаться в грот. Я спустился на несколько шагов вниз, и непроницаемый мрак принудил меня идти осторожнее; придерживаясь за неровности высунувшихся каменьев, я не прежде спускал ногу вниз, как ощупав место палкой. Слыша голоса, а не видя никого, боясь, чтобы сверху кто не поскользнулся и падением своим не увлек бы в пропасть меня и впереди идущих, с беспокойством начал я кликать товарищей. В сие время проводник зажег факел и вдруг разлился вокруг нас свет. С полчаса мы шли извилистыми переходами, стены пещеры то сближались, то распространялись столько, что пламя факела не освещало дальних углов. Наконец сошли мы на самый низ грота в глубину до 300 сажен, и зрелище чудное и великолепное поразило взоры наши. Стены грота, покрытые накипью окаменевшей воды, отражая огонь факела, горели ослепляющим, неподражаемым светом, только для мудрой руки природы возможным. Мы находились в кристальном подземном чертоге, великолепно освещенном. Своды грота, местами восходили до такой высоты, что свет не достигал оных; несколько не весьма толстых столбов из чистого хрусталя поддерживали всю тяжесть обширных сводов, с коих, как бы прилепленные к ним, висели другие столбы, угрожающие падением. Игра природы образовала на стенах многие фигуры, подобные бюстам, птицам и животным. Посреди грота куча каменьев, чистых и прозрачных, как стекло, походит на колоссальную статую, поставленную на круглом подножии. Сталактиты сии такой разливали свет, такими яркими горели огнями, что невозможно было долго на них смотреть. Холод и сырость, происходящие от капающей со сводов воды, были столь чувствительны, что мы скоро все передрогли и поспешили выйти из грота. Палящее солнце скоро потом принудило нас снять мундиры, и мы, пришед в трактир, снова искали прохлады, чтобы с удовольствием пообедать.

Когда намерение Наполеона лишить Бурбонов последнего трона ему удалось, тогда великодушный испанский народ, не могши перенести столь наглой обиды, именем короля Фердинанда VII решился с оружием в руках защищать свои права и свободу. Революция, жестокая по действиям, но справедливая по оскорблению, возбудила геройское мужество в душах благородных испанцев. По объявлении Иосифа Бонапарта королем Испанским не было уже сомнения, что Наполеон, уничтожая царство за царством, предположил покорить всю Европу. Император Австрийский, в обеспечение своей независимости, нашел необходимым составить сильное земское войско, которое в случае войны могло бы с пользой служить вместе с армией его. Дворянство, духовенство, купечество и народ не жалели пожертвований, ревностно и охотно исполняли волю своего императора. 18 июня 1808 года эрцгерцог Иоанн прибыл в Триест для формирования земского ополчения; Его Высочество удостоил посещением наши корабли и принят был с надлежащей сану его почестью.

Наполеон, не успев в одну кампанию покорить Испании, в марте месяце 1809 года требовал, чтобы австрийский император распустил свое земское войско, и военные громы раздались близ нас. При открытии военных действий австрийское оружие увенчано было блистательнейшим успехом. Эрцгерцог Иоанн при фонтане Фредо (что в Фриуле) разбил принца Евгения столь сильно, что французы до самого Адижа не могли ни на одной позиции остановиться. Жители Италии[118] с радостью приняли австрийские войска; не было сомнения, что королевство Итальянское в непродолжительном времени было бы освобождено; но судьба повелела иначе. Наполеоново счастье вскоре вознаградило ему сию потерю. Поспешно подкрепив отступившие в Баварию свои войска новыми корпусами, он разбил у Регенсбурга эрцгерцога Карла, главнокомандующего большой австрийской армией. Потеря Вены и отступление принца Иоанна из Италии в Венгрию было следствием несчастной битвы у помянутого города: 6 мая французы вступили в Триест с условием не требовать от города никакой контрибуции, кроме 800 порций в день; но едва австрийская армия несколько удалилась от Триеста, требования со дня на день начали увеличиваться: то нужно было несколько лошадей, то несколько бочек вина, то сухарей. Начали ходить полки, один другого хуже, солдаты оборванные, босиком и в ветошках, с одним ружьем на плече, требовали одежды. Когда граждане Триеста потеряли терпение, когда австрийские гражданские чиновники, остававшиеся в городе и утвержденные новым правительством в своих должностях, напомнили об условии, то французы сняли с себя личину и начали брать все силой. Во-первых, объявили, чтобы жители всякое оружие сдали в арсенал, и когда таким образом обеспечили себя от бунта, на первый раз потребовали только 50 000 флоринов, но не прошло дня, еще 100 000. Потом с оружием в руках обобрали в лавках сукно, полотно, канву и сапожный товар, собрали всех портных и сапожников и пока они не обмундировали двух полков, держали их под караулом в казарме. В прежнюю войну (1800 года) Массена придумал для скорейшего обмундирования солдат еще лучшее средство. Для какого-то торжества вход в маскарад позволен был без платы. Когда маскарадная зала наполнилась, гренадеры с примкнутыми штыками выгнали кавалеров вон из залы, а женщинам, вместо увеселения, предложили, снявши маски, заняться шитьем рубашек. Благородных дам, до тех пор не выпускали из залы, пока они вместо себя не представили служанок и несколько денег. Бедные женщины сидели в зале под караулом целую неделю, а после отосланы были мыть казармы… Каждый генерал, который приходил на короткое время в Триест, налагал контрибуцию для своего содержания. Один из генералов, взяв оную, пригласил австрийских чиновников к себе на обед; и когда после стола президент магистрата откланялся генералу, то на лестнице был остановлен адъютантом, который вручил ему счет с приказанием заплатить по оному за стол и угощение. Офицеры не уступали своим генералам, они брали у хозяев своих все, что им нравилось, иногда дарили его теми вещами, кои затруднительно было им взять с собой. Один офицер проходящей партии, увидев на балконе дам, вошел в дом и без обиняков сказал хозяину, что он любит хорошеньких женщин и потому у него ночует. Адвокат Розетти (хозяин дома) спросил у него билет на квартиру. «Что за билет? – отвечал француз. – Приготовь мне на шесть персон ужин и чтоб было шампанское и бургундское». На другое утро французский офицер, взяв несколько белья, уложил в свой чемодан, надел новые хозяйские сапоги, а свои, изношенные, в знак дружбы, подарил адвокату.