История Тома Джонса, найденыша - Генри Филдинг

Олверти был очень взволнован этой речью, но выслушал ее, по-видимому, без гнева, потому что, помолчав немного, он с чувством пожал руку миссис Миллер и сказал:

— Полно, сударыня, поговорим теперь о вашей дочери. Я не могу порицать вас за то, что вы радуетесь этой свадьбе, сулящей ей много хорошего, но все эти выгоды в значительной степени зависят от примирения с отцом. Я хорошо знаю мистера Найтингейла: когда-то я имел с ним дела; я побываю у него и постараюсь помочь вам в этом деле. Он, мне кажется, человек очень корыстный, но так как ваш зять — его единственный сын и дело сделано бесповоротно, то, может быть, его удастся образумить. Я обещаю вам сделать все, что в моих силах.

Миссис Миллер долго благодарила мистера Олверти за его великодушное предложение и воспользовалась этим случаем, чтобы снова выразить признательность Джонсу, «которому, — сказала она, — я обязана тем, сэр, что имею повод причинить вам это беспокойство». Олверти мягко ее остановил; но он был слишком добрый человек, чтобы серьезно обидеться за это проявление благородного чувства, одушевлявшего миссис Миллер; может быть, даже, если бы не принесенное Блайфилом известие, подогревшее его прежний гнев на Джонса, он и смягчился бы к своему воспитаннику, выслушав рассказ о поступке, который сама злоба не могла бы истолковать в дурную сторону.

Беседа мистера Олверти и миссис Миллер, продолжавшаяся более часа, была прервана приходом Блайфила в сопровождении уже известного мистера Даулинга, стряпчего, сделавшегося теперь большим любимцем мистера Блайфила. По желанию племянника, мистер Олверти назначил его своим управителем и рекомендовал также мистеру Вестерну, который обещал предоставить стряпчему и у себя ту же должность, как только она освободится, а тем временем поручил ему в Лондоне произвести взыскание по одной закладной.

Это дело главным образом и привело мистера Даулинга в столицу; он воспользовался этим случаем, чтобы доставить деньги мистеру Олверти и доложить ему о некоторых других делах; но так как они слишком прозаичны, чтобы найти место в этой истории, то предоставим их дяде, племяннику и их поверенному, а сами обратимся к другим предметам.

Глава VIII,

содержания разнообразного

Прежде чем вернуться к мистеру Джонсу, бросим взгляд на Софью.

Хотя с помощью лести, описанной нами выше, ей и удалось привести тетку в отличное расположение духа, но умерить рвение последней выдать ее замуж за лорда Фелламара было Софье не по силам. Рвение это еще больше подогрела леди Белластон, сказавшая, что из поведения Софьи и ее обращения с лордом она совершенно убедилась в недопустимости никаких отсрочек и что единственный способ достигнуть успеха — это сыграть свадьбу как можно скорее, — так, чтобы племянница миссис Вестерн не успела опомниться и принуждена была дать согласие, не соображая хорошенько, что она делает; так, говорила леди, совершается половина браков в светском обществе. Утверждение, по-видимому, правильное и хорошо объясняющее нежные отношения между счастливыми супругами нашего времени.

Подобный же намек леди сделала лорду Фелламару. И миссис Вестерн, и лорд приняли совет ее с такой готовностью, что миссис Вестерн, по просьбе лорда, назначила на следующий же день свидание молодых людей. Тетка объявила об этом Софье таким резким и решительным тоном, что та, испробовав — без малейшего успеха — все возражения, какие только могла придумать, вынуждена была наконец проявить высшее доказательство покорности, на какое способна девушка, и согласилась принять лорда.

Так как разговоры подобного рода не могут представлять большой занимательности, то на нас не посетуют, если мы не передадим всего, что произошло на этом свидании; скажем только, что после многих уверений его светлости в чистейшей и пламеннейшей любви Софья, сидевшая молча и сгорая со стыда, собрала наконец все свои силы и тихим, дрожащим голосом сказала;

— Вы должны сами сознавать, милорд, совместимо ли ваше прежнее обхождение со мной с вашими теперешними уверениями?

— Неужели нет никакого способа загладить минуту безумия? Ведь поступок мой, кажется, ясно доказывает, что страсть лишила меня рассудка.

— Я думаю, милорд, что вы можете мне дать доказательство приязни, которую я охотно бы поощрила и за которую была бы более признательна.

— Назовите его, сударыня, — с жаром сказал лорд.

— Милорд, — отвечала Софья, рассматривая свой веер, — я уверена, что вы не можете не сознавать, как тяжела мне ваша притворная страсть.

— Как можете вы быть настолько жестоки, чтобы называть ее притворной?

— Да, милорд, все уверения в любви, обращаемые к человеку, которого преследуешь, — лишь оскорбительное притворство. А вы жестоко преследуете меня своими домогательствами; больше того: вы самым недостойным образом злоупотребляете моим несчастным положением.

— Прекрасная, обожаемая очаровательница, не обвиняйте меня в недостойных поступках, когда, напротив, все помыслы мои направлены к ограждению вашей чести и ваших интересов и когда у меня одно только желание, одна надежда — повергнуть к ногам вашим мое имя, мою честь, мое богатство и все, чем я владею.

— Милорд, именно это богатство и эти почести дают вам преимущество, которым вы так недостойно пользуетесь. Они-то и соблазнили моих родных, но я к ним совершенно равнодушна. Если вашей светлости угодно заслужить мою благодарность, то для этого есть одно только средство.

— Простите, божественная, такого средства нет. Все, что я могу для вас сделать, составляет мой долг и настолько мне приятно, что о благодарности с вашей стороны не может быть и речи.

— Повторяю, милорд, — продолжала Софья, — вы заслужите мою благодарность, самое лестное мнение о вас, самые лучшие пожелания — и это не будет стоить вам никакого труда, потому что человеку великодушному легко исполнить мою просьбу. Позвольте же мне просить вас прекратить ваши домогательства, которые все равно ни к чему не приведут. Столько же ради вас, как и ради себя, я молю вас об этой милости; ведь вы слишком благородны, чтобы вам доставляло удовольствие терзать несчастную женщину. Чего, кроме неприятностей, можете ожидать вы, упорствуя в своем намерении, когда, клянусь честью, клянусь жизнью, никакие муки не заставят меня уступить вам.

В ответ на это лорд глубоко вздохнул и сказал;

— Неужели я так несчастлив, сударыня, что навлек на себя ваши презрение и неприязнь? Или — извините меня, если я выскажу подозрение, что тут замешан другой…

Он остановился в нерешительности, и Софья с некоторым раздражением отвечала:

— Милорд, я не обязана давать вам отчет о причинах моих поступков. Я очень признательна вашей светлости за великодушное предложение, которым вы меня почтили, — я его не заслужила и на него не рассчитывала; но надеюсь, милорд, вы не станете спрашивать меня о причинах, когда я скажу, что не могу его принять.

Лорд Фелламар отвечал на это пространным излиянием, довольно неудобопонятным и плохо согласуемым со здравым смыслом и грамматикой; свою высокопарную речь он заключил словами: если она уже обещала другому джентльмену, то, как это ему ни тяжело, он считает долгом чести отказаться от своего намерения. Вероятно, милорд сделал слишком сильное ударение на слове «джентльмену», иначе мы не в состоянии объяснить негодование Софьи, которая в своем ответе с силой дала почувствовать, насколько она оскорблена.

В тот момент, когда она отвечала лорду Фелламару так мало ей свойственным повышенным тоном, в комнату вошла миссис Вестерн, вся красная, со сверкающими глазами.

— Мне стыдно, милорд. — сказала она, — за оказанный вам прием. Могу уверить вашу светлость, что все мы польщены сделанным вами предложением. А вам, мисс Вестерн, я должна сказать, что родные ваши ожидают от вас другого поведения.

Тут милорд вступился за молодую девушку, но безуспешно: тетка не умолкала, пока Софья не вынула носовой платок, не бросилась в кресло и громко не разрыдалась.

Остальная часть разговора между миссис Вестерн и его светлостью состояла с его стороны в горьких жалобах, а с ее — в горячих уверениях, что племянница должна согласиться и непременно согласится на все его желания.

— Изволите видеть, милорд, — говорила тетка, — она получила нелепое воспитание, не соответствующее ни ее состоянию, ни происхождению. Во всем виноват, с прискорбием должна сказать, ее отец. У девчонки глупые деревенские понятия насчет стыдливости. Ничего больше, милорд, даю вам слово. Я глубоко убеждена, что от природы она не глупа и ее нетрудно будет образумить.

Все это было сказано уже в отсутствие Софьи, которая незадолго перед этим оставила комнату в таком гневе, какого она еще никогда не испытывала, а его светлость простился, рассыпаясь в благодарностях миссис Вестерн, которая его горячо ободряла, и клянясь, что ничто в мире не может поколебать его страсти и верности своей избраннице.