Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Страшно тяжелые времена настали для рабочих. Осенью 1798 г. жалуются они, что им 2 месяца уже не выдают жалованья, и хотя год урожайный, все равно они не могут достать нужных продуктов, кредит становится труден, одежда продана и т. д. Со своей стороны, и дирекция уже подтверждает [260], что рабочие действительно находятся в крайнем затруднении, что нечем уплачивать им жалованье, что ждать более нет возможности. Министерство тем не менее ничего не прислало, ни в виде обычной субсидии на покрытие расходов, ни в виде уплаты за правительственные закупки. Рабочие стали приходить в отчаяние, и часть их подала в резком тоне составленную петицию, правда, не в министерство, а только своей дирекции, хотя дирекция была тут вполне бессильна. Бумага была переслана в министерство, и министр внутренних дел (François de Neufchâteau) прислал в ответ весьма строгий выговор [261]. Он писал, что эта петиция обличает в авторах «проекты, противные доброму порядку и гармонии», и указывал, что хотя правительство обходится с Севрским заведением лучше, чем с другими мануфактурами, но именно севрские рабочие всегда первые жалуются. Он пишет, что не винит всех рабочих, но лишь некоторых, подписи которых встречает под петициями уже несколько раз. Если есть недовольные, они могут уйти, но тот, кто захочет «какими бы то ни было средствами» распространять свое недовольство среди товарищей и побуждать также и их к уходу, подвергнется законной ответственности. «Каждый волен распоряжаться своим талантом и своею личностью, но всякое покушение против общественного порядка должно быть строго подавлено». Этот той в отношении ко всякому признаку раздражения среди рабочих характерен для правительства эпохи Директории.

Кроме резкого прошения (текст которого в бумагах не сохранился), имело место в эту бедственную зиму 1798 г. еще одно проявление отчаяния рабочих. 27 ноября (1798 г.) рабочие одной из мастерских Севрской мануфактуры с бранью, криком, упреками обратились к одному из двух директоров (Salmon), требуя уплаты жалованья. Директор, который сам писал в министерство о совершенно отчаянном положении рабочих, плакал перед ними, но, конечно, ничего поделать не мог. Об этом инциденте в министерство донес посторонний мануфактуре правительственный чиновник [262], которого больше всего заинтересовала тут «слабость» директора. Эту вспышку удалось замять и оставить без последствий, и, по-видимому, сама дирекция мануфактуры желала так поступить.

6

Голод свирепствовал на мануфактуре все больше и больше, месяц шел за месяцем, а правительство почти ничего не присылало. Дирекция имела в начале 1799 г. в кассе ничтожную сумму в 1200 франков, причем эти деньги необходимы были на самые неотложные расходы (вроде закупки материалов, непосредственно необходимых для продолжения работ), и из них-то пришлось ассигновать 600 франков в помощь рабочим [263], уже 5 месяцев не получавшим жалованья. Конечно, эта сумма была каплей в море; без присылки денег из Парижа все равно существовать нельзя было. В марте 1799 г. рабочие обратились к самой Директории Французской республики с мольбой об уплате должного им за 5 месяцев жалованья [264]. Они пишут, что нельзя изобразить их нищету. Нет одежды, кредит истощен, если Директория сейчас же не поможет, то они, рабочие, погибнут с женами и детьми. Одновременно рабочие послали петицию такого же содержания и министру внутренних дел. Но если им и присылали время от времени кое-что, то все равно задержки постоянно вновь повторялись. Спустя несколько недель (20 апреля 1799 г.) администрация мануфактуры в таких же терминах просит министра помочь несчастным рабочим: «У нас не хватает выражений, чтобы описать вам нищету, отчаяние, безутешное положение всех рабочих, большая часть которых абсолютно нуждается в средствах существования, в хлебе… сжальтесь, гражданин министр, над всеми нашими бедами и страданиями, мы вас умоляем». По словам дирекции, заведение близко к полной гибели, «и, конечно, мануфактура никогда не переживала более тяжелого кризиса» [265]. Так как и это напоминание не имело успеха, то в начало июня (1799 г.) рабочие снова обращаются к министру внутренних дел, умоляя помочь им. Они напоминают, что им уже 6 месяцев ничего не платят, они совершенно не знают, где им найти все нужное для жизни; нужда гнетет их самая крайняя, они доведены до необходимости просить милостыню [266]; они говорят, что откладывать присылку помощи нельзя, если не хотят, чтобы все погибли: на министра (François de Neufchâteau), «друга искусств и несчастных артистов», они возлагают все свои надежды, — факты, приведенные в этом прошении, официально подтверждает и bureau des arts, сделавшее соответственный доклад министру [267]. Бюро, признавая отчаянное положение рабочих, большая часть которых — семейные люди, напоминает тем не менее, что скудость фондов, предоставленных в распоряжение министра, не позволяла ему до сих пор существенно облегчить нищету рабочих. Бюро нерешительно предлагает, нельзя ли основать для более успешной продажи севрских произведений специальный магазин, хотя уже было депо в это время, которое ничего не продавало. Как бы чувствуя всю безнадежность своего предложения, бюро утешается тем, что недостаток сбыта «общий всем мануфактурам, выделывающим фарфор, и это положение вещей, вероятно, изменится только в ту эпоху, когда мир, восстановив коммерческие сношения, даст место сделкам с заграницей». Видя, что министерство ровно ничего не сделало для них, рабочие обратились с новой петицией [268] в Совет пятисот, указывая снова и снова на ужасающее свое положение, на то, что они с семьями умирают от истощения, что уже 7 месяцев им ничего не платят; Совет пятисот предложил Директории уплатить рабочим из остатков прежде ассигнованной суммы в 100 тысяч франков. Бросаясь во все стороны, рабочие спустя месяц обращаются к Директории [269] республики, посылают к ней депутацию, прося спасти их от голода. Министру докладывали даже, что «в мастерских царит глухое брожение» [270], но и это не заставило министерство усилить энергию в поисках за деньгами и не побудило ни Директорию, ни министра исполнить предложение Совета пятисот, так и оставшееся мертвой буквой.

Вместо с тем Директория, доживавшая свои последние дни, хотела по возможности помочь рабочим не только национальных, но и частных мануфактур, особенно ввиду предстоящего наступления холодного времени года; соображения при этом были, разумеется, чисто полицейские [271]; заботились об обеспечении спокойствия. Действительно, торгово-промышленный кризис летом и осенью 1799 г. был всеобщим. Министр полиции даже склонен был приписывать появление массы безработных не только экономическим причинам, но и проискам врагов республики и, признавая ужасающее положение рабочего класса, изыскивал наиболее целесообразный способ, как распределить скудные средства, отпущенные Директорией на поддержание промышленности [272]. Общий застой в делах, прекращение торговли с заграницей, полнейший ее упадок внутри страны, затруднения в денежном обращении — таковы были признанные современниками явления, характерные для экономической жизни страны осенью 1799 г. [273]. Что касается именно национальных мануфактур, то Директория в принципе была за возможную поддержку их между прочим и потому, что они в ее глазах являлись «прибежищем для национальной промышленности в эти трудные времена, которые не позволяют ей развиваться с успехом в частных мануфактурах», и содержать их представлялось нужным даже с жертвами, ибо они «дают рабочему классу средства работы и существования» [274] Но, признавая все это в теории, Директория была не в состоянии добыть для национальных мануфактур нужные средства, и безвыходное положение вещей продолжалось. Когда министр внутренних дел посетил Севрскую мануфактуру, рабочая делегация из представителей всех мастерских подала ему новую петицию, где говорят об утешительном для них значении его визита и во имя присущих министру внутренних дел гуманности и справедливости просят его помочь их беде [275]. Они указывали при этом на «наилучшие обещания», которые им делались, и, несмотря на которые, они даже не знают, когда им уплатят и сколько они получат. Министр ровно ничего не сделал для них и на этот раз, но изъявил дирекции полное неудовольствие, усмотрев признаки какой-то будто бы существующей на мануфактуре организации среди рабочих, вследствие того что петиция была ему подана выбранной специально для этой цели делегацией. «Я должен был быть удивлен, — писал он дирекции [276], — увидев под их петицией небольшое число подписавших, которые приняли название комиссии, выбранной мануфактурой (подчеркнуто в подлинном тексте — Е. Т. ). Не может и не должно существовать в заведении, хорошо управляемом, другой власти, кроме администрации, им управляющей, и индивидуумы, которые там работают, не могут образовывать какую бы то ни было корпорацию или комиссию». Министр прощает нарушение этого принципа ввиду тяжелых обстоятельств, но выражает вместе с тем уверенность, что дирекция обнаружит впредь твердость в соблюдении правил; он надеется также, что севрские рабочие не впадут в рецидив [277] и будут впредь исключительно заниматься своей работой, а заботу о своих интересах возложат на справедливость правительства и усердие дирекции. Министр приказывает, чтобы прошения направлялись от рабочих через начальников мастерских к дирекции, а от дирекции уже к нему, министру. Кроме этого выговора, мануфактура из министерства не получила ничего.