Адмирал Колчак, верховный правитель России - Павел Зырянов

По сравнению с весной или даже летом, партизанские отряды теперь были вооружены гораздо лучше. У них появились не только пулемёты, но и артиллерия. Некоторые большие отряды стали превращаться в своеобразные армии. Одна из них, Кравченко и Щетинкина, с лета прочно осевших в Минусинском уезде Енисейской губернии, имела два орудия, 25 пулемётов, 1,5 тысячи конницы и восемь тысяч пехоты. В Алтайской губернии армия Е. М. Мамонтова, после перехода на её сторону двух полков правительственных войск, достигла (к началу декабря) 20 тысяч человек.[1345] Сохранялся, однако, прежний принцип организации партизанских частей: хорошо вооружённый основной отряд (конный) и масса мобилизованных с дробовиками и пиками. Именно эти последние шли на неприятельские пулемёты и давили их своей массой. Первые же – преследовали уходящего противника или сами убегали от него, бросив своё воинство с дробовиками и пиками.

Алтай в это время стал одним из главных очагов партизанского движения. Здесь случались настоящие крестьянские восстания, хотя, казалось бы, правительство уже ничем не досаждало – ни мобилизациями, ни изъятием самогонных аппаратов. Но много жалоб было на сельскую милицию, сильно распущенную, которую В. Н. Пепеляев, занимая пост министра внутренних дел, так и не сумел дисциплинировать. А кроме того, злонамеренно был пущен слух, будто правительство постановило, ввиду приближения красных, перепахать озими. И даже показывали текст сфабрикованного приказа. Всё это мгновенно распространилось и привело население в крайнее возбуждение. Правительственная пропаганда была удручающе слаба, и военные обозреватели отмечали, что «об аграрной политике власти деревне ничего не известно, и если что крестьяне о ней знают, то только в злостном изложении большевиков».[1346]

Кроме армии Мамонтова, в Алтайской губернии действовало много других партизанских отрядов и мелких банд. Особой жестокостью отличался отряд Г. Ф. Рогова. В одном из большевистских документов говорится, что ядро этого отряда – анархисты, «бежавшие из тюрем уголовные и разная авантюрная публика». «За этим отрядом, – писал автор документа, член Сибревкома В. М. Косарев, – числится немало грехов. Они изрядно грабили, пьянствовали, разрушали церкви, одевали парчой своих лошадей, шили из поповских риз штаны, кисеты и прочее, причём уверяли, что крестьяне не только не протестовали, но „сами“ помогали разрушать церкви». Взяв город Кузнецк, роговцы сожгли все церкви, ограбили население и убили до 400 человек (главным образом, видимо, из числа духовенства и интеллигенции).[1347] В другом сибирском городе, Щегловске (ныне Кемерово), они вывели причт из церкви, обложили церковными книгами и заживо сожгли.[1348] Первое время большевики снисходительно относились к Рогову, говорили о его заслугах. Но Рогов не ужился и с ними, поскольку был убежденным сторонником полного безвластия. Новая власть приложила немало усилий, чтобы обуздать разгулявшуюся в Сибири «атаманщину».

А тогда, при Колчаке, большевистское подполье деятельно её поддерживало. И не надо думать, что участвовавшие в партизанском движении большевики были «добрее» и «милосерднее». У них, возможно, было меньше «излишеств» (штаны из риз не шили), но суть партизанщины оставалась такой же (грабёж, мобилизации, расстрелы).

Вскоре после окончания Гражданской войны в Сибири к суду был привлечён красный партизан М. X. Перевалов, совершивший уже в советское время ряд убийств в порядке самосуда. На суде он оправдывался: «Я – зверь, я привык к трупам, я тащил их за собой все эти годы. Я убивал за Советы, мысль о смерти стала привычной – всё равно умирать».[1349]

21 ноября в разговоре по прямому проводу с верховным правителем Вологодский заявил о своей «готовности уступить свой пост более волевому и активному лицу». Колчак ответил, что он считает необходимым «призвать на пост председателя Совета министров В. Н. Пепеляева» и поручить ему составить «солидарный кабинет».[1350]

На следующий день состоялся разговор с Пепеляевым. Кандидат на пост премьера начал говорить о тяжести положения, в котором находится государство. Колчак ответил, что это ему известно лучше, чем кому-либо. «Основной причиной неудовлетворительного внутреннего управления, – сказал он, – является беззаконная деятельность низших агентов власти, как военных, так и гражданских. Деятельность начальников уездных милиций, отрядов особого назначения, всякого рода комендантов, начальников отдельных отрядов представляет собою сплошное преступление. Всё это усугубляется деятельностью военных частей польских и чешских, ничего не признающих и стоящих вне всякого закона. Приходится иметь дело с глубоко развращённым контингентом служащих, преследующих только личные интересы, игнорирующих всякие понятия о служебном долге и дисциплине. Такова среда, в которой приходится работать, но эту работу продолжать необходимо, как ни тяжело положение».

Пепеляев коротко изложил свою программу: «…проникновение в народ, сближение с оппозицией, объединение здоровых сил страны; решительное выступление на путь законности и борьбы с произволом, сокращение ведомств; расширение прав Государственного земского совещания; попытка сближения с чехами».

Адмирал поинтересовался, о каком расширении прав Земского совещания идёт речь. Относительно же чехов сказал, что они сами не желают сближения, и веско поставил вопрос о сближении с Японией, «которая одна в состоянии помочь нам реальной силой по охране железной дороги, которую чехи оставляют».[1351] Это было первое подобное заявление Колчака относительно Японии. Хотя разочарование в западных союзниках у него возникло ещё до омской эвакуации. Потом оно окрепло после бесчинств, устроенных чехами на железной дороге, и известий о выступлении английского премьера Д. Ллойд-Джорджа в палате общин, где он заявил, что поддержка антибольшевистских армий стоит больших денег и затруднительна для казны, а потому пора выходить из «этого хаоса».[1352] Вскоре после этого Нокс был отозван из России. Японцы же оказали помощь в подавлении мятежа Гайды, и Колчак оценил этот жест.

Пепеляев поспешил оговориться, что в вопросе о расширении прав Государственного земского совещания он не проявляет «торопливости и нервности». И добавил: «Сближение с Японией я вообще считаю давнишним лозунгом и одобряю его; не упомянул лишь потому, что он мною подразумевался. Я не буду увлекаться призраком сближения с чехами, но сейчас здесь это не считают призраком, и, может быть, на наше счастье, удастся сломать лёд». Министр также выразил пожелание о скорой встрече – в поезде верховного правителя или в Иркутске.