Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

С извечным этим вопросом, как всегда безответным, Орр добрался наконец до своих обветшалых хором на Корбетт-авеню.

Прежде чем подняться к себе, он заглянул в полуподвал к М. Аренсу, управляющему, чтобы одолжить проигрыватель. Пришлось согласиться заодно и на чашку особого чая, который Мэнни всегда заваривал специально для Орра, так как тот не курил и даже дыма не мог переносить без кашля. Потрепались малость о событиях в мире, спортивные шоу в колизее Мэнни не посещал, зато, оставаясь дома, каждый день упивался цемирплановскими детскими телепрограммами для приготовишек. «Этот кукольный крокодил, Дуби-Ду, это, скажу я тебе, нечто особое, что-то с чем-то!» — поделился он своими восторгами. Случались, увы, в беседе и досадные провалы — отражение прорех в сознании Мэнни, результата многолетнего воздействия на его мозг самых невероятных химических соединений. И все равно в этом грязном подвале царили мир и подлинное спокойствие, и под слабым воздействием конопляного чая Орр смог здесь по-настоящему расслабиться.

В конце концов он все же утащил проигрыватель к себе наверх и в пустынной запущенной гостиной воткнул штепсель в розетку. Поставив пластинку на диск, Орр не сразу опустил иглу звукоснимателя. Для чего все это? Чего, собственно, он хочет?

Неизвестно. Может быть, помощи. Ладно уж, что приходит, то и должно быть принято, как сказал Тьюа’к Эннби Эннби.

Позволив игле аккуратно коснуться первой дорожки, Орр устроился на пыльном полу рядом с проигрывателем.

Ответь, тебе нужен хоть кто-нибудь?

Да, ведь я должен кого-то любить.

Старый аппарат отличался потрясной механикой — когда пластинка кончалась, замирал на мгновение, тихо шурша, затем с негромким клацаньем сам возвращал иглу на начало.

Все у меня будет в полном ажуре,

Если друзья мне чуток пособят.

На одиннадцатом повторе Джордж незаметно для самого себя уснул.

Пробудившись в большой сумеречной гостиной, Хитер сперва растерялась — где это она на Земле? И на Земле ли?

Снова задремала, отключилась, сидя на полу спиной к пианино. Это все действие дешевой марихуаны, всегда от нее Хитер тупеет и становится сонливой. Но иначе ведь обидишь отказом Мэнни, этого старого доброго недоумка. Развалившись на полу точно ободранный кот, Джордж дрыхнул у самого проигрывателя, игла которого продолжала медленно пропиливать битловскую «А друзья мне чуток пособят» как бы в надежде разведать, не записано ли что еще интересного на обороте. Хитер выдернула штепсель, оборвав мелодию на самом начале припева. Джордж даже не шелохнулся — он крепко спал, приоткрыв рот. Забавно, что оба они вырубились, слушая музыку. Хитер размяла затекшие ноги и отправилась на кухню проверить, чем предстоит питаться сегодня.

Ох, ради всего святого, снова свиная печень! Но ведь это единственное приличное по калориям и весу из того, чем можно разжиться на три мясных талона — ей же самой посчастливилось раздобыть эту гадость вчера в продцентре. Ну что ж, если нарезать потоньше, поперчить, посолить покруче да пожарить с лучком — эх-ма! А, к чертям свинячьим, она так голодна сейчас, что готова жрать эту свиную требуху даже сырой, а Джордж и вовсе в еде непривередлив. Одинаково нахваливает и приличную жратву, и поганую свиную печенку. Хвала Всевышнему, сотворившему на земле все благое, включая и покладистых мужиков!

Приводя в порядок кухонный стол, выкладывая затем на него пару картофелин и полкабачка — будущий скромный гарнир, — Хитер время от времени замирала, похоже, ей все-таки нездоровилось. Что-то непонятное творилось с котелком, какая-то непонятная дезориентация во времени и пространстве. Все, видать, от вчерашней дозы да долгого сна в неудобной позе.

Вошел Джордж — взъерошенный и в замызганной рубахе. Уставился на нее.

— Ну, с добрым утром, что ли! — чуть ворчливо бросила Хитер.

А он все молчал и бессмысленно лыбился, излучая столь чистую и неподдельную радость, что у Хитер вдруг зашлось сердце. И отошло. В жизни ей не делали лучшего комплимента — такой кайф, причиной которому она сама, повергал в замешательство, бросил в краску.

— Женушка моя обожаемая, — выдохнул Джордж и взял Хитер за руки. Взглянув на них с обеих сторон, он прижал ладони любимой к своим щекам. — Тебе следовало быть темнее.

К своему ужасу, Хитер заметила слезы на ресницах мужа. В этот миг — и только на миг — она поняла, что имеет в виду Джордж, вспомнила все до последней мелочи: и настоящий цвет своей кожи, и ночную тишину в лесном бунгало, и заполошный ручей по соседству, и остальное — все как фотоблицем озарилось. Но сейчас ее внимание и забота целиком принадлежали мужу, да и так были нужны ему. И Хитер крепко обняла Джорджа. И все забыла.

— Ты устал, — нежно шептала она, — ты не в себе, ты уснул прямо на полу. А все этот ублюдок Хабер, будь он неладен! Не ходи больше к нему, что угодно, только не это! И неважно, что он там предпримет, мы вытащим его на публичный процесс, подадим кучу апелляций, оповестим прессу. Пусть Хабер получает свой ордер на принудиловку, на чертову полиблу, пусть даже добьется отправки в Линнтон — вытащу тебя и оттуда. Нельзя больше ходить к нему, ты просто убьешь себя этим.

— Ничто мне не угрожает, успокойся, — сказал Орр со сдавленным горловым смешком, едва ли не всхлипом. — Хаберу со мной не справиться, во всяком случае, пока друзья могут мне хоть чуток пособить. Я вернусь, и все это вскоре закончится. Навсегда. Беспокоиться не о чем, видишь, я ничуть не тревожусь — не переживай же и ты…

Они приникли друг к другу всем телом и замерли в полном и абсолютном единении — под брюзгливое шкворчанье лука и ливера на сковороде.

— Я тоже отключилась на полу, — призналась Хитер куда-то в шею мужу. — От перепечатывания всех этих тупых бумажек старика Ратти у меня вроде как крыша слегка поехала. А ты молодчина, купил потрясную пластинку, обожаю «Битлз», тащусь с самого детства, но теперь по государственному радио их больше не передают.

— Мне подарили… — начал было Джордж, но в сковороде ахнуло, и Хитер бросилась на спасение их запоздалого завтрака.

За трапезой Джордж как-то странно посматривал на нее, она отвечала спокойным ласковым взглядом. Женаты они были уже полных семь месяцев, но по-прежнему, пренебрегая внешним миром, трепались лишь о милых пустячках, понятных только им двоим. Вымыв посуду, они отправились в