Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

— Над нами или над судьбами вселенных, а мы так, песчинки, попавшие в часовой механизм, или…

— Или дрожжевые грибки — в молоко!

— Это зверски тонко, — не мог не признать я совершенно искренне. Очень четко придуманный ею образ ложился на общую картину случившегося.

Случайно мы с Тархановым оказались втянуты в историю тем ярким новогодним утром или некая сила сознательно избрала нас для особой миссии — дело темное. Но вполне очевидно — с того момента, как прозвучал первый выстрел на перевале, «молоко“ начало превращаться в какой–то другой продукт.

И пока ехали до самого этого привала, с помощью Майи я восстанавливал и выстраивал заново всю цепочку событий в свете приоткрывшейся нам истины. Как дети, выкладывающие мозаику, мы веселились и радовались, если удавалось приспособить к месту вроде бы незначительный с виду факт, найти аналогию между событиями, якобы только что не имевшими между собой никакой связи.

И попутно начали, тоже вроде бы в шутку, придумывать характер и облик того, кто руководил нашими судьбами и вообще событиями мировой истории все последнее время. Но это, конечно, был уже чистый цирк, способ и повод уйти от пугающей серьезности фактов.

А вот сейчас вдруг, как–то враз, меня осенило. Не треп у нас с ней происходил, не досужие фантазии от скуки. Так оно все и обстоит на самом деле.

Строго в рамках уже намеченной гипотезы исследования. Спорить с тем, что двойники наши (или аналоги, как угодно) имели место, было глупо. Поскольку существует параллельный мир, а он существует, что подтверждается теорией Маштакова, двумя умозрительными (или — нет?) проникновениями туда Тарханова и нынешним полноразмерным экспериментом, в ходе которого мы стали обладателями действующих образцов чужой техники, обмундирования, продовольствия, прессы и всего такого прочего.

Включая сначала какое–то время живого, а потом сразу мертвого Руслана Гериева с его «Военным билетом“, обретались там и капитан Ляхов за компанию с майором Тархановым. И чеченец меня там видел, и неведомый израильский газетчик факт боя подтвердил. Да ведь я и сам все это понимал практически с самого начала. И даже вслух и Сергею, и Розенцвейгу почти впрямую это говорил. Мол, и интуиция у меня появилась, которой раньше не было, и вспоминаем мы то и дело что–то из не нашей истории, включая никому не известную, никогда не бывшую «Вторую мировую войну“, и, похоже, даже как–то на внешние по отношению к нам события воздействовать можем.

Тарханов, к примеру, сам признался, что Татьяну свою то ли случайно встретил, то ли как бы воображением визуализировал и материализовал…

Говорили, говорили мы об этом, еще прошлой зимой в Москве с Сергеем говорили, а вот последние сутки словно память отшибло. Будто враз все ранее случившееся ушло куда–то, растворилось, подобно забытому через секунду после пробуждения сну.

Отчего я так Майиной газетке поразился, будто откровение какое на меня снизошло, а потом вдруг фантазировать начал, как пацан бессмысленный?»

Ляхов действительно чувствовал себя не то ошеломленным (в буквальном смысле слова — ударенным мечом или булавой по шлему), не то контуженым. Медленно выплывающим из тумана полубеспамятства.

Никаким механическим воздействиям он за последние сутки не подвергался, химическим, пожалуй, тоже. Кроме определенной дозы спиртного. Но ведь давно известно: алкоголь в умеренных дозах полезен в любых количествах. И скорее способствует обострению мысли, чем наоборот.

Кстати — его собутыльники никаких неприятных или странных ощущений вроде бы не испытывали. Хотя — кто их тестировал? Если человек сохраняет способность без промаха бить из автомата и вести машину — это еще не значит, что он полностью здоров и адекватен. Тогда, может быть, воздействие пресловутого хронополя? В сочетании со ставшими ему вдруг известными фактами?

Конкретно предположим — никуда их двойники не аннигилировали. Те самые Тарханов и Ляхов, жившие и служившие в ином измерении, на самом деле полностью наложились на своих аналогов здесь (или — там) под воздействием пространственно–временного совпадения плюс удара посредством «Гнева Аллаха». Как там в физике или математике это называется, конгруэнция[107]?

«А уж отчего ведущими в данном гибриде стали именно наши, а не их личности… Это к Маштакову вопрос, не ко мне. Или психика наша с Сергеем оказалась сильнее, или просто таковы свойства хронополя, что реципиентами оказались именно мы. В случае если бы наоборот, данный вопрос задавал бы просто другой Вадим Ляхов в своем коммунистическом мире другому Тарханову. А меня бы это никаким краем не интересовало, как не интересуют мои проблемы моего нерожденного младшего брата».

Вадим почувствовал, что его заносит слишком уж далеко.

То есть думать о подобных парадоксах естествознания можно, но следует либо не придавать им самодовлеющего[108] значения, либо заниматься оными в келье православного схимника или в буддийском монастыре. В реальном же мире нужно просто жить и исполнять свои обязанности. Кем бы тебе ни довелось быть в предыдущей или в параллельной реинкарнации.

Утомленный собственными мудрствованиями, Вадим посмотрел на светящийся циферблат армейского «Павла Буре».

Срок его караула заканчивался, два часа пролетели совершенно незаметно, разве только ноги затекли и спина замерзла.

Увлеченный трансцендентного[109] плана теориями, он, грубо нарушив устав, не удосужился хоть раз обойти по периметру вверенную территорию. Но все равно ведь ничего за это время не случилось, и свободно можно позволить себе еще пару глотков из фляжки. Исключительно для поддержания физического и нравственного здоровья.

Пора было будить Сергея, а зачем, собственно? Сна ни в одном глазу, минут через сорок начнет рассветать, так чего же не дотянуть до утра? Пока дровишек подсобрать, костер распалить, воды для чая–кофея согреть…

Закинув автомат за спину, Ляхов пошел вокруг лагеря по расширяющейся спирали, подсвечивая под ноги фонариком в поисках подходящих сучьев и хвороста.

Глава 2

Какой–то неприятный шорох послышался Вадиму, когда, обойдя расположение по широкой дуге, он перешел на правую сторону дороги. Даже здесь, почти в субтропиках, зимними ночами высокая трава успевала схватиться морозцем, поэтому под ветром шелестела жестко и тревожно. А уж если по ней идти… Пусть очень осторожно, индейским шагом, в мягких мокасинах, все равно.

Как уже было ранее сказано, любой в меру способный человек за время службы в Экспедиционном корпусе мог научиться многому. Вадим же Ляхов, боец с врожденными способностями, свирепо тренированный зверюгами–вахмистрами на летних лагерных сборах в Академии (где не все и строевые офицеры выдерживали), получив зачет с отличием, немногим уступал в боевой подготовке кадровым горным егерям второго–третьего года службы. Пусть и не поднялся до тархановского класса.

Но то, что выжить в «суровом и яростном мире» можно, только умея реагировать на изменение ситуации на подкорковом уровне, он усвоил. Это официально признали все работавшие с ним инструкторы, выставив блестящие или близкие к ним оценки. Потому и мысль о присутствии «чужих и страшных», которых вспоминал сержант Гериев в том состоянии, когда уже не врут, сидела в нем глубоко. Как и предупреждение, что выстрелов из винтовки «чужие» боятся, а пистолет, например, их «не берет».

С собой у Ляхова был как раз пистолет–пулемет слабенького останавливающего действия, поэтому он, присев, начал осторожно оттягиваться к МТЛБ, где оружия более подходящего типа и калибра было достаточно. Включая четырнадцатимиллиметровый башенный пулемет.

Двигался он легко, подобно бегущему за отливной волной крабу, сторожко слушая нарастающий шум, который, окончательно, не мог быть не чем иным, как звуком многих десятков, а то и сотен ног, шагающих нагло и ничего не опасаясь. Рота идет, если не две.

Тресь–тресь, хрум–хрум…

Страшно ему вдруг стало до чрезвычайности. Куда страшнее, чем даже перед боем на перевале. Во время самого боя страшно почти не было, потому что некогда под огнем бояться. Там дело делать надо. А вот сейчас жутко. Ну, прямо как в детстве, слушая страшилки у скаутского костра. Потому ведь, что совершенно непонятно, что там такое надвигается на тебя из темноты и, главное, как от него можно оборониться.

Глазами он не видел пока ничего, поскольку луна уже давно свалилась за горизонт и предрассветная тьма сгустилась до чрезвычайности. А прибор ночного видения, имевшийся в снаряжении машины, он захватить просто не догадался. Но все ж таки на расстоянии нескольких десятков метров по прямой мрак был заметно плотнее, чем левее и правее.