Морские повести и рассказы - Виктор Викторович Конецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Елпидифор Фаддеич, что там с вами?! Вы живы?! – заверещал кандидат, подбежав под штабель, подпрыгивая от волнения и задрав голову к небесам.
Елпидифор не отвечал. Вместо ответа со штабеля соскользнула и, переворачиваясь в воздухе, полетела на химика одинокая калоша. Химик успел отпрыгнуть, но очки сорвались с его носа и брызнули о камень.
– Что там с вами происходит, Пескарев, черт возьми?! – заорал и я. – Немедленно доложите!
– Индеец!.. – доложил Елпидифор, высовывая голову из дыры в штабеле на высоте приблизительно пятнадцати метров над уровнем моря. Голова третьего помощника высунулась из хитросплетения перекореженного металла точь-в-точь как у Чарли Чаплина в «Новых временах», когда его затянуло в заводской механизм и он извивался между шестерен, изредка показываясь на поверхность, где его кормили кукурузой.
– А мобыть, негр! – засомневался Елпидифор в национальной принадлежности убежавшего аборигена. – Там наши «жигули» обнаружились, по-ихнему «лада», а он и выскочил! С того бока удрал, за им весь крайний ряд обвалился: Пескареву, кажись, теперь отсюдова не слезть!
– Индеец! Господи! – прошептал химик, потрясенный и разбитыми очками, и всем вообще происходящим. – Подумать только! Индейца чуть не убили!
– Товарищ наставник, а ведь третьему оттуда действительно, пожалуй, самому не слезть, – сказал боцман Витя, оценив ситуацию с точки зрения профессионального такелажника. – Побегу-ка я на пароход за веревками, разрешите?
– Сам знаешь: поодиночке здесь бегать нам не положено – гангстеры и прочее, – сказал я. – Может, это и не просто индеец был или негр, а какой-нибудь Пол Варио – матерый главарь подпольной штаб-квартиры мафии, черт знает. Вообще-то, в принципе, я бы, Витя, не возражал, чтобы Пескарев там, на холодном ветру, среди теней всех погибших под этими колесами посидел некоторое время. Ему, черт бы его за его прыть и глупость побрал, полезно было бы побыть там пару часиков…
И тут я вспомнил, что главной причиной пиетета перед ученым-химиком было его занятие альпинизмом.
– Подожди, подожди, боцманюга! – обрадовался я. – Нам наука поможет! Сергей Исидорович, какова с вашей альпинистической точки зрения ситуация? Можем мы покрыть срам Елпидифора Фаддеича своими силами? Быть может, вы разработаете и подскажете маршрут безопасного спуска или даже сами за ним слазаете? Ведь вам, вероятно, раз плюнуть?
– Вы что, не видите – у меня очки разбились? – спросил альпинист. – Вот всегда, как неприятность, так все стараются меня в нее больше всех впутать! И, если хотите знать, никакой я не альпинист и не горнолыжник; я это просто так говорил, случайно, чтобы чем-нибудь компенсировать трудное положение в специфическом мире на корабле, – вы-то, как интеллигентный человек, это должны понимать!
– Бежать? – спросил боцман, застегивая пуговицы на куртке из аргентинской овчины.
– Давай, беги! – сказал я. – И капитана сюда! Пусть сам своих помощников спасает! Не мое это наставническое дело!
Боцман помчался на пароход, а мы с химиком остались у подножия монблана сплющенных автомобилей. Елпидифор предпринимал робкие попытки самостоятельного возвращения на землю и сильно гремел железом в разных точках монблана.
Было зябко, ветер дул порывами с разных направлений, как всегда на пустырях. Истерзанная, смешанная с углем, копотью, металлом, битым кирпичом, нейлоном земля сиротинилась под серыми филадельфийскими небесами. Грустно шуршали мертвые бурьяны, лопухи, полынь, пушица, хилый камыш и осока в придорожных обочинах. Понуро тянулась куда-то незамкнутая ограда из железобетонных столбов с кронштейнами и проволокой на них. Два дырявых товарных вагона пригорюнились на давно не езженных рельсах. Далеко за вагонами виднелась в сером небе рекламная полуголая женщина. Она лежала над пригородно-свалочно-близпортовым пейзажем, подперев рукой голову и мерцая плечами, – там была автозаправочная станция. Глупая райская яблонька и рекламная женщина переглядывались, а может, и переговаривались, когда никого здесь не было.
Мне вдруг захотелось бросить моря и океаны к чертовой матери и лежать, подперев голову рукой, на диване, и чтобы рядом было мягкое женское. И еще почему-то подумалось, что в этих мертвых холодных автомобильных трупах когда-то было тепло и в этом автомобильном тепле было зачато много новых автолюбителей.
Все время, что я созерцал окружающее и мыслил, химик стоял, сложив руки на груди и бессмысленно уперев взгляд в пышный поролоновый матрас. Матрас развратно валялся среди консервных банок. Его владелец, возможно, лишился супруги и отправил матрас на помойку, чтобы не терзаться воспоминаниями о мягком женском.
– Разрешите и мне уйти на судно, – наконец сказал химик.
– Вам уже поднадоела заграница? – спросил я.
– Мне холодно! – сказал химик. – Чего он там так шумит?
Елпидифор действительно трепыхался на ржавом эльбрусе и гремел там железом, как Прометей цепями. И орел должен был на этот шум прилететь.
И прилетел.
Елпидифор вдруг затих, и сверху донесся хриплый шепот:
– Ложись, товарищи! Ихний луноход катит!
– Кто катит? – спросил химик.
Я объяснил, что луноходом в наш космический век моряки со средним образованием называют машины спецназначения.
На повороте дороги показался полицейский сине-бежевый «форд» с мерцающей на крыше синей лампочкой.
– Кошмар какой-то! Кафка! – сказал химик. – Будем ложиться?
– Сядем, – сказал я.
Мы сели на американский матрас, задрав коленки выше головы, – поролон оказался замечательно мягким. И на некоторое время я почувствовал успокоение, которое испытывает гусь, засунув легкую голову под крыло: полицейский автомобиль исчез за близким бурьяном и кустиками горчицы. И мелькнула надежда, что он нас тоже не видит.
Но Елпидифор разрушил гусиные иллюзии, доложив хриплым шепотом:
– К вам!
Себя Пескарев почему-то отделил от нас с химиком.
– Кошмар какой-то! Накрылась кафедра! – сказал ученый и нацепил на нос пустую оправу от очков.
– Спокойно! – сказал я по капитанской привычке.
– Карта не прет, сиди, Пескарев, на горе: оттуда виднее, как других раздевают, – с партизанским хладнокровием сказал с голгофы Елпидифор преферансную прибаутку, и мне показалось, что он там хихикнул. И я не мог не позавидовать его хладнокровию и способности к юмору в страшный момент.
Мягкий рокот супермотора и шелест шин приближались.
– Боже милостивый! – простонал кандидат. – Нужна мне была эта экскурсия!
– Заткнитесь, так вас и так! – сказал я, теряя вежливость. – Кто мог знать, что Пескарев настолько глуп, что полезет на эту свалку?
Елпидифор громыхнул железом над нами.
– Не двигайся, бога ради! – попросил я.
– Я на аккумулятор сел, а он заряженный! – прошипел Елпидифор. – Заряженные аккумуляторы выкидывают – вот сволочи! Посиди тут!..
Рокот мотора затих, близко зашуршали шины по гравию, и прямо перед нами выдвинулось из зарослей бурьяна и горчицы блестящее крыло полицейского «лунохода». Вероятно,
