Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

— Почему они так суетятся? — спросил Брут у Кассия, показывая рукой в сторону лагеря триумвиров, пока они стояли на горе Кассия.

— Потому что они готовятся к генеральному сражению.

— О! — чуть не задохнулся Брут.

— Они его не дождутся, — уверил его Кассий.

— И поэтому ты протянул свою стену в глубь топей?

— Да, Брут.

— Интересно, что думают обо всем этом в Филиппах, когда смотрят на нас?

Кассий удивился.

— А разве имеет значение, что думают в Филиппах?

— Да нет, — вздохнул Брут. — Просто мне интересно.

Шел октябрь, чреватый лишь мелкими стычками между отрядами, занимавшимися фуражом. Каждый день триумвиры выходили из своего лагеря и стояли, ожидая сражения, и каждый день освободители игнорировали их.

Кассию казалось, что ежедневное бряцание оружием — единственное занятие триумвиров, но это было не так. Антоний решил обойти Кассия с болот и впряг в работу более трети армии. Нестроевых солдат с обозниками одели в доспехи и заставили изображать размахивающих оружием легионеров. А в это время подлинные легионеры неустанно трудились с большой охотой. Для них работа была сигналом, что сражение близится, а любой настоящий солдат всегда рвется в бой. Они пребывали в приподнятом настроении, так как знали, что генерал у них хороший. Большинство его солдат после боя остаются в живых. Но великий Марк Антоний — это одно, а с ними был еще Цезарь, божественный сын, являвшийся их искупительной жертвой и самым любимым командиром из всех.

Антоний стал гатить болото вдоль длинного фланга Кассия, планируя обойти его сзади и заблокировать дорогу в Неаполь, а после атаковать. Все десять дней, пока длились работы, он делал вид, что вызывает противника на сражение, собирая своих людей, строя их в боевые колонны, а затем бесконечно перестраивая порядки. Но треть его армии в это время усердно форсировала болота, прячась от Кассия за стеной тростника. Дорога у них получалась твердая, крепкая, а через совсем уж непроходимые бездонные топи они перебрасывали мосты на уложенных горизонтально столбах. И все это — в абсолютнейшей тишине. Продвигаясь вперед, солдаты Антония оборудовали дорогу боковыми площадками, готовыми превратиться в редуты с фортификационными башнями и брустверами.

Но Кассий ничего этого не видел и не слышал.

Двадцать третьего октября ему исполнилось сорок два. Брут, сопляк, на четыре с половиной месяца младше. Год этот должен был стать годом первого консульства Кассия, он мог бы сейчас править Римом, но вместо этого торчал под Филиппами, наблюдая за действиями хитрого и напористого врага. Настолько напористого, что в день рождения Кассия он решил больше не таиться и прямо с утра послал ударную колонну занять все подготовленные площадки с приказом пустить материалы, оставшиеся от дорожных работ, на постройку редутов.

Пораженный Кассий ринулся ему наперерез, пытаясь протянуть линию своих фортификаций вплоть до моря. Он бросил на это чуть ли не всех имевшихся под его началом солдат, безжалостно их подгоняя. Ни о чем другом он в тот миг думать не мог, даже о вероятности того, что вся эта суматоха является началом чего-то намного большего, чем сумасшедшее соревнование в инженерной ретивости двух враждебных сторон. Только остановившись и поразмыслив, он мог бы понять, что именно происходит, но он не остановился. Поэтому он и армию свою не привел к боевую готовность и совсем позабыл о Бруте, которому не только не сообщил ничего, но и не дал ранее никаких наставлений. Не получая известий от Кассия, Брут, услышав шум, решил сидеть тихо и ничего не предпринимать.

В полдень Антоний атаковал на два фронта, используя большую часть объединенной армии триумвиров. Только два самых неопытных легиона Октавиана остались в резерве — внутри небольшого лагеря на территории триумвиров. Антоний построил своих людей перед лагерем Кассия, потом половину их повернул на юг, чтобы ударить по неприятельским силам, лихорадочно закреплявшимся на болотах, а другая половина насела на стену возле дороги и южную створку главных ворот. В ход пошли лестницы, кошки. Начался штурм, знаменующий начало сражения. Наконец-то! Солдаты Антония ликовали.

Истина заключалась в том, что, даже когда Антоний атаковал, Кассий был все еще не убежден, что тот ищет сражения. Почти ровесники, они были тем не менее очень разными и по природе, и по воспитанию, ибо вращались в разных кругах — и в детском возрасте, и в юношеском, и в более зрелую пору. Антоний — драчун, демагог, изначально порочный. Кассий — потомственный воин из старинного знатного плебейского рода, прямодушный, все делает так, как должно. И когда они встретились под Филиппами, ни один из них попросту не мог знать, что творится в голове у другого. Поэтому Кассий не учел неодолимой склонности Антония к авантюрам, а предположил, что тот будет действовать так, как действовал бы он сам. А теперь, когда бой уже начался, было слишком поздно что-то предпринимать или апеллировать к Бруту.

Солдаты Антония под градом снарядов набросились на вражескую болотную стену, разгромили переднюю линию обороны, и, перевалив на ту сторону, оказались на сухой твердой земле. Они с ходу смяли внутреннюю защиту и отрезали от «материка» тех, кто все еще маялся на болотах. Это были хорошие легионеры, и оружие у них было с собой. Они попытались пробиться к еще сражающимся товарищам, но Антоний справился с ситуацией. Развернув несколько своих когорт, он погнал храбрецов обратно в болота. Там его ударные группы, используя в одночасье созданные редуты, сбили их, как овец, в стадо, не позволяя двинуться с места. Только некоторым удалось вырваться из кольца, обогнуть гору и найти убежище в лагере Брута.

Добившись успеха на южном фланге, Антоний решил усилить натиск на лагерь Кассия у главных ворот, где его люди снесли часть стены и теперь пытались прорвать внутреннюю линию укреплений.

Тысячи солдат Брута смотрели на это со своей стены, проходящей вдоль Эгнациевой дороги. В полном боевом снаряжении, ожидая сигнала трубы или прямой команды вступить с неприятелем в бой. Напрасно. Никто ничего им не приказывал, словно никто не видел, что Кассию нужна помощь. Наконец в два часа дня наблюдатели взяли дело в свои руки. Без приказа они вытащили из ножен мечи, спустились со своих бастионов и атаковали людей Антония, ломавших преграды, установленные на их пути. Они действовали весьма успешно, пока Антоний не ввел в бой часть ожидающих своего часа когорт и не отбросил нападающих к их лагерю, где его люди остановились, не рискуя атаковать неприятеля снизу.

Но у Брута служили солдаты Цезаря, опытные, закаленные, поседевшие во многих боях. Увидев, что дело не сладилось в одном месте, они отступили и атаковали в другом. И прорвались к ставке Октавиана. Это был небольшой лагерь, они легко взяли его. Два резервных сырых легиона, обозники и сколько-то там кавалеристов не оказали серьезного сопротивления. Их было меньше, чем атакующих. В итоге ветераны Цезаря, вставшие под начало Брута, убили их всех и пошли в основной лагерь триумвиров, где вообще никого не было. Тщательно обобрав неприятельские палатки, они развернулись и в шесть часов вечера отступили в свой лагерь.

Столкновение еще толком не началось, а в воздух уже взметнулось огромное облако пыли, настолько сухой была земля вне болот. Казалось, ни один в мире бой не проходил в таком мутном мареве, как это первое сражение при Филиппах. Хотя Октавиану этот эффект и принес дополнительные мучения, но в результате он спас его от позорного плена. Чувствуя, что астма усиливается, молодой триумвир с помощью Гелена добрался до малых ворот, прошел через них и удалился к болотам, где он мог видеть море и хоть с трудом, но дышать.

А для Кассия сплошное облако пыли ознаменовало полную потерю ориентации в происходящем, особенно после того, как Антоний разгромил его болотный фланг. Даже с вершины своей горы он ничего не видел. Все скрывала завеса пыли. Лагерь Брута так близко, а его не видать. Кассий лишь знал, что противник прорывает его оборону вдоль Эгнациевой дороги и что лагерь, который он столь деятельно укреплял, обречен. Неужели и Брут пребывает в столь же пиковом положении? Где он? Что с его лагерем? Он мог лишь гадать, но точно не знал ничего.

— Я попытаюсь что-нибудь сделать, — сказал он Кимбру и Квинктилию Вару. — А вы уходите. Думаю, мы разгромлены. Думаю, но не знаю! Титиний, ты пойдешь со мной. Может быть, нам удастся увидеть что-то из самого городка.

Итак, в половине пятого дня Кассий и Луций Титиний оседлали коней и выехали из задних ворот на дорогу, которая вела вверх, в Филиппы. Через час, с наступлением сумерек, они вынырнули из облака пыли, проехали еще немного и посмотрели вниз. Но увидели в меркнущем свете только пыль, плотную, плоскую и безликую, походящую на равнину.