Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

— Не беспокойтесь о контроле, Джордж! Свобода — вот наш девиз и наша главная цель! — Похоже, Хабера вновь потянуло на патетику. — Свобода! Ваше подсознание отнюдь не сток для умственных нечистот, не прибежище грязного порока и прочих мерзостей. Оставьте эту викторианскую ересь дряхлому старичью! Они и так уже извратили до неузнаваемости достижения светлейших умов позапрошлого века и подрезали поджилки всему психоанализу первой половины двадцатого! Не бойтесь вашего подсознания! Оно вовсе не бездонная черная яма, набитая кошмарами. Ничего подобного! Оно источник здоровья, воображения, творческой активности. А все, что мы называем грехом, — продукт цивилизации, ее запретов и условностей, деформирующих и подавляющих в человеке свободу самовыражения, все его спонтанные реакции. И величайшую задачу психотерапии я вижу как раз в том, чтобы устранить эти беспочвенные страхи и кошмары, вывести содержимое подсознания на ясный свет рассудка, рассмотреть его под микроскопом и обнаружить, что бояться-то нечего!

— Увы, доктор, есть, — мягко возразил Орр.

В конце концов Хабер отпустил его домой. Выйдя в весенние сумерки, Орр еще с минуту постоял на ступенях института, руки в карманах, покачиваясь на носках и любуясь сполохами городских огней внизу, смутных и призрачных в туманной дымке, словно фитильки глубоководных тропических рыб в затемненном аквариуме. Оглушительно дребезжа, к институту подкатил трамвай, совершающий свой дежурный объезд вкруг Вашингтон-парка. Орр ссыпался с крыльца и запрыгнул в вагон на крутом повороте. Чуть не сорвался — ноги едва подчинялись ему, двигаясь, как у лунатика, как у непослушной марионетки.

Глава 7

Мечты и грезы для рассудка, точно туманность для звезды, они граничат со сновидением, соотносясь с ним, как некое его предвестие. Атмосфера грез изобилует эфемеридами — здесь-то и кроется начало Непознанного, из-за пределов которого приоткрывает самый свой краешек бескрайнее Вероятие. Иные существа и иные сущности. Ничего сверхъестественного, ничего запредельного — лишь сокровенное продолжение колыбельных сказов матушки-природы, воистину прихотливой в своих фантазиях… Сон по сути — лишь соприкосновение с тем же Вероятием, принимаемым подчас за нечто невозможное. Мир ночи — та же реальность. Ночь сама по себе иной мир и иная Вселенная. Мрачные обитатели тех неведомых сфер навязываются человеку в соседи, проскальзывая в наши мысли украдкой — то посредством некоего сродства с реальностью, то искусно имитируя решительный и бесповоротный исход из темных провалов глухой бездны… А сновидец тем временем недреманным внутренним оком и лишь отчасти дремлющим сознанием отмечает эфемерность и мимолетность неописуемо странных существ, фантастически причудливой флоры, пугающих бледных огней, мрачных теней, пялится на жуткие маски, размытые силуэты, звериные оскалы — на все это дикое мельтешение в лунном свете безлунной ночи, на тусклый распад зыбких миражей, влекущихся из мрачных расселин и тут же исчезающих, на витающие кругом бледные контуры, на всю эту мистерию, которая именуется Сновидением и которая ничем иным, кроме как шагом к постижению невидимой и неведомой Сущности, быть не может. Сновидение — аквариум Ночи.[100]

V. Hugo. «Travailleurs de la Mer»

Тридцатого марта в четверть третьего пополудни Хитер Лелаш, одетая в красную дождевую накидку и, как всегда, оснащенная, если только не вооруженная, тяжелой черной сумкой с острыми латунными уголками, стремглав вылетела из закусочной «Дейв — пальчики оближешь!» и по Энкени-стрит заспешила к югу, в сторону авеню 4-го Июля. Сейчас ее следовало остерегаться — взбешенная фурия представляет собой особенную угрозу для окружающих.

Не то чтобы Хитер так уж ностальгировала по этому окаянному шизику, пропади он пропадом, но она терпеть не могла выглядеть круглой дурой, в особенности перед официантами. Полчаса занимать столик посреди обеденной суеты и давки — «Извините, занято!», «Сожалею, но я кое-кого жду!» — когда никто так и не появляется и ей все же приходится сделать заказ, а затем давиться жратвой в одиночку! И после того еще страдать от изжоги! О, чтоб ему пусто было, чтобы заснул и больше никогда не проснулся!

В запале Лелаш свернула налево по Моррисон и застыла как вкопанная. С чего это она вдруг? Разве этот маршрут ведет в контору «Форман, Изербек и Ратти»? Развернувшись, она поспешно прошагала несколько кварталов к северу, пересекла Энкени, добралась до Бернсайд и замерла снова. Что за дьявол такой вселился в нее сегодня? Куда ее несет?

Разумеется, к зданию перестроенной автопарковки, 209, Юго-Западный Бернсайд… Какой такой автопарковки?! Ее контора находится в Пендлетон-билдинг, первом построенном после Катастрофы офисном здании, что на Моррисон-стрит. Пятнадцать этажей, модерный декор под древних инков. Какая еще автопарковка, что за идиот согласится работать в стенах перестроенной автопарковки?

Лелаш прошлась по Бернсайд, дабы удостовериться. Вот оно, разумеется — в запустении, с заколоченными окнами, чуть ли не руины.

Но ведь у нее здесь был офис, наверху, на третьей рампе.

Женщину, замеревшую на тротуаре возле заброшенного здания с эксцентричным наклоном этажей и узкими бойницами окон, посетило вдруг странное чувство. Что же на самом деле случилось во время гипнотического сеанса в минувшую пятницу?

Во что бы то ни стало надо встретиться с этим маленьким ублюдком! С мистером как-его-там Орром. Пусть он и подвел ее с ленчем, ну так что! Все вопросы остались при ней. И их непременно нужно задать.

Отчаянно цокая каблуками и даже как бы клацая в нетерпении жвалами, Лелаш заспешила к себе в Пендлетонбилдинг, чтобы позвонить. Сперва в мастерские Бредфорда («Нет, мистера Орра сегодня нет на месте, и, увы, он не звонил!»), затем на квартиру (бип-бип-бип).

Может быть, стоит побеспокоить доктора Хабера? Но он ведь такая важная шишка, начальник целого Храма Грез в парке наверху. А главное — ему не следует знать о ее знакомстве с Орром. Паучок запутался в собственных тенетах.

В этот вечер Орр не отвечал на звонки ни в семь, ни в девять, ни даже в одиннадцать. Не явился он на работу и во вторник утром, не показывался там и после полудня. В полпятого Хитер не выдержала, выскочила из конторы «Форман, Изербек и Ратти» и, догнав попутный трамвай, отправилась на Корбетт-авеню. Отыскав нужный дом, долго давила кнопку звонка, одну из шести чуть не дочиста изглоданных кнопок, встроенных в косяк застекленной парадной двери дома — таким особняком на заре прошлого века могли, очевидно, гордиться его хозяева. С тех пор дому довелось пережить весьма трудные времена, но переживал он их с аристократическим достоинством и по сей