Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

Все громко рассмеялись, а Монат заметил:

— Каким-то образом это четверостишие представляет квинтэссенцию земного правосудия, так сказать, его букву, а не дух.

— Извини, — сказал Бёртон, — но как за такое короткое пребывание на Земле ты умудрился не только так много прочесть, но еще и запомнить?

— «Охота на Снарка» — поэма. А я верю в то, что понять человеческую натуру можно скорее через поэзию и художественную литературу, нежели через так называемую «литературу факта». Вот почему я взял на себя труд запомнить эту поэму наизусть.

Кстати, мне ее дал один друг-землянин. Он сказал, что она — одно из величайших творений метафизики, которыми может похвалиться человечество. Он спросил, есть ли у арктурианцев что-либо достойное сравнения с ней.

— Наверняка он подшутил над тобой, — вмешалась Алиса.

— Не думаю.

Бёртон покачал головой. Он был страстным читателем, а память имел просто фотографическую. Но он прожил на Земле 69 лет, тогда как арктурианец всего лишь с 2002-го по 2008 год. И все же за те годы, которые они провели в совместных плаваниях, Монат проявил объем знаний, который ни один землянин не мог бы приобрести и за столетие.

Разговор кончился, ибо наступило время работать — строить корабль. Бёртон, однако, не забыл того, что он счел подпущенной ему Алисой шпилькой. Он поднял этот вопрос сразу же, как только они стали ложиться спать.

Алиса смотрела на него большими темными глазами, глазами, которые казались погруженными в какой-то совсем иной мир. Она уже почти целиком ушла в него, когда Бёртон накинулся на нее с упреками, причем видимая отключенность Алисы от реальности довела гнев Бёртона до белого каления.

— Нет, Дик, поверь, я вовсе не хотела тебя обидеть. Во всяком случае, сознательно.

— Значит, ты делала это подсознательно, не так ли? Это тебя никак не оправдывает! Не наберешься же ты нахальства, чтоб заявить, что не умеешь контролировать эту часть своей души! То, о чем думает твое подсознание, — такая же часть тебя самой, как и твое сознание. Хуже того! Ты можешь отогнать свои осознанные мысли, но все равно будешь верить именно тому, во что верит твое «я», глубоко запрятанное в глубинах души.

Бёртон расхаживал взад и вперед по каюте, его лицо в слабом свете маленького каменного очага казалось лицом демона из преисподней.

— Изабель обожала меня, но она не боялась вступать со мной в самые жаркие споры, когда она считала, что я делаю что-то не то. Но ты… ты прячешь протест в себе до тех пор, пока он не превращает тебя в злобную суку, и все же не находишь в себе мужества выложить эти мысли. И этим только ухудшаешь дело.

Нет ничего плохого в доброй ссоре, пусть с криками, пусть с оскорблениями. Она похожа на грозу — страшную, пока длится, зато когда она уходит — воздух чист и дышится легко.

Твое несчастье в том, что тебя воспитывали, чтобы сделать настоящей леди. В гневе ты никогда не повысишь голос, ты всегда должна быть спокойной, выдержанной и собранной. Но та потаенная суть, то подсознание, которое ты унаследовала от обезьяньих предков, оно пытается вырваться за решетку своей клетки. И время от времени оно принимается терзать тебя. Но ты не желаешь признаваться в этом.

Алиса вдруг утратила свой сонный взгляд и закричала:

— Лжец! И нечего совать мне под нос своих жен! Мы договорились, что никогда не станем сравнивать друг с другом своих прежних супругов и супруг, а ты это делаешь каждый раз, когда на тебя нападает охота разозлить меня! Это неправда, что во мне мало страсти! И уж кому, как не тебе, знать это… и я говорю не только о постельных делах!

Но я не собираюсь приходить в бешенство из-за каждого неловкого слова или ерундового тривиального эпизода. Когда я бешусь, то, значит, того требует ситуация! Значит, она такова, что из-за нее следует разозлиться! А ты… ты находишься в состоянии постоянного бешенства.

— Это ложь!

— Я никогда не лгу!

— Давай вернемся к началу разговора, — крикнул он. — Что тебе не по душе в моих действиях как капитана и руководителя?

Алиса закусила губу, а потом сказала:

— Во всяком случае, не то, как ты ведешь корабль или как обращаешься со своей командой. Это дело очевидное — ты выполняешь свои обязанности превосходно. Нет, меня беспокоит контроль, вернее его отсутствие, над самим собой.

Бёртон сел и сказал:

— Выкладывай! Растолкуй мне, о чем ты говоришь.

Она наклонилась на стуле так, что ее лицо оказалось почти вровень с его лицом.

— Во-первых, ты не можешь заставить себя побыть на одном месте больше недели. Не успеют истечь первые три дня, как тебя уже трясет лихорадка. На седьмой день ты уже мечешься взад и вперед, как тигр в своей клетке, и, как лев, кидаешься на прутья.

— Будь добра, оставь свои зоологические аналогии, — сказал он. — А кроме того, как тебе известно, на этом месте я нахожусь уже почти год.

— Да, пока ты строил корабль. Пока ты был занят проектом, который даст тебе возможность путешествовать быстрее, чем можно идти пешком. Но и в этом случае ты все время совершал короткие походы. А нас бросал тут строить корабль.

Тебе надо было видеть и это и то, надо было выяснить, есть ли правда в каких-то слухах, познакомиться со странными обычаями, изучить неизвестный тебе язык. Причины не столь важны. Тебе важно было иметь лишь повод для отъезда.

У тебя ржавеет душа, Дик. Мне кажется, именно это слово правильно передает твое состояние. Ты не можешь долго сидеть на одном месте. И вовсе не место повинно в этом. Дело в тебе самом, ты не можешь выносить именно себя. Ты должен бежать, чтобы убежать подальше от себя самого.

Бёртон вскочил и снова стал прохаживаться взад и вперед.

— Ты говоришь, что я не могу выносить себя самого. Ах, какой я несчастный человек! Я не люблю себя, и это значит, что и меня никто вообще не может полюбить.

— Чушь!

— Да, именно так. Все, что ты говоришь, — полная муть!

— Нет, муть не в том, что я говорю, она — в тебе!

— Но если ты не выносишь меня, то почему бы тебе тогда не расстаться со мной навсегда?

По ее щекам покатились слезы, и она шепнула:

— Я люблю тебя, Дик.

— Но не настолько, чтобы выносить кое-какие мои пустяковые странности? Верно?

Она вскинула руки.

— Пустяковые?!

— Да, у меня лихорадка странствий. Ну и что? Разве ты бы стала надо мной насмехаться, если б у меня действительно была какая-нибудь болячка, ну, скажем, сыпь или что?

Алиса чуть заметно усмехнулась:

— Нет. Я бы сказала тебе, как от нее избавиться. Но это не просто лихорадка, Дик. Это что-то такое, что сильнее тебя.