Двадцать лет спустя - Александр Дюма

Вахтенный уже ожидал их и, узнав своего шкипера, спустил лестницу.

Атос взобрался первый, с ловкостью настоящего моряка. За ним последовал Арамис, вспомнив некогда привычное для него занятие проникать при помощи веревочных лестниц или иных более или менее хитрых приспособлений в различные запретные места. Д’Артаньян легко поднялся, как ловкий охотник за сернами. Портос взобрался благодаря своей геркулесовой силе, во многих случаях заменявшей ему другие качества.

Дошла очередь до слуг. Тонкий и гибкий, как кошка, Гримо никому затруднений не причинил и вскарабкался очень быстро; зато с Блезуа и Мушкетоном возни было немало: каждого из них матросы подсаживали снизу, а Портос брал сначала за шиворот, а затем перехватывал за талию и опускал на палубу возле себя.

Мнимый шкипер провел затем своих пассажиров в предназначенную для них каюту. Это была небольшая каморка, в которой четыре человека могли поместиться не без труда; затем он собрался удалиться под предлогом отдачи каких-то распоряжений.

— Одну минуту, шкипер, — остановил его д’Артаньян. — Сколько людей у вас на фелуке?

— Я не понимаю, — отвечал Грослоу по-английски.

Атос перевел шкиперу вопрос д’Артаньяна.

Д’Артаньян понял, так как Грослоу сопровождал свой ответ знаком: он оттопырил три пальца на руке.

— Так. Ну, теперь я начинаю успокаиваться. А все же, пока вы будете устраиваться, я пойду осмотрю фелуку.

— Что касается меня, то я пойду и позабочусь об ужине, — сказал Портос.

— О, это благородное и чудеснейшее намерение! Приведите его поскорее в исполнение, Портос. Атос, одолжите мне Гримо, он научился у Парри немного по-английски и будет мне служить переводчиком.

— Гримо, ступай, — приказал Атос.

На площадке стоял фонарь. Д’Артаньян взял его в одну руку, пистолет в другую и кивнул шкиперу:

— Come.[26]

Это «come» вместе с «goddamn»[27] составляло все его познания в английском языке.

Д’Артаньян спустился через люк на нижнюю палубу. Нижняя палуба была разделена на три отделения; то отделение, в которое попал д’Артаньян, простиралось от третьего шпангоута до кормы. Над ним находилась каюта, в которой готовились провести ночь наши друзья. Второе отделение занимало среднюю часть судна; оно было предназначено для слуг. Над третьим отделением, носовым, была расположена каюта, в которой спрятался Мордаунт.

— Ого, — проговорил д’Артаньян, спускаясь по лестнице и держа фонарь в протянутой вперед руке, — сколько тут бочек! Словно в погребе Али-Бабы.

Сказки «Тысячи и одной ночи» были в то время впервые переведены на французский язык и являлись самой модной книгой.

— Что вы говорите? — спросил его шкипер по-английски.

Д’Артаньян понял вопрос по интонации голоса.

— Я хотел бы знать, что здесь? — спросил д’Артаньян, ставя фонарь на одну из бочек с порохом.

Грослоу чуть было не бросился обратно наверх, но удержался.

— Порто, — отвечал он.

— А, портвейн! — воскликнул д’Артаньян. — Это великолепно! Значит, мы не умрем от жажды!

Затем, обернувшись к Грослоу, который отирал крупные капли пота со лба, спросил:

— Все полны?

Гримо перевел вопрос.

— Одни полные, другие пустые, — отвечал Грослоу, в голосе которого, несмотря на его усилия, слышалось беспокойство.

Д’Артаньян стал ударять рукою по бочкам. Пять бочек оказались полными, остальные пустыми. Затем, к великому ужасу англичанина, он просунул между бочками фонарь, чтобы удостовериться, нет ли там кого; но все сошло благополучно.

— Ну, теперь перейдем в следующее отделение.

И с этими словами д’Артаньян подошел к двери в носовое отделение.

— Подождите, — проговорил шедший сзади англичанин, еще не успокоившийся после описанной сцены, — ключ у меня.

В этом отделении ничего интересного не оказалось, а так как было оно пусто, то решено было, что Мушкетон и Блезуа займутся там приготовлением ужина под руководством Портоса.

Отсюда перешли в третье отделение. Там висели гамаки матросов. К потолку на четырех веревках была подвешена широкая доска, служившая столом; около стола стояли две источенные червями и хромые скамьи. В этом и заключалась вся убогая обстановка каюты. Д’Артаньян приподнял два-три старых паруса, висевшие на стенах, и, не увидев ничего подозрительного, поднялся по трапу на верхнюю палубу.

— А эта каюта? — спросил д’Артаньян, останавливаясь перед каютой шкипера.

Гримо перевел англичанину вопрос мушкетера.

— Это моя каюта, — отвечал Грослоу. — Вы и ее хотите посмотреть?

— Откройте дверь! — потребовал д’Артаньян.

Англичанин повиновался. Д’Артаньян протянул руку с фонарем, просунул в полуоткрытую дверь голову и, увидев, что вся каюта была величиной с половину яичной скорлупы, решил:

— Ну, если и есть на фелуке вооруженная засада, то уж это никак не здесь. Пойдем теперь посмотрим, что Портос предпринял по части ужина.

И, поблагодарив шкипера кивком головы, он вернулся в каюту, где сидели его друзья.

По-видимому, Портос не нашел ничего или, должно быть, усталость взяла верх над голодом, потому что, растянувшись на своем плаще, он спал глубоким сном, когда вошел д’Артаньян.

У Атоса и Арамиса, убаюканных легкой качкой, тоже начали понемногу слипаться глаза, и они уже готовились отойти ко сну. Шум, произведенный д’Артаньяном при входе, заставил их очнуться.

— Ну что? — спросил Арамис.

— Все, слава богу, благополучно, — успокоил он их. — Мы можем спать спокойно.

Услышав эти успокоительные слова, Арамис снова склонил свою усталую голову. Атос попытался было изобразить на своей физиономии бесконечную благодарность, которую он чувствовал по отношению к д’Артаньяну за его предусмотрительность и заботливость, но из этого ничего не вышло. Да и сам д’Артаньян, подобно Портосу, больше чувствуя потребность в сне, чем в еде, отпустил Гримо, разложил плащ и улегся вдоль порога таким образом, что загородил собою дверь, и в каюту нельзя было попасть, не наткнувшись на него.

Глава 29

Портвейн

Минут через десять господа уже спали. Нельзя было того же сказать об их слугах, положительно страдавших от голода и особенно от жажды.

Мушкетон и Блезуа приготовили себе постели, положив дорожные сумки прямо на доски. На висячем, как и в другой каюте, столе стояли и покачивались, когда судно накренялось, кувшин с пивом и стаканы.

— Проклятая качка! — проговорил Блезуа. — Я чувствую, что буду все время лежать пластом.