Ангрон: Раб Нуцерии - Иэн Сент-Мартин

Магон присел на корточки и провел ладонью по лицу. Он оглядел Зал побед, где разбитое братство пыталось привести себя хоть в какой-то порядок. Легионеры избегали полубога, распростертого на палубе посреди тел сыновей, убитых его рукой.

— Мы перевезем его на «Песий клык», — вставая, произнес центурион, и его изодранный плащ звякнул о настил. — Там ему ничто не грозит. Ты можешь отправиться с нами.

— Да, — кивнул Вориас. — Я буду присматривать за ним.

Часть вторая. ЗАБЫТЫЕ ИСТИНЫ

Я слышал расхожее мнение, что Двенадцатому нельзя доверять. Оно, разумеется, в корне неверно: ошибка тех, кто не видит разницы между доверием и контролем. В пределах собственных заблуждений они правы. Нас нельзя посадить на поводок: нельзя было до появления Ангрона, и уж тем более нельзя после него. Истинное доверие измеряется пониманием характера того, чьей помощи ищешь. Добиться его отнюдь не сложно — как довериться для сжигания чего-либо огню. С этой стороны наш легион предстает в наивысшей степени достойным доверия. Ибо где бы Пожиратель Миров ни находился в бескрайних просторах Галактики, можете не сомневаться, что он занят одним из двух — ведением войны либо подготовкой к ведению войны.

Галан Сурлак,

апотекарий XII легиона

10

Тетис глядит глазами мальчика, очутившегося на арене в числе сотни людей. Все они носят изорванные лохмотья, у многих запястья и лодыжки скованы железными браслетами от кандалов. Их плоть испещряют рабские клейма, нанесенные совсем недавно, воспаленные, еще до конца не зажившие. Некоторые переминаются с ноги на ногу и опасливо оглядываются, перешептываются испуганными голосами, но большинство запрокидывают голову к вершине гигантской ступенчатой пирамиды из металла, у которой все и толпятся. В поверхности изношенных железных ступеней мальчик замечает каждую трещину и ямку.

Оглушительный рев бьет по рабам с многоярусного амфитеатра за высокой каменной стеной, где на скамьях сидит огромная толпа зрителей. В воздухе над ареной парят причудливые металлические сферы размером почти с торс мужчины. Они жужжат, пощелкивают и переговариваются друг с другом на том же языке, на котором говорили пленившие мальчика люди, но, в отличие от низких грубых голосов охотников, летающие устройства звучат пискляво, высокомерно и вздорно.

Из динамиков по периметру арены трубят сирены, и зрители разражаются радостными воплями. Спиралевидные заслонки на шлюзах, встроенных в стены, разворачиваются, и на арену водопадами изливается резко пахнущая жидкость. Острый смрад щиплет ноздри. Мальчик замечает дымок, клубящийся над жидкостью, пока она постепенно затапливает арену.

Первой жидкость касается одной из женщин, которая тут же начинает кричать. Она отпрыгивает, но ступня ее уже начинает шипеть и дымиться. Люди бросаются к зиккурату и вскарабкиваются на первую ступень, прочь от полностью скрывшей землю жидкости. Пирамида оказывается посреди озера медленно прибывающей кислоты. Подача из труб усиливается, и вскоре первая ступень скрывается под поверхностью.

Поначалу рабы помогают друг другу, протягивают руки и затаскивают товарищей выше, спасаясь от смертоносной воды, проглатывающей зиккурат ступень за ступенью. Они осыпают ругательствами зрителей, радующихся их страданиям, и с особой яростью — жужжащие сферы, которые порхают вокруг и пристально наблюдают за рабами стрекочущими оптическими приборами. Мальчик начинает понимать речь товарищей по несчастью, но пока что смутно. Говорящие серебряные шары они называют «змеиными глазами».

Прилив не останавливается даже тогда, когда под воду погружаются трубы, которые продолжают закачивать на арену все больше и больше токсичной воды. Зиккурат постепенно затапливает, и вскоре такому множеству людей становится тесно на ступенях. Сбившись в плотную толпу, отчаявшиеся рабы с трудом удерживают равновесие на скользкой металлической поверхности.

И вот один мужчина падает в воду. Концентрация едкой кислоты в смеси достаточно высока, чтобы растворить плоть и кости в кашу, но только не сразу. Вопль, вырвавшийся из глотки несчастного, поражает мальчика до глубины души: мучения, вложенные в крик, столь нестерпимы, что причиняют ребенку физическую боль. Едва ли не сам воздух вибрирует, когда над ареной взвиваются ликующие возгласы, которыми зрители приветствуют мучительную смерть этого человека в кипящей кислоте.

Остальные рабы больше не разговаривают. Впервые они смотрят друг на друга не как на людей, жертв варварской жестокости, а как на препятствия на пути к безопасности, вверх по площадкам, сужающимся к вершине пирамиды. Они превращаются в соперников, врагов. Смерть одного подарит прочим несколько лишних минут на этом свете. Когда кислота доходит до самого края ступени, на которой стоит мальчик, до его обоняния доносится новый запах.

Страх.

На пятой от вершины ступени люди набрасываются друг на друга. Сплошной гвалт перемежается истошными воплями тех, кого столкнули, сбросили или утащили в смертоносную воду. Некоторые пытаются в одиночку заползти выше по ступеням, но их тут же хватают за ноги и бросают вниз к верной гибели. Они больше не похожи на людей — скорее на впавших в бешенство животных, не думающих ни о чем, кроме выживания, и всё на потеху толпы.

Мальчик отбивается от наседающей на него массы обезумевших рабов. Никто не способен одолеть его, несмотря на разницу в размерах, и даже несколько человек совместными усилиями не могут столкнуть его с края. В сердце ребенка зреет порыв ринуться на них и одного за другим сбросить в ядовитую жижу, и это стремление крепнет от взгляда на искаженные лица и творящееся сумасшествие. Желание драться кажется естественным, оно исходит из глубин самой сущности мальчика, и ему на уровне инстинкта понятно, как эффективнее всего сбить с равновесия, покалечить и свалить любого из окружающих его рабов. Трудностей не возникнет.

Но мальчик сдерживается.

Смерть каждого раба в кислоте передается ему приступами боли. Он не понимает, как и почему. Число смертей растет, и боль стреляет за глазами электрическими разрядами, усиленная покрывающими его многочисленными синяками, царапинами и укусами.