История Клуба-81 - Борис Иванов

Меня обвиняли по статье 70 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда»)… Основными пунктами выдвинутого против меня обвинения были: издание – совместно с Ростиславом Евдокимовым – подпольного Информационного бюллетеня СМОТа (Свободного межпрофессионального объединения трудящихся), авторство ряда статей для эмигрантского (до 1992 года), а ныне печатающегося в Москве журнала «Посев» и традиционное для политических дел распространение запрещенной литературы…

Надо отметить, что в моих показаниях, наряду с обширными умолчаниями, содержалось немало и откровенной дезинформации… В начале 1980-х КГБ пытался в третий раз посадить математика и историка Револьта Ивановича Пименова. По моему делу проходил микрофильм его книги «Происхождение современной власти», подписанный псевдонимом Спекторский. Пленку мне передал автор книги с просьбой переслать ее в зарубежное издательство. Я говорил, что о Спекторском знаю только то, что это персонаж поэмы Пастернака, об авторстве Пименова ничего не знаю, а с самим Пименовым вообще не знаком. Пленка же получена от человека, эмигрировавшего из СССР. От людей, уехавших из страны, согласно моим показаниям, получен и ряд других книг, в распространении которых меня обвиняли. Среди них «Воспоминания» Н. Я. Мандельштам… На самом деле книгу я взял у Бориса Иванова, никуда из СССР не уезжавшего…

В конце 1982 года правление встретилось с секретариатом ЛО ССП. Из разговора можно было понять, что верхушка Союза писателей уже подбирает аргументы против издания сборника «Круг». А. Чепуров советовал нам произведения членов клуба предлагать в журналы, в сборники, – то есть заниматься не чем иным, как пустой тратой времени.

«Регулярные ведомости» подвели итог года… Куратору клуба переданы рукописи всех четырех составленных сборников произведений членов клуба. В письме в секретариат ЛО ССП выражались опасения, что непубликуемые произведения членов клуба «получили тем не менее довольно широкое хождение в рукописном виде, и часть их оказывалась за границей, использовалась зарубежными издательствами». Правление клуба предложило «опубликовать сборники нетипографским способом с обозначением их правового статуса. Такое издание хотя и не является удовлетворительным, с точки зрения авторов (безгонорарное, малый тираж и пр.), тем не менее определит правовое положение их произведений… а также устранит тот материальный ущерб нашему государству, к которому эти нарушения приводят».

Идея малотиражных публикаций стала козырной картой клуба, используемой в дискуссиях с Союзом писателей: этим мы снимали свой грех публикаций за рубежом – это первое; второе – предложение подчеркивало лояльность творчества членов клуба, которые там публиковались; третье – малотиражные издания, говорилось, окупят себя; и четвертое – за границей отметят этот факт свободы печати, что немаловажно для авторитета СССР.

В «Ведомостях» опубликован протокол расширенного заседания правления клуба. Ю. Андреев на заседании сказал, что «на его взгляд, к публикации можно представить почти всех включенных в сборник поэтов». «Главный упрек прозаикам: изображение социально-отрицательной реальности…» Но основа для будущего сборника есть.

Из моего дневника:

Д. Марков 31 : «Социалистический реализм – новая эстетическая система». Читаем: «Знание логики истории поднимает художника на уровень подлинно человеческой свободы – свободы от предрассудков и заблуждений» («Вопросы литературы», 1975).

То есть некая логика определяет ход истории. Умные художники подчиняются этой логике и не оказываются в плену заблуждений. Но «логика» и «история» предстают перед нами в лицах смертных, среди которых мы узнаем подлецов, авантюристов, невежд… Если эта логика не лишает человека способности к самопожертвованию, он способен восстать против нее, даже если ею управляет огромный аппарат нехудожников.

В первую очередь правление должно было выработать язык общения с партийно-литературными государственными лицами. Они смотрят на нас как на субъектов, на которых уголовные дела уже заведены. Но по опыту общения с В. Соловьевым, А. Чепуровым, Ю. Андреевым я понял: возникли обстоятельства, принуждающие власти к установлению с нами контактов и к уступкам. Это трофеи, вырванные у власти выставками независимых московских художников 1974 года, питерскими подпольными конференциями в 1979-м и самиздатом. Нас допускают теперь к публике не во фраке «социалистического реализма», а после проверки: АНТИСОВЕТЧИНОЙ от тебя не несет, ПОРНОГРАФИЕЙ не балуешься, РЕЛИГИЕЙ не заманиваешь?

В основу отношений с Союзом писателей, инстанциями партийными и госбезопасности мы положили устав клуба. В нем кратко изложены наши профессиональные задачи, не ограниченные какими-либо запрещениями, – что санкционирует наши права на независимую деятельность32. В жесткой стычке на учредительном собрании, когда мы отказались включить в устав слово «соцреализм», власть пошла на уступки, недооценив тот факт, что этим она признала независимое культурное движение, а оно уже имело свою историю, свои культурные достижения, самиздатскую периодику и т. п. Когда Г. Баринова, улыбаясь, говорила Адамацкому, что клуб позволит ее начальству отделить хороших овец от паршивых и соответственно с ними поступать, она еще не знала, что власти придется иметь дело не с частными лицами, как в шестидесятые годы с Бродским, а с новой культурой, интересы которой представляет клуб.

В течение года самочувствие членов клуба изменилось. Для преобладающей части литераторов, уже вовлеченных и увлеченных строительством клуба, их будущее переставало быть культурно и социально безнадежным.

Отвечая на вопросы анкеты о роли Клуба-81 в его биографии, Н. Подольский написал:

Все мы были пришиблены и придавлены чугунной властью, и клуб многих избавил от комплекса незаконности собственного существования и тем более писания. Выросли стимулы к творчеству, возросло ощущение ответственности, в значительной мере исчезло чувство безнадежности, которое временами навещало нас… Вокруг клуба немедленно сложилась многослойная и масштабная руморология. Слухи, сплетни и выдумки плодились ежедневно и распространялись с удивительной скоростью… Одни видели в клубе отдушину, струю воздуха для дыхания, возможность хоть какого-то литературного бытия, другие считали, что всех нас скоро пересажают. Марина Ж., помреж с телевидения, пришла однажды на чтение в диком макияже и темных очках для маскировки, ибо ее начальник предупредил, что посещение клуба даже в качестве стороннего любопытствующего небезопасно.

Много было о клубе недоброжелательных высказываний – от сравнительно мягкого «литературная зубатовщина» до радикальных заявлений, что все члены клуба попросту завербовались в агенты КГБ. Один мой знакомый, человек умный, доброжелательный и настолько известный, что его имя в данном контексте упоминать не стоит, сказал: «Беги оттуда, пока не поздно! Ты что, не понимаешь, что они просто обкатывают список первой очереди кандидатов на уничтожение?..»

Страх мешал рациональному осмыслению складывающейся в стране социально-культурной ситуации. Почти 100 процентов интеллектуалов были уверены, что их телефоны прослушивают, многие считали, что в собственной квартире свободно изъясняться опасно, – установлены «жучки»33.

Два события в 1982 году коснулись всех членов клуба. Первое: каждый получил возможность предложить свое творчество для сборника «Круг». Перспектива быть опубликованным многим кружила головы. Члены секций активно участвовали в обсуждении и отборе лучших произведений. Второе событие: арест Вячеслава Долинина. Позиции членов клуба, как показали наши собрания, расходились, – клуб не был политической организацией, и большинство его членов не видели повода для вмешательства в случившееся. Но члены правления решили встать на защиту своего коллеги.

Вплоть до марта 1983 года письмами, звонками в КГБ осуждали арест Долинина.

Но шло время, и клуб стал все более восприниматься таким, каким он был на самом деле, – КГБ, Союз писателей, райкомовские и обкомовские идеологи, пытавшиеся разглядеть в нашей среде антисоветчиков и заблудившуюся молодежь, чтобы заняться воспитательной селекцией, увидели мирно настроенных взрослых людей, увлеченных литературным творчеством. Попытки заняться их просвещением обнаружили, что все, чему их хотят учить, им давно известно и неинтересно.

К важным событиям года относится вечер памяти поэта Леонида Аронзона. Участники его ощутили себя хранителями особых культурных ценностей и социальных ролей, в основе которых находятся личная независимость и творческая свобода. Эти ценности объединяли движение, которое росло, преодолевая политическую и социальную блокаду. Журнал «Часы» с самого начала выразил это единство, определив свою позицию как печатного органа культурного движения, Клуб-81 в первый же год своего существования воспринял идею его единства. Вслед за обращением режиссера Эрика Горошевского с просьбой к клубу усыновить самодеятельную «Пятую студию» – правление приняло Положение о «филиальных группах» в составе клуба. Студия получила этот статус и возможность проводить репетиции на нашей территории. В ответ на преследование Б. Гребенщикова правление посылает в КГБ письмо в его защиту, и в составе клуба появляется «музыкальная секция»: в нее входят Е. Барбан, Б. Гребенщиков, С. Курехин и другие музыканты, делами секции руководит Александр Кан.