На ножах со всем существующим - Альфредо Бонанно

Анархистская субкультура, несомненно, включает в себя разные формы активизма, исторические исследования, социальный анализ (теорию), креативную игру и опыты самоосвобождения. Но всё это существует не как глубокая практика, направленная на осознание общества и создание свободных жизней, а как ролевая социоактивность, цель которой - поддерживать себя и свою субкультуру, без которой индивиды как бы перестают существовать.

Толерантные и традиционные активисты определяют лицо анархистской субкультуры. Они отрицают необходимость радикального социального анализа, словно все темы уже раз и навсегда определены левыми либералами: феминизм, анти-расизм, борьба за права животных, геевское освобождение, экология, социализм, антимилитаризм... Добавьте сюда щепотку антигосударственности - вот вам и анархистская каша! Чтобы утвердить свой авторитет, эти активисты громче всех кричат на демонстрациях, практикуют сожжение разных флагов и призывают к нападениям на полицию и фашистов. Они и не помышляют об анализе собственной позиции, которая в реальности сводится к роли лояльной оппозиции и поддерживает общий спектакль капитала. Эти люди воображают, что они являются частью массового движения сопротивления. Но на американском континенте нет никакого массового движения, нет организованного бунта, так что деятельность данных активистов - всего лишь повторение старых ритуалов и укрепление собственных позиций в субкультуре.

Что касается анархистских историков, то они по большей части являются профессорами, издателями и владельцами книжных магазинов, чей главный интерес -распространять информацию об истории анархизма. Многие из этих людей имеют добрые намерения, но никто из них не способен приложить настоящий критический анализ к своим исследованиям. Большинство анархистских исторических материалов служит созданию мифов, культу героев и конструированию моделей, которые нужно имитировать. Но все эти модели несостоятельны, а «герои», как известно, жили в истории и соответствовали конкретным историческим ситуациям, которых больше нет. Так анархистская история становится тем же, что и официальная история - сотворением мифа, который поддерживает существующие структуры (общество и субкультуру).

Отдельные антиавторитарные теоретики разоблачили в своих книгах базовые институции современного общества и показали их роль в нашем одомашнивании. Некоторые из этих писателей решили отказаться от ярлыка «анархист», хотя их личные связи с субкультурой не прекратились. Однако несмотря на точность их критики, а также персональную практику мелкого воровства и отказа от работы, они остались «теоретиками», то есть сохранили ролевую функцию в субкультуре (и в более широком контексте). Не становясь орудием активного бунта, их мышление всего лишь выражает интеллектуальный край анархистского дискурса. Таким образом, ролевая модель интеллектуала воспроизводится в субкультуре, как и другие роли.

Креативная игра также оказалась специализирована внутри анархистского сообщества. Игнорируя критику, направленную на преодолении искусства (через спонтанную и свободную игру всех), различные mail-artists, «анти-художники», перформансисты захватывают область игры, разрушая спонтанность и свободу, и рассматривают свою деятельность как «альтернативное искусство».

Отдельные их мероприятия (фестивали, поэтические чтения, импровизированные jam sessions и «интерактивный театр») могут доставить удовольствие, но, поставленные в рамки искусства, теряют всякий подрывной потенциал. Вообще эти деятели считают, что «творчество» важнее атаки и удовольствия. Тем самым они возвращаются в лоно традиционного искусства и искусства институций. Их работа становится своего рода «продуктивистским трудом» по созданию произведений искусства. Игра превращается в спектакль. Игнорируя тот факт, что искусство - социальная и культурная категория, анархистские художники заявляют, что «искусство противостоит культуре», «искусство освобождает» и т. п. В конечном итоге, они конструируют для себя роль культурных деятелей внутри анархистского сообщества. Их деятельность никому не угрожает и ничему не мешает.

Когда ситуационисты объявили, что революционная практика должна стать терапевтической процедурой, они и не подозревали, что некоторые американские анархисты найдут способ связать эту мысль с некоторыми другими плохо переваренными идеями и назвать свою мешанину «new age психотерапией». Эта последняя вошла в анархистскую субкультуру в основном через феминистское и геевское движения. Главная претензия названной практики - самооткрытие и самоосвобождение. Но все без исключения психотерапии - включая гуманистическую, «восточную» и так называемую «третью силу» - придуманы специально для интеграции людей в общество. Когда геи и феминистки начали использовать терапевтические техники, это помогло поместить индивидов в «общую рамку» социума, то есть умиротворить и нормализовать их.

Анархо-терапевты усвоили практики, подобные медитации, игровой терапии, «группам поддержки» и т. п. Но что такое медитация? Не более, чем форма эскапизма (без урона, наносимого алкоголем или наркотиками). Она частично снимает ежедневные стрессы, уменьшая невыносимость жизни. Это может быть полезным, но отнюдь не самоосвобождающим. Игра как терапия, так же, как игра как искусство, теряет свой подрывной стержень. Она создает атмосферу безопасности, но не самооткрытия. В общем и целом, все терапевтические практики вырывают индивидов из их ежедневного опыта и помещают в отдельное «терапевтическое» пространство, и тем самым -в определённую социальную и идеологическую рамку. В случае анархо-терапевтов это опять-таки рамка анархистской субкультуры и ещё одной ролевой модели.

Большинство людей, которых я встречал в анархистской субкультуре, искренние люди. Они действительно желают бунтовать против власти (авторитета) и мечтают разрушить порядок боссов. Но они - продукты данного общества, их научили не доверять себе и своим желаниям, бояться всего неизвестного. Обнаружив субкультуру (с более или менее стабильными ролями, которые можно постоянно воспроизводить), они убеждают себя, что достигли земли бунтовщиков и что здесь можно расположиться вполне комфортабельно. Куда сложнее, однако, совершить настоящий прыжок в неизвестное - в области, где начинается реальная война против общества.

2.

Структура анархистской субкультуры в основном организована вокруг печатных проектов, книжных магазинов, коллективного существования и анархистского активизма. Эти проекты и сам метод, по которому они реализуются, напоминают практику евангелических религиозных сект.

Большая часть проектов ведётся коллективно, на основе консенсуального решения проблем. В других случаях проекты разрабатываются отдельными индивидами, которым помогают друзья. Я приберегу прицельную критику консенсуса для другой статьи. Пока же достаточно указать, что процедура консенсуса требует подчинения индивида (и его воли) группе. Начинается с того, что индивид обязан приспособиться к периодичности и регламенту встреч и обсуждений, а также к ритуалу принятия решений. Это уже имеет косервативный характер, поскольку создаёт правила, которые могут быть изменены только если все с этим согласны. Так создаётся невидимый авторитет, довлеющий над индивидами. Имя его -«коллективность».

Многие анархисты живут отдельно или с любовниками. Другие отдают предпочтение коллективной жизни (иногда по той простой и наименее иллюзорной причине, что это облегчает финансовое бремя). Некоторые организуют «группы жизненной поддержки», заявляя, что таким образом проще «претворить теорию в практику». Коллективная жизнь, конечно, может упростить осуществление общего проекта. Но она может также превратить проект в идеологическое очковтирательство и самообман. Групповые ситуации часто ведут к созданию социальных ролей и блокируют индивидуальную критику. Большинство анархистов считает, что есть известные принципы, которые должны определять отношения между людьми. В сквотах и общежитиях эти принципы навязываются в качестве нормы. Так групповая жизнь перестаёт быть исследованием неизвестного и превращается в ещё одну структуру подчинения индивида готовой социальной идеологии. Группы перестают быть вызовом обществу (за исключением, пожалуй, сквотов, которые хотя бы угрожают безраздельной власти домовладельцев) и становятся безобидным привеском к господствующей системе.

Разнообразные печатные проекты (включая периодические издания) и книжные магазины - главные поставщики истории, теории и информации в анархистской субкультуре. Так или иначе все эти проекты включены в капиталистический механизм и редко могут претендовать на подлинную автономность или революционность. И вряд ли есть что-то анархистское в бесконечных тоскливых посиделках и обсуждениях, как успешнее вести маленький бизнес, как оформить тот или иной журнал, как получше напечатать брошюру. Но что ещё хуже, эти издания чаще всего оказываются средством сужения мышления индивидов, а вовсе не предложением новых идей и практик. Большинство анархистских публикаций - некритические переиздания старых текстов, активистская информация, левацкие сплетни, бесконечное повторение устаревших концептов. И даже те статьи и книги, которые так или иначе представляют собой вызов, редко становятся предметом критической дискуссии. Наоборот, они воспринимаются как ещё один стандарт, модель, которой стоит подражать или от которой следует бездумно отказаться. Многие читатели не различают за печатным словом подвижность мысли или полемическое начало, но воспринимает текст как нечто святое или кощунственное, что нужно осквернить или на что нужно молиться. В обоих случаях идеи овеществляются, то есть становятся товарами на рынке идей.