Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— А какая корысть изменяющему создавать нового упыря?

— Чем больше у вампира таких «детей», тем больше его сила. Кроме того, любой изменённый тобой — твой союзник. Бывает, что это пригождается.

— Подождите, а те вампиры, что живут вдвоём, они что — «ребёнок» и «родитель», да?

— Как правило. Иногда — семейные пары, любовники.

— Ух ты! А я всегда думала, что это они договариваются так. Ну, из соображений безопасности.

— В некотором роде. Обычно «дети» стремятся жить отдельно, но если на территории есть охотник, им выгоднее оставаться со своими изменяющими.

— А почему почти все упыри — мужчины? Их чаще изменяют?

— Не совсем. Просто мужчины всегда выживают при изменении, а женщины — только если не беременны, а также в зависимости от фазы менструального цикла. Многие вампиры из соображений гуманности вообще стараются не связываться с изменением женщин. Кроме того, никогда не переживают попытки изменения дети и редко это удаётся подросткам.

— А что ж вы, такие гуманные, людей убиваете? Когда могли бы, скажем, покупать их кровь?

— А вы? Не отвечайте. Лили, представьте себе мир, где нет войн, все люди говорят на одном языке и живут в одной огромной, на всю планету, стране. Это утопия. Так же и общество, где вампиры, «волки» и люди живут одинаково легально и ведут совершенно открытый и законный образ жизни, вступая друг с другом во взаимовыгодные отношения, тоже утопия… если пытаться построить это общество разом на всей планете. Но вполне возможный вариант событий, если начать с одной страны. И я, Лили, с вашей помощью собираюсь это устроить.

Я давлюсь кофе.

— Я имею в виду, в том числе и с вашей, — уточняет Батори.

— Это как это?! — хрипло осведомляюсь я.

— Придёт время — узнаете.

— С помощью того ритуала?

— И его тоже. Лили, не торопите события. Я всё скажу в свой час.

— Нет, подождите. Мы собираемся захватить власть в Галиции?

— В Венской Империи, Лили. И я рад этому «мы».

— Да идите вы… нет, я сейчас сама пойду! А вы меня не преследуйте! Вы… вообще сумасшедший, я вас знать не хочу!

Глава III. Песни цыганской скрипки

Почему-то весной у меня всегда осеннее, тоскливое настроение, а осенью — наоборот, приподнятое, и нет-нет, да ловишь себя на мысли: скоро лето! Хотя какое там лето — на деревьях все листья жёлтые.

Но до осени и хорошего настроения сейчас далеко: впереди полгода. Меня гложет глухая хандра. В стылом «Икаруше» пусто, это вызывает тоску, хотя я знаю, что если бы народу было полно, это бы тоже вызывало тоску, да ещё пополам с раздражением. На стекле возле моего места наклеен плакат:

Гражданин и гражданка Галиции!

Говори по-галицийски красиво и правильно!

Не РАТУША, а УПРАВА

Не ХОСПИТАЛЬ, а БОЛЬНИЦА

Не АПАРТМАН, а КВАРТИРА

Не ВЕРБУНКА, а ПРИЗЫВ

Не ФРОЙЛЯЙН, а БАРЫШНЯ

Не ШТРУДЕЛЁК, а ПИРОЖОК

Не ВУРСТИК, а БУЛОЧКА С СОСИСКОЙ

Снизу кто-то дописал маркером:

Не ПРУСС, а ТАРАКАН!!!

Надпись уже немного выцвела. Я прислоняюсь к плакату головой — окно за ним приятно холодит — и закрываю глаза. Ехать мне долго, до конечной, автобус идёт сквозь половину Пшемысля. Стоит подремать — я уже неделю не высыпаюсь. Главное, именно подремать, а не заснуть, потому что в кармане моей куртки — бумажник, и мне некуда его переложить, я сегодня в юбке. Я прижимаю его ладонью, засунутой в карман, и думаю, что снова не рассчитала и оделась слишком легко. Я засыпаю прежде, чем успеваю сделать какой-нибудь вывод — попросту проваливаюсь в сон, как в чёрную яму.

Прикосновение к плечу мне неприятно.

— Идите лесом, Батори, — бормочу я.

— Барышня, конечная…

Ещё не понимая этих слов — но уже осознавая, что голос мне незнаком — я сажусь ровно, встряхиваю головой.

— Барышня…

Лицо перестаёт быть размытым пятном. Оно кажется мне знакомым. Должно быть, один из зрителей… нет, не то.

— Спасибо, — со сна я звучу хрипловато. С ужасом понимаю, что не смогу встать самостоятельно: меня разбило «волчьей» послесонной вялостью.

— Вам нехорошо?

И голос я этот слышала. Где-то я слышала этот голос.

— Да, простите, у меня сильно кружится голова.

Знакомый незнакомец протягивает мне руку, и я с почти нечеловеческим усилием перехожу в вертикальное положение. Он осторожно подводит меня к выходу — под хмурым взглядом пожилого кондуктора — помогает спуститься по ступенькам.

— Купить вам воды?

— Нет, спасибо. Впрочем… можно холодного кофе?

— Да, минуточку.

Мужчина усаживает меня на остановке и отбегает к ларьку. Возвращается с жестяной банкой, вскрывает её. Дрожащей рукой я подношу кофе к губам, чувствуя себя алкоголиком поутру. Водянистая холодная жидкость просто омерзительна, я глотаю её, как лекарство.

— Может быть, вас проводить?

— Нет, спасибо. Мне сейчас станет лучше.

— Вы уверены? Вы очень бледны.

— Да, это так… Давление упало.

— Ладно, — мужчина неуверенно поводит плечами. — Тогда прощайте.

— Прощайте. Спасибо за помощь.

Он разворачивается и