Удивительное похищение королевского бриллианта - Вазим Хан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поппи узнала, что за сто лет своего существования Католическая школа для мальчиков святого Ксавье ни разу не нанимала на работу женщину. По ее мнению, это скандальное обстоятельство воплощало все те закоренелые установки, которые представляли собой преграду для Современной Индийской Женщины. Поэтому она сразу решила, что нельзя оставлять все как есть – нужно изменить это позорное положение дел.
Так началась ее партизанская кампания.
Несколько месяцев она досаждала попечительскому совету школы, забрасывала их угрожающими письмами, одновременно писала бесчисленные статьи для местных газет, одна из которых вышла под провокационным заголовком: «ПРОСЛАВЛЕННАЯ ШКОЛА НАНИМАЕТ ЖЕНЩИН МЫТЬ ПОЛЫ – НО НЕ УЧИТЬ ДЕТЕЙ». И хуже всего – она организовала сбор подписей.
Попечители школы святого Ксавье, сборище восьмидесятилетних стариков, привыкших клевать носом на ежегодном заседании совета в ожидании банкета из восьми блюд, который знаменовал собой конец очередного успешного года, – все они почувствовали, будто армия захватчиков встала у их ворот.
В конце концов, с глазами, полными ужаса при одной мысли об очередном визите Поппи, они подняли белый флаг капитуляции. Единогласно приняли решение: нанять женщину – прекрасная идея, какого черта никто об этом раньше не подумал?
Тогда Поппи предложила рассмотреть ее кандидатуру.
Попечители обменялись взглядами и тут же, перебивая друг друга, принялись поздравлять ее с новой работой. Поппи предположила, что, может быть, им стоит сначала провести с ней собеседование, ведь нужно убедиться, что она и впрямь самый достойный кандидат. Попечители, чьи морщинистые лбы покрылись легкой испариной, заверили ее, что в собеседовании нет необходимости. Они уже впечатлены ее несуществующими компетенциями… и, кстати, что именно она будет преподавать? В этот момент Поппи ласково улыбнулась:
– Есть у меня ряд соображений, – заявила она.
Вот так школа святого Ксавье, где за сто лет никто не задумывался о необходимости таких уроков, теперь стала учить своих воспитанников актерскому мастерству и классическому индийскому танцу бхаратанатьям.
И, насколько Чопра знал, уроки Поппи пользовались большим успехом.
* * *Чопра почувствовал, что ему скручивает желудок, когда подошел к двери из матового стекла, ведущей в кабинет директора. Он вспомнил свою учебу в однокомнатной деревенской школе в Джаруле, которой руководил его отец Премкумар Чопра – все его ласково называли Мастер-джи.
Чопра не был прилежным учеником. Он постоянно отвлекался. Кроме того, в школе под жестяной крышей было чертовски жарко, мухи без конца жужжали у него над головой, курицы бродили по полу и клевали пальцы ног, а иногда какой-нибудь бычок, возвращаясь с реки, просовывал голову в открытое окно, чтобы посмотреть, что там за суматоха.
Темнокожий мужчина в очках и струящейся белой сутане ждал их у кабинета. Он представился помощником директора, братом Ноэлем Мачадо.
– Как хорошо, что вы пришли, – сказал Мачадо. – Он места себе не находит. Боюсь представить, что с ним будет, если вы не сможете нам помочь.
– Мы сделаем все возможное, – пообещал Чопра, хотя пока он и не знал, зачем Поппи попросила его приехать. Сама же она хранила на сей счет подозрительное молчание.
Они вошли в кабинет и увидели высокого, похожего на лису пожилого мужчину в такой же белой сутане – он ходил туда-сюда по каменному полу позади видавшего виды деревянного стола. Серые глаза глядели сурово из-под огромных бровей вразлет. Крючковатый нос спускался к сжатым губам, которые в беззвучной ярости шевелились над выдающимся подбородком.
Брат Огастус Лобо, директор школы святого Ксавье, считался легендой Мумбаи.
Директору было под девяносто, но выглядел он так, словно ему под семьдесят. Однажды Лобо поделился своим секретом вечной молодости: последние пятьдесят лет он ежедневно пил «собственную воду», следуя примеру своего героя – бывшего премьер-министра Индии Морарджи Десаи. Тот называл уринотерапию лучшим средством для миллионов индийцев, которые не могут позволить себе медицинское лечение от множества терзающих их хворей.
Лобо перестал ходить, повернулся к посетителям и одарил их тем взглядом, от которого каменели многие будущие лидеры индийской промышленности. Чопра услышал, как позади него заерзал Рангвалла. Он знал, что у Рангваллы в школе учеба совсем не ладилась. Он не сомневался, что бывший младший инспектор тут же вспомнил все те побои, что получал мальчишкой, и сейчас эти побои воплощала собой грозная фигура Огастуса Лобо.
– Это хулиганство, Чопра! Отвратительное хулиганство!
– Сэр?
– Во всем виновата эта ваша современная культура, – прорычал директор. – Теперь в моде неуважение! В моде хамство, сэр. Нация дегенератов, вот что нас ждет… И что теперь делать? Эти безвольные тупицы из Нью-Дели связали нас по рукам и ногам. Вы в курсе, что теперь уже нельзя бить этих маленьких бандитов-гунда[13]? Думаете, когда я был мальчишкой, отец Родригес жалел розги своей? Да даже Ганди в детстве без конца пороли, и ему это пошло на пользу. И святой Ксавье с радостью принял побои от тех вероломных португальских солдат, которые отошли от веры на Гоа.
– Сэр, могу ли я узнать, зачем вы меня сегодня пригласили?
Лобо с изумлением посмотрел на него.
– Разве жена вам не сказала?
– Нет, сэр.
– Произошло гнусное преступление, Чопра.
– Какое именно, сэр?
– Представьте наихудшее преступление из всех возможных.
Чопра вопросительно посмотрел на него.
– Кого-то убили?
– Хуже! – взревел Лобо.
– Хуже, чем убийство? Простите, сэр, но будет проще, если вы сами мне расскажете.
– Украли нашего дорогого отца Гонзалвеса!
– Похитили человека? – Чопра был поражен. – Сэр, вам нужно немедленно об этом сообщить в полицию.
Брови Лобо сошлись, словно гусеницы в схватке.
– Лучше я покажу вам. Пойдемте.
* * *Из актового зала на школьный двор выходили окна с величавыми витражами, изображающими ключевые сцены жизни святого Ксавье, а также образы Пресвятой Девы и Иисуса Милосердного. В зале стояли ряды потертых церковных скамей, которые за сто лет покрылись надписями и рисунками, ведь здесь юные умы претерпевали муки ежедневной литургии, вечерней и бесконечных разглагольствований.
По крайней мере, Чопра именно так воспринимал этот унылый зал.
Чопра не был религиозен, однако он полагал, что каждый имеет право верить, во что хочет. Опыт подсказывал ему, что религия и терпимость редко идут рука об руку. За всю историю человечества во имя религии люди убивали гораздо чаще, чем ради денег, секса и власти, вместе взятых. Это особенно касалось субконтинента, который был свидетелем постоянных потрясений и завоеваний во имя той или иной веры. Он испытывал сильную тревогу всякий раз, когда видел, как детские умы наполняют уверенностью, будто одна форма связи с Великой Тайной почему-то лучше другой.
Вслед за директором Лобо они поднялись по короткой лестнице на сцену. Впереди стояла кафедра для проповедей. Прямо за ней, в глубине сцены, возвышалась мраморная колонна,
