Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

-Расстреляна в спину. Вот этими...недобитыми гитлеровцами. Повесить вас мало, подонки!

-Руки коротки!

-Достанем! Не сегодня, так завтра. Вот увидишь.

-Мы тоже не беззубые. Мы еще вернёмся на свою землю и расправимся с тобой и с такими, как ты.

-Будь ты проклят, отродье!

-Смотрите, пожалуйста! Беззбожники верят в проклятия!

Убийца нагло, во весь свой сомовий рот, ухмылялся. Он уже освоился со своим новым положением, так как почувствовал и увидел, что находится под крепкой защитой. Друзья не выдадут. Таких не выдают. Для этого вылощенного майора, одетого в новенький, с иголочки, американский мундир, обутого в тупоносые американские черные ботинки, с американским пистолетом в кобуре, он абсолютно свой человек. Свой в доску.

Суканкас окончательно осмелел. Он положил на плечо майора лапу, на которой алела свежая кровь наших людей.

-Господин офицер, мы устали с дороги. Не грех и отдохнуть. Доставьте нас в какой-нибудь отель. И не беспокойтесь насчет оплаты, мы имеем деньги. Не рубли, нет. Доллары! Четыре тысячи восемьсот. И кое-какие ценности. - И он еще раз ухмыльнулся и похлопал себя по карману.

Майор побагровел, покосился на чужую грязную, в крови руку и легким движением плеча сбросил её. Потом одернул мундир и вопросительно посмотрел на Ермакова. Но тот не стал переводить. Молча отвернулся.

Суканкас-старший ничуть не смутился, по-прежнему был уверен в добром гостеприимстве. Жестами и мимикой он бойко и ловко стал показывать майору, чего именно желает от него и от его державы. И чтобы турку все было предельно ясно, достал из кармана пачку долларов, ударял ими себя по груди и говорил:

-Отель! Отель! Платит моя, моя. Вот, наличными.

Где-то сверху, за бетонно-стеклянными павильонами небольшого аэровокзала, послышался истошный сигнал "скорой помощи". Через минуту около самолета заскрипела тормозами белая, заокеанской марки машина. Рядом с шофёром, там, где обычно сидит врач, было пустое место.

Подкатило еще несколько черных и длинных, со шторками на окнах, лимузинов. Из них вышли жандармы в мундирах, жандармы без оных - детективы в штатском. Майор угодливо бросился к ним навстречу. Что-то отрапортовал приглушённым голосом.

Ермаков подождал, пока важные турецкие чины подойдут ближе, под крыло Ан-24. Тут он встал поперек их дороги и медленно, внятно сказал по-турецки:

-Господа! Пассажиры самолета, угнанного бандитами, уполномочили меня обратиться к властям Трабзона с просьбой помочь нам связаться с советским посольством в Анкаре.

Ему ответил военный с тремя большими звёздами на узких погонах:

-Ваше посольство, господин уполномоченный, поставлено в известность об этом печальном событии. Представителям посольства уже выдано разрешение на право посетить город Трабзон и повидаться с вами... Есть еще какие-нибудь просьбы?...

-Да, господин полковник.

-Я вас слушаю.

-Надо немедленно отправить в госпиталь тяжелораненых членов экипажа.

Полковник кивнул и строго взглянул на майора с толстой шеей:

-Отправьте!

Белая санитарная машина была рассчитана на два места. На первые носилки положили Сашу Филиппова, на вторые - Джемала Петриашвили. Оба лежали с закрытыми глазами. Бортмеханик беспамятно стонал, а первый пилот только скрипел зубами.

Ангелина Ефимовна взяла Ермакова за руку:

-Раненых нельзя оставлять без врача. Я должна поехать с ними. Втолкуйте им это, товарищ... простите, не знаю, как вас величают.

-Меня зовут Вано. А вас?

-Ангелина Ефимовна. Просто - Ангелина. Скажите им, что нам без переводчика нельзя ехать в госпиталь. Вы поедете с нами, Вано!

Он молча посмотрел на товарищей по несчастью, в своем большинстве безымянных, но уже близкиз, навек дорогих. Ангелина Ефимовна поняла его взгляд.

Ничего, не беспокойтесь, все будет в порядке. Самое худшее, надеюсь, позади. Теперь за каждого советского человека отвечает турецкое правительство.

-Да, вы правы. А как же она?

-Кто? - переспросила Ангелина Ефимовна. И сейчас же она густо, до слез, плкраснела и сказала: - Ей мы уже ничем не сможем помочь. И за неё отвечают здешние власти. Пусть её тоже доставят в госпиталь. Для вскрытия. Скажите им и это.

Турки вежливо ждали, пока непрошеные советские гости закончат свои важные, как они догадывались, переговоры. Ермаков дословно перевел им то, что сказала ему Ангелина Ефимовна. Полковник кивнул головой:

-О'кей!

Это американское словечко "о'кей" за многие годы тесного общения с американцами так въелось в турецкого офицера, что оно употреблялось уже автоматически, где надо и не надо.

В переднюю кабину, рядом с шофёром, втиснулись два жандарма. Ермаков и Ангелина Ефимовна расместились около раненых. Она всё время не отнимала руки от раны Саши. Ехали быстро, с непрерывным воем сирены. Берегом моря. Мимо порта с его фелюгами и единственным корабликом каботажного плавания. Мимо лавочек, небогатый товар которых был выставлен и выложен прямо на тротуар или подвешен над тротуаром. Поднимались на крутые горы. Петляли. Море уходило всё ниже и ниже, а горный хребет, нависший над Трабзоном, приближался.

Минут через десять-двенадцать остановились перед приземистым, с плоской крышей зданием.

Медперсонал госпиталя был предупрежден по телефону о том, что к ним доставят раненых советских летчиков. Десятки людей в белых халатах встретили карету "скорой помощи". Выражение лиц доброжелательное, в глазах явное сочувствие.

Выдвинули носилки. Командир корабля Джемал пришел в себя. Ясно, осмысленно посмотрел на врача, тихо спросил:

-Где мы?

-Приехали в госпиталь. Джемал, обнимите меня правой рукой. Изо всех сил. Вот так! Поднимайтесь! Осторожно. Вот так! Теперь пошли.

А Ермаков взял Сашу Филиппова на руки и понёс в госпиталь. Откуда и силы взялись!

Бортмеханик Саша Филиппов был очень плох. Скоро его не станет. Истек кровью. Вано Ермаков положил его в приёмном покое на кушетку, обтянутую белой, в двух местах разорванной клеенкой, и поцеловал в холодеющие губы.

Ангелина Ефимовна тоже, мысленно, прощалась с Сашей, но в то же время и делала все возможное, чтобы спасти его.

-Пневмоторакс! Пневмоторакс! - энергично сказала она, глядя на турецких врачей.

Обоих раненых, пилота и бортмеханика, на каталках доставили в реанимацию. И тут Ангелина Ефимовна, увидевшая хорошо оборудованный кабинет и аппаратуру, предназначенную для оживления людей, находящихся на пороге смерти, вдруг поверила, что Сашу еще можно спасти. Будет жить парень. И еще налетает не одну тясячу километров.

Когда его раздевали, из раны снова ударила тугая струя крови. Теперь её не пришлось закрывать ладонью: врачи сделали все, что надо.

-Раненому необходимо сделать переливание крови, - сказала Ангелина Ефимовна и показала на шприц с иглой и на свою руку. - У меня первая группа. Подходит для всех. Айне группа. Тоталь!

Высокий, худощавый, с седой головой, с белой щеточкой усов врач, которого все называли Тафиком, видимо старший в госпитале, внимательно её слушал и пристально разглядывал. Смотрел-смотрел и вдруг сказал на отличном русском:

-Мадам, ваша кровь...

-Я не мадам, а врач с двадцатилетним стажем. И пусть моя кровь не беспокоит вас. Я уже вам сказала, что моя группа первая. То, что требуется.

-Я вас отлично понял, коллега. Не группа вашей крови беспокоит меня. Ваше состояние. Вы потрясены. Еле держитесь на ногах. Сейчас для вас каждая потерянная капля крови - большой, может быть, смертельный риск. Я предпочёл бы взять кровь у вашего спутника. - И он перевёл взгляд на Ермакова.

-Пожалуйста, я готов! - сказал Ермаков.

-Берите мою! Мой спутник не знает группу своей крови, а я знаю. Первая группа! Пригодна для всех. Берите, прошу вас! - И она вновь протянула турецкому врачу оголённую до локтя, сильно загорелую левую руку.

Взяли у неё пол-литра, гораздо больше, чем требовалось. Про запас.

Каждый донор, отдав свою кровь, какое-то время, по настоянию врачей, обязательно отдыхает. Приходит в себя. Ангелина Ефимовна отлично знала про строгое правило, но сейчас забыла о нём. Она была на ногах, деятельная, энергичная. Стояла перед операционным столом, на котором лежал Саша, и смотрела, как работают турецкие хирурги, и радовалась, что всё идет хорошо. Её выдавало лишь лицо: сквозь сильный южный загар отчетливо проступала нездоровая бледность. Турецкие врачи, глядя на неё, удивлялись её стойкости и мужеству.