Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил

И киммирай лавиной покатились вниз, на аваханский лагерь. Рубить мечами и топорами, пронзать копьями, топтать конями.

Гирканские воины нестройной толпой хлынули следом.

Дагдамм различил очертания большого шатра со знаменем над ним. Должно быть это ставка самого эмира. — решил он, и направил коня туда.

Он несся впереди войска, зная, что в любой момент его жизнь может прерваться от случайной стрелы или копья, не помогут никакие верные щитоносцы. Но страха не было, был только злой восторг. Он метнул короткое тяжелое копье, которое ударило в лицо совсем юного, безбородого авахана. Тот упал, открывая место в строю. До столкновения остался лишь миг.

Киммирай перед самым ударом метнули свои тяжелые короткие копья, которые частью вонзились в щиты, частью принесли смерть или увечья.

— Руби их!!! — успел выкрикнуть Дагдамм, и мир, казалось, исчез в пыли, грохоте и яростных криках.

Два войска столкнулись.

Рыжий жеребец сбил с ног двух или трех аваханов, беспомощно упиравшихся в землю выставив перед собой щиты. Они пробовали остановить киммерийский натиск копьями, но в последний миг нервы у одного не выдержали, и он повернулся убегать. В то же мгновение наконечник копья скользнул по могучей груди рыжего, распоров шкуру. От удара конь ощутил лишь слабую боль, а человек был сокрушен, ни одна его кость не осталась целой. Беглецу Дагдамм разрубил затылок. И тут же на морде его коня повис бородатый воин в кольчуге. Дагдамм проломил ему голову. Рыжий встал на дыбы и ударами копыт смял еще несколько шлемов вместе с черепами.

Рядом с Дагдаммом падали наземь киммерийские всадники, убитые и раненые сами, или потерявшие коней. Но аваханов погибло больше, и они дрогнули. У тех, кто стоял ближе, не было выбора, они дрались просто, чтобы выжить, но в задних рядах опять поднялась паника.

Дагдамм раздавал удары направо и налево. Он молотил по головам, по щитам, по оружию, которым его пытались поразить.

И случилось то, что обычно случалось в такой миг.

Оглядываться было некогда, но царевич знал, что повсюду происходит то же самое — киммерийские всадники ломают линию защиты спешенных аваханов. Иначе он был бы уже мертв.

Враг пал духом. Плотный строй стоявший плечо к плечу и щит к щиту стремительно обращался в толпу испуганных людей. Чем больше аваханы паниковали, тем больше их гибло.

И они дрогнули. Сначала дрогнули, а потом и вовсе сломались.

Одни старались не бежать, а отступать, сдавать позиции, но не показывать врагу спины. Другие же пускались наутек и даже бросали оружие.

Безумный натиск не прошел для киммирай даром. Они тоже потеряли убитыми и ранеными многих своих товарищей. А уж коней лишилось не меньше трети.

Но дело было сделало — аваханы побежали. Сейчас надо рассеять их по степи, а потом просто ловить как сайгу, гнать и бить, гнать и бить!

У большинства убитых сегодня будут разрублены затылки — злорадно подумал Дагдамм.

Сам он решил дать себе и коню передышку. Даже его огромные силы были конечны, а сегодня он дрался уже в третьей битве, и весь день провел в седле.

Он отъехал чуть в сторону и наблюдал, как победа превращается в сущий разгром.

Гирканцы мало участвовали в лобовой атаке, но теперь, когда впереди был не строй щитов и копий, а беззащитный лагерь, в котором только кое-где сохранялись очаги сопротивления, настало их время.

Визжащие дикари на своих мохнатых конях мигом наводнили почти все пространство лагеря. Стена из телег, которая так и не была по-настоящему возведена, теперь не защищала аваханов, а лишь не давала им бежать.

Многие устремились к мелкой реке, переходя ее вброд, ища спасения на противоположном берегу, там, где еще не царил разгром.

Дагдамм слишком поздно понял это.

Каррас с вершины рукотворного холма видел все. Он принялся яростно браниться и слать одного вестового за другим, но тщетно.

Гирканцы, а частью и киммирай принялись разграблять лагерь, тащить все, до чего могли дотянуться.

Киммирай, поминая всех своих богов, старых и новых, скальпировали убитых врагов. Гирканцы больше уделяли внимания шатрам и обозным телегам. Ловили лошадей, верблюдов. Успели затеять несколько ссор и драк из-за добычи.

Меж тем разгромленные аваханы уходили за реку, их почти никто не преследовал.

Дагдамм сообразил, что происходит, но было поздно.

Он ясно различил, как грузный бородатый авахан, верхом на тонконогом вороном коне, остановил беспорядочное бегство. Его звучного голоса и нескольких ударов плетью оказалось для этого достаточно.

Бахтияр — узнал его Дагдамм. Как и отец, он бывал у аваханов, и видел эмира и его братьев. Бахтияр был самый сильный, Шад — самый храбрый, эмир — самый хитрый. Шад кажется, убит. Но жив Бахтияр. Это плохо.

Аваханы были разгромлены, но не уничтожены. Они теперь собирались с силами на противоположном берегу реки. Река была неширокой и неглубокой, но все же представляла преграду.

Через эту полосу мутной воды теперь летели брань, угрозы, обещания скорой и страшной расправы, а также стрелы. Но обе стороны слишком выдохлись, чтобы прямо сейчас продолжать сражение.

Каррас, выбранившись, все же приказал большому барабану замолчать. Киммирай были сильными людьми, возможно — самыми сильными в Степи. Но нельзя требовать от них второй такой яростной атаки подряд.

Великий каган уже спустился со своего помоста.

Подъехал Дагдамм. Судя по тому, что он совершил сегодня, силы уже вернулись к сыну. Каррас ощутил укол чего-то, что походило на зависть. Зависть к юной силе Дагдамма и к лежащим перед ним долгим годам жизни. Сам он начнет стареть уже очень скоро.

Мысль была мрачная, злая, тяжелая.

Удачная атака на аваханов не принесла победы — Дагдамм не прославился.

— Я принесу тебе голову эмира и голову Бахтияра. Но не сегодня. — сказал Дагдамм.

— Поспеши, сын мой.

Вот и вся благодарность за вовремя принесенную весть о появлении грозного врага. Вот и вся благодарность за почти выигранную битву. — угрюмо подумал Дагдамм.

Прежде он вспылил бы, повысил голос.

Но то было до касания смерти и до ночей, проведенных с Балихой.

— Моя участь — повиновение. — сказал Дагдамм и чуть склонил голову.

У ног эмира Сарбуланда испустил дух, захлебнувшись собственной кровью его брат. Сарбуланд закрыл глаза Шада, положил ему на веки золотые монеты.

— Прости, брат. — только и сказал повелитель аваханов. Тут же он поднялся, готовый действовать, а не предаваться скорби.

— Мы пропустили первый удар, потому что недооценили врага, его умение быстро передвигаться и готовность яростно нападать. — сказал он почтительно склонившему голову Абдулбаки. — Но мы выдержали это, сохранив большую часть войска и порядок в рядах наших воинов. Сегодня же варвары заплатят за свою дерзость. Сейчас они примутся отмечать свою победу, думая, что с нами покончено. Когда они перепьются, мы нанесем ответный удар. Я сам поведу своих сыновей. Следом пусть идут малик Бехзат и малик Бариалай со своими людьми. Мы нападем на варваров и постараемся внести в их ряды сумятицу. Я постараюсь поразить их вождей. Если нам будет сопутствовать удача, пусть в битву вступают остальные малики. Если же нет, мы с сыновьями станем мучениками веры.

В отряде личной гвардии эмира и в самом деле служили несколько его сыновей от низких наложниц, а также несколько сыновей его братьев. Остальные четыре сотни воинов принадлежали к родовитой аваханской знати.

«Детьми эмира» они звались в знак признания их высокого происхождения.

Это были отлично вооруженные и обученные воины, владевшие самыми лучшими лошадьми и доспехами в войске. Но именно это обстоятельство делало отряд «детей эмира» столь ценным, что в битву его бросали редко, приберегая на самый крайний случай. Обычно «дети» охраняли священную для аваханов особу своего «отца», выполняли роль стражей дворца или походного шатра. И если уж эмир собрался возглавить своих «детей» в битве — значит положение крайне тяжелое.