Страж для невезучей леди - Татьяна Олеговна Новикова

Я покраснела под тяжестью взгляда и замолкла.

Ему безумно шла новая рубашка с вышитыми на ней защитными рунами, рукава которой он закатывал, обнажая руки с переплетением шрамов и вен.

Хотелось всматриваться бесконечно долго.

Мотнула головой. Хватит.

Мы изучали дом часа три. Прошлись по всем комнатам, но без особого успеха. Марк даже не пытался нащупать что-то энергией – видимо, чувствовал, что бесполезно. Моя интуиция тоже безмолвствовала.

Что ж, у нас есть две зацепки: некая картина и подсвечник. Будем работать с тем, что имеется.

– Получается, ты не маг? – спросил Марк, когда мы вышли на душную улицу.

Погода переменилась, словно кто-то щелкнул пальцами. Небо затянуло черным полотном, и воздух наполнился предгрозовой тяжестью. Скоро польет дождь.

– Не-а. Сестре передался отцовский дар, а я пошла в мать, – запнулась, но продолжила: – Если что, не жалуюсь. У каждого своё предназначение. Кто-то должен воевать с нечистью, а я вот могу стать истинной ищейкой… со временем.

Он ухмыльнулся, и я так и не поняла, что означает эта эмоция. Насмешка над моими надеждами? Смеется над доверчивой мечтательной дурехой?

Не стала переспрашивать.

Глава 8

Ужин прошел вполне по-приятельски, к нам даже присоединился Грегг. Тот поглядывал на соперника – ворвался в дом, занял место – с подозрением, но не высказывал ничего вслух. Марк по обыкновению молчал, хотя к его неразговорчивости я привыкла.

За день мы обошли трех служанок мисс Шварц, и они в один голос твердили о великолепном портрете, подаренном ей каким-то поклонником. Кто именно был щедрым дарителем, женщины ответить не могли. Да и откуда им знать, с кем крутила романы хозяйка?

Портрет висел в гостиной почти год, и госпожа актриса не думала его снимать. Куда же он делся?

В общем, если чутье не врало – а оно набухло, вопя о правильности наших мыслей, – картина могла приблизить нас к разгадке.

– А я всё с диадемой вожусь, – Грегг наколол на вилку кусок мяса, повозил тот в соусе. – Вот бы посмотреть на неё разок вживую, а то твой рисунок скорее похож на каракули.

– Извини, что меня не обучили срисовывать по памяти, – съязвила я. – Всё равно скоро приедут маги из столицы, досмотрят её со всех сторон. Без тебя разгадают.

– Здесь будут осматривать или увезут? – вдруг вклинился Марк.

– Не знаю, – удивилась вопросу. – А что?

– Ничего.

Сказал как отрубил, уткнувшись в тарелку. Вот и что с ним делать? Слова лишнего не вытянешь. Хочется пристать с вопросами, но сама знаю: не ответит. Лучше отмолчаться.

– О, вспомнил, чем похвастаться хотел. Мне тут такой заказ отвалили, пальчики оближешь! Тончайшее золото, изумруды, в них вплетается оберег от нечисти. Мастер разрешил самостоятельно с ним работать. Доверяет мне, – заявил Грегг самодовольно, преломив наше молчание. – Ай, кому я рассказываю. Ты меня слышишь вообще? Неправильная ты какая-то. Платьев не носишь, к украшениям равнодушна.

От его слов стало как-то неуютно сидеть в простой холщовой рубашке и брюках. Да, драгоценностей я не носила, не любила, что они сковывают конечности. Серьги уши оттягивают, кольца норовят зацепиться за что-нибудь.

Благо, никто не требует от меня быть благочестивой аристократкой.

Но сейчас, в присутствии моего стража, эти слова резанули до мяса. Казалось, что я вся такая неправильная страшила, которая даже девушкой быть не умеет.

Неспроста мне матушка пишет жалостливые письма, смысл которых един: «Когда уже ты выйдешь замуж и порадуешь меня внуками?»

Возможно, что никогда.

– Рада за тебя. Обязательно загляну в мастерскую полюбоваться, – произнесла тоном, которому меня учили гувернантки: с легкой прохладой, которая выдает в тебе представителя знатного рода.

Мы разошлись, и я надолго застряла в ванной комнате, где смывала усталость прошедшего дня. Мысли перебирала, отсеивала ненужное как шелуху. Сомнения, домыслы, опасения.

Память об усмешке, скользнувшей по губам моего стража, кольнула в груди.

Так, надо вылезать, пока окончательно не сварилась в кипятке. Завернутая в халат, с полотенцем на влажных волосах, я вошла на кухню, чтобы выпить перед сном воды.

На лежанке никого не оказалось.

Куда делся Марк?!

Неужели опять…

Дурное предчувствие сковало по рукам и ногам. Но, хвала богам, вешаться сегодня никто не планировал. Марк обнаружился во дворе. Он сидел под молоденьким еще дубом, высаженным хозяйкой квартиры. В лунном свете черты его лица плыли.

Недвижимый. Спокойный.

О чем он думает?

Почему так хочется присоединиться к нему, присесть рядом и просто молчать?

Я надолго прилипла к открытому окну, но не стала выходить, чтобы не разрывать его покоя. Накрапывал мелкий дождь, что не смущало мужчину.

Вдруг Марк обернулся, словно почувствовал мой назойливый взгляд. Глянул с ухмылкой.

Я отпрянула от окна, задернула шторы, якобы этим и собиралась заняться. Нет, я не подглядывала. Не рассматривала острые черты. Не пялилась.

Да и вообще. Имею полное право выглядывать в собственное окно!

Почему сердце-то так молотит?..

* * *

Разумеется, этой ночью лабиринты сна привели меня прямиком во внутренний дворик. Теплая ночь лукаво щурилась, подмигивая тысячами звезд. Молоденький дуб так разросся, что его невозможно было обхватить обеими руками.

Я осмотрелась, но Марка рядом не наблюдалось. Если учесть, что последние ночи мы провели «вместе», его отсутствие казалось противоестественным. Что-то внутри даже ждало этих встреч, во время которых мы почти нормально общались, и меня отпускало стеснение.

Прикрыв веки, я позволила себе расслабиться.

– В твоих снах всё какое-то искаженное, – донесся полный ехидства голос. – Чем тебе не угодил реальный размер дуба?

Я присмотрелась. Дерево вымахало ещё сильнее и, казалось, могло кроной зацепиться за облака. Такая махина, на которую не взобраться, с которой не спуститься.

Марк стоял в метре от меня, в той самой синей рубашке с привычно закатанными рукавами, только руны по её кайме сейчас сияли серебром, словно вышитые драгоценными нитями.

– Чего ты вечно бухтишь? – смело спросила я, не боясь заглядывать ему в глаза.

Сознание спутано, и легкость пьянит. Я не ощущала робости, мой язык не прилипал к нёбу при общении с Марком. Да и чего мне страшиться? Собственных фантазий? Ведь это не реальность, а в своих сновидениях я могу делать то, что вздумается.

– Прикажешь заткнуться? – спросил, приближаясь. – Ты же госпожа, ты вообще можешь запретить раскрывать рот под угрозой наказания. Буду молчаливым рабом, покорным и послушным.

– Что-то сомневаюсь. Для покорного раба ты очень уж своенравный, – отбрила я.

– Своенравный? – с наглой усмешкой. –