Русская рулетка. Ты только моя - Зоя Анишкина

– Если ты думаешь…

Речь сестры Марка оборвалась на полуслове, и девушка во все глаза уставилась на меня. Ее удивление можно было понять.

Ребра и бедра – сплошные гематомы. Многие из них напоминали чернеющие точки. Наверняка следы от шпилек и заостренных носиков туфель. Живот был практически чист, как и лицо, – вовремя успела сгруппироваться, как учил отец. Да и по телевизору не раз смотрела уроки самообороны.

От кабельных каналов тоже может быть польза. Я схватила халат и нацепила его на себя. Это движение далось слишком тяжело. Поморщилась от боли, кое-как доковыляв до постели. Оценила потери, называется.

Девушка все еще молчала. В ее глазах бушевало столько чувств. И удивление, и смущение, и жалость…

– Это мой брат сделал?

Вопрос прозвучал резко, отрывисто. Ошарашенно посмотрела на Карину. Такая красивая, внешне совсем взрослая, и только взгляд выдает, что ей не больше восемнадцати.

Что же такого между ними произошло, что она считает Марка монстром, способным совершить такое с девушкой? Неужели они совсем не общаются? Лезть в их отношения глупо, но мне захотелось хоть немного сбросить напряжение. Если получится, то хорошо, нет – не буду биться о стену.

– Нет.

Ей стало любопытно. В таких знакомых глазах плескались нетерпение и желание узнать подробности, но отношение ко мне явно мешало вылиться этому. Девушка осторожно спросила:

– Кто ты моему брату?

Нахмурилась. Сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. Стоило подумать, но брови девушки вздернулись в ожидании ответа. Сразу видно, что она не желала ждать, пока придумаю сносное объяснение. В таких ситуациях остается говорить одно: правду.

– Не знаю. Я никто. Надеюсь, при первой возможности он меня отпустит.

Что ответ удачный, поняла сразу. Плечи девушки опустились и расслабились. Поза стала более свободной, а из глаз ушла настороженность. Я уже приготовилась к обороне и боевым действиям, но противник явно сворачивал орудия.

Она зашла и плюхнулась на кровать.

– Даже не надейся. Ты не видела, как он смотрел на тебя. После таких взглядов не отпускают. Но есть и другой вариант. Я могу помочь. Договоримся так: ты исчезаешь из этого дома и нашей жизни взамен на мою помощь. Идет?

И, не дожидаясь моего ответа, Карина серьезно добавила:

– Хотя нет, постой. Подумай до завтра. Даже смертникам дают выбор. И братца своего забирай. Уже все про вас знают. Нам тут бесприданницы не нужны.

Девушка резко встала, перекинула длинные волосы за плечо изящным жестом и вышла из спальни, оставив меня в полнейшем замешательстве.

Ее предложение оказалось слишком неожиданным. Не понимаю, как молодая девочка может устроить нам с Матвеем побег. И хватит ли у меня смелости на это.

В любом случае данная ею отсрочка пришлась кстати. Сегодня вечером поговорю с Марком и узнаю, что он думает о сложившейся ситуации. Наверняка он приоткроет завесу тайны и расскажет, что имел в виду под фразой «ситуация изменилась».

Почему-то от этих слов по позвоночнику бежали мурашки. Сказано было таким тоном, словно случилось что-то плохое. Я должна знать что, должна, потому что надо подготовиться.

Нельзя уповать на милость Марка Быстрицкого. Никогда не знаешь, что у власти имущих на уме. Отец с детства учил меня держаться подальше от дрязг и споров о том, кто сильнее. При этом сам своих советов не придерживался.

Накануне пропажи они громко спорили с мамой. Она просила его остановиться, говорила, что правда в нашем городе никому не нужна, что ему и так слишком многое позволили. Но отец доказывал, что сможет сделать мир вокруг лучше, бороться…

За что боролся… На следующий день я приболела и осталась с Матвеем дома. Мама заботилась о нас, а потом ей позвонили, и она, поцеловав нас на прощание, ушла. И больше ни он, ни она не возвращались.

Думать о том, что они мертвы, попросту не могла, а надеяться на то, что вернутся, – боялась. Нет ничего страшнее неоправдавшихся надежд. Брат и вовсе никогда не спрашивал, где они. Ни единого раза. Лишь однажды застала его перед семейным фото на выписке из роддома.

Пару раз пыталась завести разговор, но он обрывал меня даже тогда, когда был совсем малышом. Не желал говорить на болезненную тему. Таким образом она стала своего рода запретной.

Из задумчивости меня вывели ароматы еды. Желудок делал сальто и яростно напоминал о том, что он-то никуда не пропал и не исчез и требует удовлетворения базовых потребностей.

Пока еда не остыла, умяла ее, насладившись прекрасным вкусом и размером порций. Мы с Матвеем редко могли себе позволить обед из трех блюд. Не голодали, но и не шиковали, а мясо ели пару раз в месяц. Зато я сохранила фигуру.

Надо во всем искать положительные моменты.

Чуть позже вернулся доктор и откорректировал дозу препарата, сделал пару капельниц. После них задремала, а когда проснулась, то на столе лежало простое белое платье с запа՛хом.

Часы пробили восемь, и я поняла, что время разговора настало. Сейчас спущусь вниз и узнаю, что к чему.

Глава 23. Лиза

Оглянулась напоследок в большое зеркало. Оттуда на меня смотрела уставшая черноволосая девушка с впалыми бесцветными глазами. Когда заходил Матвей, то помог одеться и резюмировал, что я очаровательна.

Брат никогда не умел врать, и, учитывая все обстоятельства, я явно выглядела ничего. Платье оказалось легким, простым, что особенно порадовало в процессе надевания, и на удивление подходящим мне.

Оно мастерски скрывало синяки и маскировало гематомы. И хотя они выглядывали из ворота и подола, все равно смотрелось миленько. Сразу видно, как может преобразить человека дорогая вещь.

На самом деле я откладывала разговор, как могла. Матвей убежал в направлении игровых комнат. Глаза у брата горели, и я тихо радовалась за него. Какое счастье, что удалось показать ребенку что-то помимо стен нашей хоть и большой, но опостылевшей квартиры.

В дополнении к платью принесли мягкие тапочки. Горничная обмолвилась, что это хозяйка так велела со словами,