Брачный транзит Москва-Париж-Лондон - Надя Лоули

«Однако, посмотрим, что из этого выйдет», — подумал Патрик, переводя взгляд с ничего не говорящей ему кириллицы на прелестную молодую учительницу. И ему самому не вполне ясно было, к чему относится эта фраза: надежде французов законтачить с русскими, его авантюрной попытке выучить незнакомый язык или голубым глазам мадемуазель Александры.

Когда-то он был молодым, чрезвычайно успешным журналистом, освещавшим политическую жизнь Франции. Прославившись однажды на телевизионных дебатах в предвыборной президентской кампании, он получил предложение сотрудничества сразу от нескольких политиков и сменил хлопотную и небезопасную работу журналиста на должность спичмейкера в аппарате одного из лидеров правящей партии.

Десять лет спустя у него было все. Интересная и весьма высокооплачиваемая работа, связи на всех уровнях, достаток, работа, жена и двое маленьких детей. У Мирей, казалось, никогда не было повода беспокоиться о сохранности своего семейного очага. Уравновешенная, уверенная в себе, она вполне доверяла своему импозантному супругу, прощала ему постоянную занятость и частое отсутствие дома даже по выходным и праздникам, ведь того требовал характер его работы.

Когда дверь за последним учеником закрылась, Алька с облегчением вздохнула. Урок прошел на высшем уровне. Все остались довольны, и она в том числе. До начала занятий со следующей группой было два часа. Ехать домой нет никакого смысла. Выйдя из школы, Алька дошла до улицы Сены, чтобы перекусить в одном из недорогих кафе. После обеда она решила пройтись по району, в котором у нее осталось много белых пятен.

Это был Седьмой округ Парижа — исторический, официальный, очень престижный и когда-то очень богемный. Алька хотела найти улицу Амели, где раньше находился «Притти-отель»: она только что прочитала воспоминания Нины Берберовой. Спрашивая дорогу у прохожих, Алька дошла до улицы Гренелль, там свернула на улочку Амели.

Вот, оказывается, где в апреле 1925 года поселились Владислав Ходасевич с Ниной Берберовой и прожили самое, может быть, трудное время своей жизни. Здесь Нина метрами вышивала крестом — «стегала свои крестики», чтобы прокормить себя и мужа. Эта улочка видела слезы их надежд и разочарований.

Алька стояла, присматриваясь и принюхиваясь, словно хотела поймать уносимую потоком времени добычу. Несколько утолив после голода физического голод эмоциональный, она двинулась в сторону школы.

На набережной ее застиг дождь. Алька достала из сумочки маленький зонтик, но сильные порывы ветра не давали возможности раскрыть его. Дождь припустил еще сильнее. Чувствуя, что сейчас промокнет насквозь, она побежала, стараясь держаться ближе к домам.

Внезапно у тротуара притормозил серебристый «ситроен», дверца распахнулась, и мужской голос прокричал:

— Мадемуазель Александра, скорее сюда! Еще не успев разобраться, что к чему, Алька нырнула в спасительную машину. Брызги от нее полетели во все стороны. Охнув, Алька с извинениями повернулась к мужчине за рулем.

— О, мсье… — Она сразу узнала его, но не могла припомнить фамилию.

— Патрик, Патрик Дювайер. — Хозяином «ситроена» действительно был ученик из ее новой группы.

— Простите, мсье Дювайер, я тут устроила целый потоп!

— Пустяки, главное, вас не смыло этим ливнем в Сену. Право, было бы очень жалко лишиться такой очаровательной учительницы. Может быть, я могу пригласить вас выпить чего-нибудь согревающего? Ведь вы совсем промокли.

Тут Алька вспомнила, что говорилось в уставе школы о «личных контактах».

— Спасибо, но через десять минут у меня следующая группа. И…

— Так, что же «и»?

— …И нам не разрешено общаться с учениками, — выпалила она, сама того не ожидая. Потому что чувствовала, как с каждой минутой нарастает в ней симпатия к своему «спасителю».

— Что-о-о?! И это в стране с такими демократическими традициями? Нет, в самом деле, куда смотрит парламентское большинство!

— Я не совсем точно выразилась. Не разрешены контакты. Близкие контакты.

— Какие-какие? Близкие? То есть сидеть со мной в машине вам запрещено? — И он от души рассмеялся. — Так вот, дорогая мадемуазель Александра, мы не позволим никому так с собой обращаться, верно? Когда у вас заканчиваются занятия?

— В шесть тридцать, — послушно ответила Алька.

— В шесть тридцать я буду ждать вас у школы, даже под страхом нарушения закона. Я приглашаю вас поужинать вместе. И обещаю — мы будем держаться друг от друга на расстоянии.

Так начался их головокружительный роман. Даром что Алька, недавно пережившая короткое и бурное увлечение Сергеем, собиралась чуть ли не год вести затворнический образ жизни. Но — мы предполагаем, а Бог располагает.

Даже то обстоятельство, что ее избранник женат, не слишком омрачало ее счастье. Любовь, которая, словно второе дыхание, открылась в ней, совершенно не подразумевала выставления условий и требований. Алька была безоговорочно рада тому, что получала, и не просила большего. Да и неудавшиеся попытки связать свою жизнь с кем-то «навсегда» кое-чему ее научили.

Они много времени проводили вместе. И много разговаривали. Профессиональные и литературные интересы делали их связь еще более глубокой и насыщенной. От Патрика она многое узнала о жизни литературной богемы Парижа и в свою очередь рассказала ему много грустных и смешных подробностей о литературной и художественной жизни своего тоталитарного отечества.

Они часто ездили за город, иногда забирались довольно далеко от Парижа и одну-две ночи проводили в гостинице. Но еще чаще встречались в ее светлой студии на улице Бюдана.

Патрик приходил с охапками цветов, вином, дорогими подарками. Они ужинали, потом ложились в постель, и любовь перемежалась у них с разговорами обо всем на свете. Когда Патрик поднимался, чтобы уходить, она прижималась щекой к его ладони и замирала на несколько секунд. Он наклонялся и ласково целовал ее волосы. Она смеялась и говорила: «Иди, иди, тебе уже пора», — и легко отстранялась.

Проводив его, она ложилась обратно в постель, на простыни, где они только что любили друг друга, и лежала, раскинув руки и глядя в потолок, пока совсем не переставала ощущать их общего в этой постели тепла.

Связь с Патриком Дювайером совершенно неожиданно для Альки принесла и серьезный практический результат. Сам в прошлом журналист, он понимал, как тесно Альке в тех рамках, в которые поместили ее обстоятельства. Ее творческий потенциал фактически оставался нереализованным. И он решил дать ей шанс состояться профессионально. Кроме всего прочего, это была реальная попытка ассимилироваться во французскую жизнь.

Патрик рекомендовал Альку своему старому приятелю, Огюсту Дюпону, руководителю пресс-центра «Взгляды и мнения». Алька, при всей своей склонности к авантюрам, поначалу здорово струхнула. Все же ее, пусть и очень хороший, французский был неродным языком. И потом, язык прессы — это не обыденная или литературная речь. Тут требовались совершенно иные навыки. Однако Патрик проявил волю и настоял на их встрече с Дюпоном.

Солнечным, насквозь весенним днем Алька вышла из дому. Конец марта в Париже — это совсем особая тема. Свежая глянцевая листва на деревьях, белые и желтые нарциссы, все мыслимые сорта тюльпанов… На какое-то время город превращался в огромную цветочную клумбу. Все это великолепие так и просилось в объятия, придавало оптимизма и желания жить дальше.

Перед уроками в школе у Альки была назначена встреча с мсье Дюпоном. Оказалось, что его издательскому центру действительно требовался специалист, ориентированный на проблемы союзных республик бывшего СССР и стран Восточной Европы.

Нужно было просматривать всю советскую и русскоязычную прессу, отбирая публикации, касающиеся политики, экономики и культуры.

К этой встрече Алька серьезно подготовилась. В библиотеке Центра Помпиду она проштудировала не только центральные советские газеты за два последние месяца, но и прессу, которая выходила в Союзе на французском и английском языках. А еще позвонила Ритке и, потратив кучу денег, в течение полутора часов выслушивала подробности и детали «с места событий».

А порассказать Ритке было о чем, это уж точно. Прибалтика начинала бунтовать — это раз. Возникли «неформальные» движения — это два. В Карабахе бог знает что творится — это три. Из Афганистана стали возвращать наших мальчиков — это четыре, и самым страшным была правда о той войне, правда, которая теперь, попав в открытый доступ, повергла общество в шок. Родимый Питер тоже колбасило по полной программе. И далее — весь список лучше не оглашать, чтоб не поплохело. Последней в очереди оказалась новость о Риткином замужестве. Но тут подробности, как говорится, письмом.