Стихотворная повесть А. С. Пушкина «Медный Всадник» - Александр Архангельский

Каганович А. Медный всадник: История создания монумента. Л., 1975.

Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян В. Т. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Кишал 1л{ега(иге. 1974. № 7, 8 (на рус. яз.).

Лотман Ю. М. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина: Проблема авторских примечаний к тексту // Пушкин и его современники: Уч. записки / ЛГПИ им. А. И. Герцена. Псков, 1970. Т. 434.

Маймин Е. А. Пушкин: Жизнь и творчество. М., 1981.

Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы: 1830–1833. Л., 1974.

Осповат А. Л. Вокруг «Медного всадника» // Известия / АН СССР. Серия ОЛЯ. 1984. Т. 43. № 3.

Рябинина Н. А. К проблеме литературных источников поэмы А. С. Пушкина «Медный Всадник» // Болдинские чтения. Горький. 1977.

Сидяков Л. С. «Пиковая дама», «Анджело» и «Медный всадник»: К характеристике художественных исканий Пушкина второй болдинской осени // Болдинские чтения. Горький, 1979.

Соловьева О. С. «Езерский» и «Медный всадник». История текста // Пушкин: Исследования и материалы. М.; Л., 1960.

Тименчик Р. Д. «Медный всадник» в литературном сознании начала XX века // Проблемы пушкиноведения. Рига, 1983.

Тоддес Е. А. К изучению «Медного всадника» // Пушкинский сборник. Рига, 1968.

Тойбин И. М. Пушкин. Творчество 1830-х годов и вопросы историзма. Воронеж, 1976.

Томашевский Б. В. Комментарии // Пушкин А. С. Стихотворения: В 3 т. Л., 1955. Т. 1. С. 693–694.

Томашевский Б. В. Петербург в творчестве Пушкина // Пушкинский Петербург. Л.,1949.

Тынянов Ю. Н. Пушкин II Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1969.

Федотов Г. В. Певец империи и свободы // Федотов Г. В. Новый град. Ы.-У., 1952.

Худошина Э. И. Жанр стихотворной повести в творчестве А. С. Пушкина. Л, 1974.

Щеголев П. Е. Текст «Медного всадника» // «Медный всадник»: Петербургская повесть А. С. Пушкина. Пг., 1923.

Якобсон Р. О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. О. Работы по поэтике / Вступ. ст. Вяч. Вс. Иванова; Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. М., 1987.

ПРИЛОЖЕНИЕ

«МЕДНЫЙ ВСАДНИК» В ИНТЕРПРЕТАЦИЯХ

Отрывки и извлечения

Цель Приложения — дать не антологию исследований о «Медном Всаднике», а приближающиеся по своему характеру к реферату выдержки из них, чтобы читатель мог почувствовать самую динамику постоянной смены углов зрения на повесть: это работы Виссариона Григорьевича Белинского (1811–1848), Павла Васильевича Анненкова (1812 <или 1813) 1887), Дмитрия Сергеевича Мережковского (1886–1941), Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924), Владислава Фелщиановича Ходасевича (1886–1939), Андрея Белого (псевд. Бориса Николаевича Бугаева; 1880–1934), Бориса Михайловича Энгельгардта (1887–1942), Льва Васильевича Пумпянского (1894–1940). Выдержки из статей печатаются либо по собраниям сочинений их авторов, либо по первоисточникам, указанным в конце каждой работы. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными нормами; цитаты из произведения А. С. Пушкина и написание имен его героев даются в том виде, в каком приводят их интерпретаторы повести.

Необходима одна оговорка. Следует помнить, что истинный текст «Медного Всадника» медленно пробивал себе дорогу. Поэтому, например, В. Г. Белинский читал вариант, «обработанный» В. А. Жуковским; П. В. Анненков был знаком с рукописями, но не знал еще выводов статьи П. И. Бартенева «„Медный всадник”: Вновь найденные стихи А. С. Пушкина» (Русский архив. 1881. № 5); В. Я. Брюсов писал свою статью для пушкинского Собрания сочинений под ред. С. А. Венгерова, издания, сыгравшего огромную роль в текстологическом изучении творчества гениального русского поэта, и т. д. Таким образом, различия в оценках порой объясняются тем, что интерпретаторы работали с разными редакциями текста.

Не все из включенных в настоящую подборку (и размещенных согласно хронологии их выхода из печати) работ выдержали испытание временем. Так, очень резкими были отзыв И. Н. Розанова о статье Б. М. Энгельгардта (См.: Голос минувшего. 1918. № 1–2. С 324–325; без названия), выступление Б. В. Томашевского «По поводу книги „Ритм как диалектика”. Ответ Андрею Белому» (Звезда. 1929. № 8. С. 203–208); суждение о концепции В. Ф. Ходасевича, которое высказал (не называя имени ее автора) В. В. Виноградов в исследовании «Сюжет о влюбленном бесе в творчестве Пушкина и в повести Тита Космократова (В. П. Титова) „Уединенный домик на Васильевском”» (Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1982. Т. 10. С. 124–127). И тем не менее все эти работы сыграли значимую роль в восприятии «Медного Всадника», чем и определена необходимость включения их в Приложение.

Белинский В. Г

Сочинения Александра Пушкина

Статья одиннадцатая и последняя

«Медный всадник» многим кажется каким-то странным произведением, потому что тема его, по-видимому, выражена не вполне. По крайней мере страх, с каким побежал помешанный Евгений от конной статуи Петра, нельзя объяснить ничем другим, кроме того, что пропущены слова его к монументу. (…)

Условьтесь в том, что в напечатанной поэме недостает слов, обращенных Евгением к монументу, — и вам сделается ясна идея поэмы, без того смутная и неопределенная. Настоящий герой ее — Петербург. Оттого и начинается она грандиозною картиною Петра, задумывающего основание новой столицы, и ярким изображением Петербурга в его теперешнем виде.

(…)

В… беспрестанном столкновении несчастного с «гигантом на бронзовом коне» и в впечатлении, какое производит на него вид Медного всадника, скрывается весь смысл поэмы; здесь ключ к ее идее…

(…)

В этой поэме видим мы горестную участь личности, страдающей как бы вследствие избрания места для новой столицы, не подвергалось гибели столько людей, и наше сокрушенное сочувствием сердце, вместе с несчастным, готово смутиться; но вдруг взор наш, упав на изваяние виновника нашей славы, склоняется долу…

Мы понимаем смущенною душою, что не произвол, а разумная воля олицетворены в этом Медном всаднике, который, в неколебимой вышине, с распростертою рукою, как бы любуется городом… И нам чудится, что, среди хаоса и тьмы этого разрушения, из его медных уст исходит творящее «да будет!», а простертая рука гордо повелевает утихнуть разъяренным стихиям… И смиренным сердцем признаем мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного… (…) Да, эта поэма — апофеоза Петра Великого, самая смелая, самая грандиозная, какая могла только прийти в голову поэту, вполне достойному быть певцом великого преобразователя России… (…) И мерою трепета при чтении этой «Петриады» должно определяться, до какой степени вправе называться русским всякое русское сердце…

(…)

Печатается по: Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: [В 13 т.] М.; Л., 1953. Т. 7. С. 542; 545; 547.

Анненков П.В

Общественные идеалы А. С. Пушкина

Из последних лет жизни поэта

…В беспрестанных пробах передать свое созерцание в такой форме, которая покорила бы внимание публики, — Пушкин дошел до самого блестящего выражения его в великолепной поэме: «Медный Всадник» (1833 г.)…Обезумевший от горя, ничтожный потомок знатного боярского рода — и современный коломенский чиновник — осмеливается укорять великого императора во всех своих несчастиях и даже посягает на угрозу перед бронзовым ликом его, в котором он внезапно открывает того человека, который лишил его фамилию гражданского значения, низвел его самого в ряды бездольного служаки и косвенно настиг, даже после своей смерти, в последнем его убежище — сердечном счастии, унесенном наводнением в основанном им Петербурге.

(…)

Нельзя не остановиться на бессмысленной, с первого вида, угрозе, слетевшей с уст этого несчастного, под конец его речи: «Ужо тебя…» восклицает он! Невольно думается, что в этом нелепом: «ужо тебя» — безумец выразил промелькнувшую в его голове мысль о возможности еще найти суд в потомстве и переделать приговор, давший такую славу и значение имени грозного реформатора. Медный Всадник, погнавшийся за ним, словно угадал его тайную мысль…

(…)

Печатается по: Вестник Европы: Журнал истории — политики — литературы. Спб., 1880. Кн. 6. С. 613.

Мережковский Д. С

Пушкин

Подобно тому как в Цыганах с наибольшею полнотою отразилась всепрощающая мудрость первобытных людей, так противоположная сфера пушкинской поэзии — обоготворение силы героя — воплотилась в Медном Всаднике. Это — последнее из великих произведений Пушкина: только по этому обломку недовершенного мира можно судить, куда он шел, что погибло с ним.

(…)

Здесь вечная противоположность двух героев, двух начал… взята уже не с точки зрения первобытной, христианской, а новой, героической мудрости. С одной стороны — малое счастье малого — неведомого коломенского чиновника… простая любовь простого сердца; с другой — сверхчеловеческое видение героя. Воля героя и восстание первобытной стихии в природе — наводнение, бушующее у подножия Медного Всадника; воля героя и такое же восстание первобытной стихии в сердце человеческом — вызов, брошенный в лицо герою одним из бесчисленных, обреченных на погибель этой волей, — вот смысл поэмы.