Змеиное Кольцо - Фарли Моуэт

Ответные ракеты пускали с «Сесиль» даже после того, как она изменила курс.

Через час корабль лег в дрейф в четверти мили от пострадавшего судна. Из-за того, что волнение моря усилилось, а ветер все крепчал, капитан «Сесиль» решил ближе не подходить. Он не хотел без нужды подвергать риску свое судно, а решил спустить две спасательные лодки с подветренной стороны «Лейчестера». Поскольку потерпевшие находились с наветренной стороны, капитан намеревался маневрировать своим судном так, чтобы иметь возможность подобрать лодки, когда они снимут людей с «Лейчестера», прикрывая их от ветра.

Задача не из легких. Корабли по десять тысяч тонн весом не рассчитаны на то, чтобы ими маневрировать как яхтами, особенно при предштормовом ветре с сильными боковыми волнами. «Сесиль» с трудом стала боком к ветру, чтобы спустить свои лодки. Первую спустили благополучно, но вторая пострадала настолько, когда волна стукнула ее о свое же судно, что ее пришлось поднять обратно на борт. Капитан решил не рисковать двумя оставшимися лодками без крайней необходимости — он заботился о собственной команде, а им предстоял еще долгий путь до Бермудских островов.

Разумеется, лодка, идущая к «Лейчестеру», шла не на прогулку. Те, кто следил за ее продвижением в лучах прожектора с капитанского мостика «Сесиль», часто совершенно теряли ее из вида, когда она попадала во впадину между волнами.

Когда же лодка наконец добралась до «Лейчестера» и попыталась зайти с подветренной стороны, волна так ударила ее, что руль соскочил с рулевого крюка и исчез, лодка сразу же стала почти неуправляемой.

В это время она находилась в пятидесяти ярдах от «Лейчестера». Рулевой, сложив руки рупором, крикнул громко, покрывая грохот волн, чтобы оттуда передали запасной руль. Матрос Мейр тут же снял руль с крюка одной из оставшихся на «Лейчестере» шлюпок и, обвязав страховочный линь вокруг талии, прыгнул в бушующие волны. В одной руке он удерживал руль.

Хотя лодка с «Сесиль» стала вновь управляемой, она не смогла подойти к «Лейчестеру». Корабль так сильно качало, что любая попытка пристать к нему наверняка оказалась бы роковой. Лаусон велел своим людям прыгать в лодку и сам помог им спуститься с круто накренившейся кормы.

Десять моряков решились на это, и лодка взяла курс на «Сесиль». Только десять, остальные остались ждать своей участи.

А на помощь «Лейчестеру» спешил второй корабль. Это был «Троперо», с борта которого также увидели ракеты «Лейчестера». «Троперо» тут же спустил две лодки, и они подходили к пострадавшему кораблю.

А шторм тем временем уже набрал силу. В темноте безлунной ночи, ослепленные каскадом брызг и ветром, и спасаемые, и спасатели в равной мере боролись за жизнь. Далеко не всем в эту ночь повезло.

К полуночи лодка с «Сесиль» получила столько повреждений, что ее тоже пришлось взять на борт. Лишь одна лодка с «Троперо» все еще выдерживала волны, хотя и не осмеливалась приближаться ближе чем на несколько сот футов к лежащему в дрейфе «Лейчестеру», вокруг которого бурлил прибой и вода кипела, словно у торчащего из воды рифа.

На борту «Лейчестера» все еще находилась половина экипажа. Борясь за жизнь, один за другим они бросались во вспененное море. Кое-кто стремился доплыть до лодки с «Троперо», но не все смогли найти ее в мрачной бушующей тьме, поэтому поворачивали к ярко освещенной «Сесиль», которая лежала почти в миле с подветренной стороны. Другие добирались до лодки с «Троперо», и их поднимали на борт.

К утру 16 сентября капитан Лаусон остался один на палубе своего судна. Привязав непромокаемый мешок с судовыми документами к поясу, он украдкой попрощался с первым в его морской судьбе торговым судном и прыгнул в воду.

Через полчаса к нему подошла лодка с «Троперо» и взяла на борт.

Помощника смазчика и старшего стюарда не нашли нигде. Спасшиеся потом вспоминали, что утром 15-го они видели у борта корабля акулу.

В 3.45 прожектор «Сесиль Н. Бина» выключили, и в тот же момент покинутый моряками корабль исчез из вида. Оба корабля-спасателя повернули на свои курсы, их навигационные огни стали видны все слабее и вскоре исчезли за темным горизонтом.

Часть пятая

Глава первая

Роберт Фетерстон, крупный мужчина с волевым, выступающим вперед подбородком и светлыми, почти белыми глазами, сидел в своей конторе на улице Уотер в здании «Фаундейшен маритайм», построенном рядом с пристанью в Галифаксе. Тяжелой рукой он водил по поверхности своего исцарапанного стола, другой резко взмахивал, рассекая дымовую завесу и как бы чеканя каждое произносимое им слово.

— Ладно, — говорил он, — береговая охрана думает, что судно утонуло, ее хозяин думает, что оно утонуло. Капитаны обоих судов думают, что оно пошло на дно. Но я не думаю, что это так!

Последние слова он проревел таким оглушительным голосом, что тонкие перегородки в конторе заходили ходуном.

Вежливый чиновник компании стоял на своем. Он если и не привык к главному эксперту по спасательным работам, то, по крайней мере, не обижался на него.

— Послушайте, капитан, — примирительно заговорил он, — может быть, вы и правы, а все чертовски ошибаются. Но вы же знаете, что каждый день, проведенный «Джозефиной» в море, стоит две тысячи долларов. Она может пробыть там неделю и не найти даже пустой бочки. Что мы скажем в главной конторе в Монреале, если так и случится?

Здоровяк выбросил свою руку с сигарой вперед так, словно это был наконечник гарпуна.

— Не говорите им такой ерунды! — заявил он. — Слышите, никому из этих дельцов. Что они знают о море? Я говорю вам, что корабль еще на плаву. И если мы его найдем — я имею в виду брошенное судно, — мы приведем на буксире миллион долларов!

Капитан Роберт Фетерстон — «кэп» — в лицо, «Фетер» — в радиограммах и «Фетерс» — за спиной, но никогда не «Боб» — был человеком, рожденным для моря, вскормленным морем и обладающим самоуверенностью, в которой обычным людям иногда виделось кое-что от мании величия. Он верил в себя и доверял себе, как это имели смелость делать немногие. И он действовал всегда, исходя из этой веры и доверия. Если он когда-то и испытывал сомнения в своей непогрешимости, то никто из коллег, работавших с ним тридцать лет по спасению людей и имущества в глубоководных морях, никогда этого не замечал.

Фетерстон был человеком субъективных мнений. Его решения редко, а может быть и никогда не основывались на хорошо увязанных и просчитанных фактах. Он совершал поступки потому, что ЗНАЛ, что так правильно, если даже, как это часто случалось, он понятия не имел, почему и каким образом в голову ему приходило такое решение. Он безоговорочно доверял своим чувствам и слепо следовал вспышкам интуитивного озарения, которые современный человек часто называет предчувствиями.