Фидель и религия. Беседы с фреем Бетто - Фидель Кастро

Конечно, прежде чем стать коммунистом-утопистом или марксистом, я был последователем идей Марти, это идет еще со школы второй ступени; нельзя забывать, как безгранично привлекали нас всех идеи Марти, как мы восхищались фигурой Марти.

Я также всегда глубоко и благоговейно восхищался героическими битвами нашего народа за свою независимость в прошлом веке.

Я говорил тебе о Библии, но также мог бы сказать и об истории нашей страны, которая, с моей точки зрения, замечательно интересна, полна примеров отваги, достоинства и героизма. Как у церкви конечно же есть свои мученики и свои герои, так и история любой страны тоже умеет своих мучеников и своих героев, является частью как бы целой религии. Мы ощущали нечто подобное благоговению, когда слушали про Бронзового титана – генерала Масео[X3] , который дал столько битв, совершил такие подвиги, или когда нам говорили об Аграмонте[X4] , или о великом доминиканском интернационалисте и блестящем военачальнике, Максимо Гомесе, который с первого дня сражался вместе с кубинцами, или об этих безвинных студентах-медиках, которых расстреляли в 1871 году, сказав, что они осквернили могилу испанца. И вот ты слушаешь рассказы о Марти, о Сеспедесе[X5] – Отце нации и понимаешь, что наряду со священной историей, о которой мы говорили раньше, существует другая священная история – история нашей страны, история героев нашей страны. Это пришло ко мне не столько из семьи – моя семья не обладала для этого достаточной культурой, - сколько из школы, из книг; перед тобой появляются уже другие образцы для подражания, другие люди и нормы поведения.

Еще до того, как стать марксистом, я горячо восхищался историей нашей страны и фигурой Марти, был полон идей Марти. Оба эти имени начинаются с буквы «М», и думаю, они очень похожи. Я полностью убежден, что если бы Марти жил в той среде, какой жил Маркс, у него были бы те же идеи, он действовал бы более или менее так же. Марти очень уважал Маркса; он сказал о нем однажды: «Он стал на сторону слабых и потому заслуживает почитания». Когда Маркс умер, Марти очень хорошо написал о нем. Я говорю, что в идеях Марти есть столько удивительного и прекрасного, что человек может стать марксистом, исходя из идей Марти. Конечно, Марти не объяснял деления общества на классы, хотя он был человеком, всегда стоявшим на стороне бедняков, и постоянно критиковал худшие пороки общества эксплуататоров.

Разумеется, впервые столкнувшись с «Коммунистическим манифестом», я многому нахожу объяснение; среди этого леса событий, где было очень трудно понять причины феноменов и где все казалось следствием людского зла, людских дефектов, людской извращенности, людской аморальности, ты начинаешь видеть другие факторы, которые уже не зависят от людей, от их морали и от их индивидуальных действий; ты начинаешь понимать человеческое общество, исторический процесс, расслоение, которое видишь каждый день; потому что тебе не надо карты, микроскопа или телескопа, чтобы видеть деление на классы, когда бедняк голодает, в то время как у другого слишком много. И кто мог знать это лучше меня, когда я жил и среди одних, и среди других, и даже отчасти сам, на своей шкуре, узнал и то и другое? Как не понимать того, что ты сам пережил, - положение землевладельца и положение того, у кого нет своей земли, вот этого босоногого крестьянина?

Когда я рассказывал об отце и о Биране, я кое-что упустил. Хотя у моего отца было много земли, он был очень благородным человеком, чрезвычайно благородным. Разумеется, его политические идеи были уже идеями, какие полагалось иметь землевладельцу, идеями собственника, потому что он уже приобрел взгляды собственника и должен был замечать конфликт между его интересами и интересами наемных рабочих; но он был человеком, который никогда не ответил отказом никому, кто приходил к нему с просьбой, кто просил его о помощи. Это очень интересно.

Земли моего отца были окружены землями больших североамериканских латифундий. Он владел обширными пространствами земли, но вокруг них лежали три большие плантации сахарного тростника с заводами, каждая из которых измерялась десятками и десятками тысяч гектаров. Только одна из них имела более ста двадцати тысяч гектаров, а другая – более или менее двухсот тысяч гектаров земли. То была цепь сахарных латифундий. Североамериканцы очень строго распоряжались своими землями, они были неумолимы; хозяева жили не там, а в Нью-Йорке и держали администратора, которому давалась определенная смета на расходы, и он не мог потратить лишнего сентаво.

Когда наступал мертвый сезон, когда кончались сафры, многие отправлялись туда, где жила моя семья. Они приходили к моему отцу и говорили: «У меня такие-то трудности, мы голодаем, нам нужна какая-то помощь, нам нужна какая-то помощь, кредит для лавки», например. Они, обычно не работая у отца, приходили и говорили: «Нам нужна работа, пусть нам дадут работу». Тростник моего отца был самым чистым в республике: в то время как другие прочищали плантации один раз, он организовывал чистку три или четыре раза, чтобы дать этим людям какое-то дело. Не помню, чтобы хоть раз кто-нибудь пришел к отцу с просьбой и отец не нашел бы выхода. Иногда он протестовал, ворчал, жаловался, но всегда проявлял щедрость; это была характерная черта моего отца.

На каникулах меня тоже заставляли работать; подростком меня отправляли в контору, иногда ставили работать в лавке. Я должен был проработать часть каникул – не очень-то добровольно, но у меня не было другого выхода. Мне никогда не забыть этих бедняков, которые приходили за запиской, позволявший им что-то купить в лавке, - босые, оборванные, голодные. Тем не менее, то был оазис по сравнению с жизнью рабочих в американских латифундиях во время мертвого сезона.

Когда я начинаю проникаться революционными идеями и сталкиваюсь

с марксистской литературой, к этому времени я уже видел вблизи контрасты между богатством и бедностью, между семьей, владевшей обширными землями, и теми, у кого

не было абсолютно ничего. Разве мне надо было объяснять деление общества на классы, эксплуатацию человека человеком, если я видел это собственными глазами и даже в некоторой степени испытал на себе?

Если в тебе есть черты бунтаря, если у тебя есть определенные этические нормы и ты обнаруживаешь идеи, которые тебе все проясняют – как те, что помогли понять мне мир и общество, в котором я жил, которое видел вокруг, - как не ощутить воздействия настоящего политического откровения? Эта литература глубоко привлекла меня, я почувствовал, что она меня по-настоящему покорила. Если Улисса заворожило пение сирены, меня заворожили неоспоримые истины марксистской литературы. Я сразу же воспринимаю все, начинаю понимать, начинаю видеть; позже я отмечал, что то же самое происходило со многими другими соотечественниками: многих товарищей, которые не имели даже представления об этих вопросах, но были честными людьми и жаждали положить конец несправедливостям в нашей стране, достаточно было познакомить всего лишь с несколькими элементами марксистской теории, и результат был совершенно

таким же.

Фрей Бетто. Это марксистское сознание не породило у вас предрассудков в отношении христиан-революционеров, вступивших в «Движение 26 июля», таких как Франк Паис? Как было дело?

Фидель Кастро.  Сейчас скажу. В действительности у меня не было никогда – ни у меня, ни у других товарищей, насколько я помню, - никаких противоречий с кем бы то ни было по религиозным вопросам. В тот момент, как я тебе сказал, у меня уже сложилось марксистско-ленинское мировоззрение. К моменту окончания университета в 1950 году я за короткое время овладел, можно сказать, всей революционной концепцией целиком –

не только в том, что касается идей, но также и в том, что касается целей и формы, в которой их можно претворить в жизнь, приспособить их к условиям нашей страны. Думаю, это было очень важно.

Поступив в университет, я в первые же годы связываюсь с одной оппозиционной партией, которая относится чрезвычайно критически к коррупции, воровству и политическому мошенничеству.

Фрей Бетто. С партией ортодоксов?

Фидель Кастро. «Партия ортодоксов» - ее официальное название было Партия кубинского народа, - которая пользовалась очень большой поддержкой масс, в этой партии состояло много честных и деятельных людей. Главный акцент делался на критику коррупции, воровства, злоупотреблений, несправедливости, она постоянно обличала злоупотребления Батисты в его предыдущий период. В университете все это сливается с давними традициями борьбы, с памятью о студентах-медиках, расстрелянных в 1871 году, с борьбой против Мачадо, против Батисты; Университет в этот период также занял решительную позицию против правительства Грау Сан-Мартина из-за подлогов, растрат и разочарований, которые оно принесло стране.