Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - Алексей Дельнов

Великий даос Чжуан-цзы пришел к заключению, что «Мо-цзы не любил людей». Но думается, он ошибся – просто это была любовь с некоторыми «идеологическими извращениями».

Философы-легисты, или, более доходчиво, «законники», отрицали присутствие доброго начала в человеке даже в потенциальном зародыше, – разве что за редкими исключениями, – а потому исходили из того, что любить человека не за что: от него надо лишь добиваться, чтобы он служил интересам власть предержащих – когда поощрениями, но чаще суровыми карами. «Слабый народ, сильное государство» – вот наиболее говорящий их лозунг.

Это были не отвлеченные теоретики, а в первую очередь деятельные практики. А законниками («фа-цзя») их прозвали несправедливо. «Делай, что приказано, и не рассуждай» – таким еще образом можно сформулировать их основную общественную позицию. Позицию, в общем-то, перекликающуюся с особенностями китайской юстиции – на которых, по случаю, давайте остановимся.

Писаные законы в старом Китае не были в чести. Когда в 536 г. до н. э. один князь свел таковые в кодекс и приказал поместить их текст на специально отлитых бронзовых табличках, один из вельмож стал смело протестовать. Доводы его были весомы: прежние достойные подражания повелители полагались не на иероглифы закона, а на свое чувство справедливости, на честность и беспристрастность своих приближенных. А «когда люди знают законы, они перестают испытывать трепет перед властями. В них просыпается мятежный дух, и они начинают прибегать к словесным уловкам».

Большинство дел старались решить «среди своих», например, внутри клана. Если уж тяжба выносилась на суд, то судья обычно знал участников процесса лично, знал их общественный вес, и выносил приговор и по справедливости, и с учетом всего прочего (в том числе полученных подношений).

На высших аристократов управу найти было трудно. Хроники повествуют, как один князь, когда гонец устно передал ему сообщение, которое он желал сохранить в тайне, приказал перерезать горло семи случайным свидетелям. Некий вельможа, взобравшись на башню, стал развлекаться, стреляя из лука по прохожим; другой приказал умертвить не угодившего повара. И эти преступления остались безнаказанными. Правда, тот факт, что они попали в исторические хроники, говорит о том, что и для своего времени эти случаи были вопиющими.

Наверное, представления о жестокости китайских пыток и казней несколько преувеличены. В древнейшие времена действительно людей иногда лишали жизни изощренно, и тот, кого сварили живьем, испытал еще не самые страшные мучения. Впоследствии при вынесении смертного приговора для большинства случаев стали ограничиваться удушением шелковым шнурком, отсечением головы или разрубанием тела пополам на уровне талии (для чего использовалось некое подобие гильотины – закрепленное на шарнирах острое лезвие) – хотя имелись и региональные особенности. Самым жестоким образом каралась государственная измена, в том числе умысел против особы государя: предателя медленно разрубали на части, причем палачи гордились своим искусством, когда частей было уже много, а человек все еще не испускал дух.

Менее тяжкие преступления карались нанесением увечий: отрубались конечности, отрезались уши, нос, совершалось оскопление (этой каре подвергся великий историк Сыма Цянь). Наиболее же распространенным наказанием были удары бамбуковой палкой с градацией: сколько ударов, легкой или тяжелой палкой они наносятся, по какой части тела – пяткам, бедрам или заду. Тюремного заключения как такового не было, в узилище люди обычно пребывали только в ожидании суда. Конечно, повелитель мог заточить кого-то в башню – но это уже «хозяин-барин». Часто применялись каторжные работы, ссылка.

Вот в таком правовом поле и стали разрабатывать свои концепции государственного управления «законники»-легисты – стараясь незамедлительно применить их на практике.

Шэнь Бухай (400–337 гг. до н. э.), министр царства Хань, в своих трактатах много внимания уделял личности правителя, тому, какими качествами он предпочтительно должен обладать, какими принципами руководствоваться. Повелитель никогда не должен проявлять торопливость, ему следует точно и весомо излагать свои мысли, не выказывать своих чувств. Лучшая позиция: держаться любезно, но при этом трезво и бесстрастно обдумывать свое решение – вслед за которым должны следовать решительные действия. Не надо без надобности демонстрировать ни ума, ни власти – но пользоваться тем и другим надо в полной мере. Своим подчиненным надо предоставлять свободу действий – но в то же время зорко их контролировать. Простой народ оставался как бы вообще вне поля зрения мыслителя.

Современный памятник Шан Яну

Всесильный министр недавно полуварварского царства Цинь (сам уроженец Вэй, дальний потомок тамошнего царского рода), знаменитый Шан Ян (390–338 гг. до н. э.) отличался более широким кругозором. Он думал не только о совершенствовании аппарата управления – многие его размышления посвящены тому, что же собой представляет народ и до какого состояния его необходимо довести. Шан Ян говорил даже о «победе над народом».

Похоже, он был хорошо знаком с идеями Мо Ди – люди предстают у него некоторой бесцветной усредненной массой. Человек по сути своей порочен и глуп, и глупость – ценнейшее из его качеств, потому что скудоумными проще управлять. Людей надо опутать строго регламентирующими все их существование установлениями – это сузит пространство принятия самостоятельных решений, ослабит их волю, разобщит. Взаимное доносительство, коллективная (семейная, соседская) ответственность за проступок одного – необходимые условия для успешного управления.

Вот образчик шаняновского законотворчества: «Каждый, кто не донесет на преступника, будет разрублен на две части; каждый, кто донесет на преступника, получит такую же награду, как и обезглавивший врага, каждый, кто укроет преступника, получит такое же наказание, как и тот, кто сдался врагу».

Главные сферы деятельности, благодаря которым существует государство, это земледелие и война. Им и надо уделять особое внимание. А такое неизбежное зло, как нувориши-торговцы, землевладельцы-«приватизаторы», думающие только о своем интересе, никчемные заучившиеся искатели истины – «странствующие ученые», охарактеризованные как «паразиты общества» – вся эта публика должна быть объектом самого пристального и настороженного внимания.

Однако именно Шан Ян во время своего министерства узаконил частную собственность на землю. Но сделал он это для того, чтобы подорвать семейно-клановые связи и этим еще больше подчинить крестьян государственному интересу.

Шан Ян существенно усовершенствовал административный аппарат. Его главная новаторская заслуга, сказавшаяся на всей истории Китая, и не только Китая – это введение «табели о рангах», четкой иерархии ступеней служебной лестницы. Младший ранг – первый. Старший – восемнадцатый. В Российской империи счет был обратный – от четырнадцатого до первого. При этом чем выше продвинулся чиновник, тем больше ему полагалось дополнительных льгот – не только материальных, но и престижных (к таковым относились, например, цвет парадного шелкового халата и число лап у вышитого на нем дракона). В результате нововведения усиливалось служебное рвение и росло чинопочитание. Шан Ян сделал еще один остроумный ход: богатые «частники» могли покупать себе довольно высокие ранги за очень большую плату. От этого и пополнялась казна, и втягивались в государственную орбиту эти опасные корыстолюбивые элементы (ранг – это не только почести и льготы, ранг еще и обязывает). Еще Шан Ян лишил аристократию права наследования высших административных постов – за что (в том числе), как увидим, жестоко поплатился.

Деятельность Шан Яна немало способствовала тому, что Цинь стало сильнейшим царством в Поднебесной. Правда, в этом немалая заслуга и его повелителей, которым хватило ума и гибкости, чтобы успешно сочетать жесткие легистские установки с гуманными конфуцианскими, взывавшими в первую очередь к сердцу человека, к доброму началу в нем.

Но и в конфуцианстве происходили подвижки в сторону легизма. Примечательны в этом отношении труды конфуцианца Сюнь-цзы (313–238 гг. до н. э.), младшего современника Мэн-цзы. Побывав в Цинь, он пришел в восторг от реформ Шан Яна, и привнес в конфуцианство момент трезвого практического расчета. Он не смог отказаться от фундаментального конфуцианского постулата о доброй природе человека, но под влиянием легизма стал делать упор на то, что человека надо «правильно воспитать – а для этого допустимы и весьма жесткие методы.

Сюнь-цзы даже внес свои уточнения в устоявшийся образ Конфуция, воспользовавшись для этого недостоверными слухами, которые сопутствуют памяти о всяком великом человеке. Будто Учитель, во время своего недолгого пребывания на высоком посту в Лу, приказал казнить «странствующего ученого» Мао не за какое-то преступление, а только за то, что тот своими речами «смущал умы».